любит. Он вернулся спустя довольно продолжительный срок и скользнул под
одеяло рядом с ней. Ее ожидания сбылись, и он действительно сказал ей, что
любит ее, но только после того, как он выключил свет, и она уже не могла
видеть выражения его глаз.
приятно, первое - потому что занавески были задернуты, и в щели между ними
она могла видеть, что на небе до сих пор еще была ночь, а второе - потому
что позади нее был Оскар, и Оскар был внутри ее. Одна из его рук ласкала ей
грудь, а другая - поднимала вверх ее ногу, чтобы ему легче было направить в
нее свои удары. Он вошел в нее с мастерством и осторожностью. Мало того, что
он не разбудил ее до того, как оказался внутри, он еще и выбрал ее
девственный проход, от которого - предложи он ей это, когда она
бодрствовала, она бы постаралась отвлечь его внимание, опасаясь неприятных
ощущений. Но неприятных ощущений не было, хотя то, что она чувствовала, не
было похоже ни на что испытанное раньше. Он целовал ее в шею и в лопатки,
едва притрагиваясь к ней губами, словно не зная о том, что она уже
проснулась. Она вздохнула, чтобы вывести его из этого заблуждения. Его удары
замедлились и прекратились, но она прижалась к нему ягодицами, встретив его
очередной удар и удовлетворив его любопытство по поводу того, как глубоко в
нее он может проникнуть. Как выяснилось, никаких пределов не существует. Она
была рада принять его полностью. Поймав его руку у себя на груди, она
заставила ее заниматься более тяжелой работой. Сама же она нащупала место
соединения. Перед тем как войти в нее, он предусмотрительно надел кондом,
что, в сочетании с тем обстоятельством, что он уже сегодня опорожнил свой
запас, делало его практически идеальным любовником, действующим по принципу
медленно, но верно.
другой его образ, более привлекательный. Человек, который вжимался лицом в
ее волосы и кусал ее за плечо, не был - подобно мистифу, о котором он
рассказывал, - воплощением воображаемых идеалов. Это был Оскар Годольфин, с
его брюшком, диковиной и всем прочим. Если кто-то и обрел другой образ, то
прежде всего она сама. Ей казалось, что она превратилась в узор ощущений: из
ее пронзенной сердцевины расходились две линии, идущие через живот к ее
соскам, потом они снова пересекались в районе затылка, сплетались друг с
другом и превращались в перепутанные спирали под куполом ее черепа. Ее
воображение добавило последнюю утонченную деталь, вписав в круг эту фигуру,
которая пылала в темноте на внутренней стороне ее закрытых век, словно
видение. И тогда ее наслаждение стало совершенным: она казалась себе
бесплотным видением в его объятиях и вместе с тем получала все удовольствия
плоти. Большее блаженство трудно было себе представить.
объяснения пробормотав только одно слово: рана...
встать на колени, а потом снова заработал своей диковиной. Ритм его внезапно
убыстрился, пальцы его ласкали ее клитор, голос его звенел у нее в ушах, - и
все это слилось в едином блаженном экстазе. Узор засиял в ее мозгу,
охваченный пламенем от начала до конца. Она закричала ему: Да! Да! - и новые
просьбы срывались с ее языка, пробуждая его изобретательность. Узор стал
ослепляющим; он выжег из нее все мысли о том, где она и кто она, и все
воспоминания о прошлых соитиях слились в этой нескончаемой вечности.
как он выходит из нее, и тогда она протянула руку, чтобы удержать его внутри
еще ненадолго. Он повиновался. Она наслаждалась ощущением того, как его член
становится мягким внутри нее и потом, наконец, выходит, преодолевая
сопротивление ее нежных мускулов, которые с неохотой выпускают своего
пленника. Потом он упал на кровать рядом с ней и, нашарив выключатель,
включил свет. Он был достаточно мягким, чтобы не причинять боль глазам, но
все давно слишком ярким, и она уже хотела было запротестовать, когда
увидела, что он прикладывает руку к раненому боку. Во время их акта рана
разошлась. Кровь текла из нее в двух направлениях: струйкой по телу по
направлению к диковине, которая до сих пор уютно покоилась в кондоме, и вниз
- на простыню.
Это выглядит опаснее, чем есть на самом деле.
одновременно. Взгляд его с ее лица перешел на портрет над кроватью.
Джошуа знал, что такое страсть.
она. - А то мне станет дурно.
всяком случае, пока. Сохраним нашу маленькую тайну.
малейшей иронической нотки в голосе. - Для чего, ты думаешь, я выключил
свет?
она занималась этим, он разговаривал с ней через дверь.
в моих силах. Я хочу, чтобы ты осталась со мной, Юдит. Я не Адонис и
прекрасно об этом знаю. Но я многому научился у Джошуа... я имею в виду
страсть. - Она вернулась в комнату навстречу все тем же словам. - Все, что
угодно.
и вытерла кровь у него между пальцами.
этого Доминиона. Чтобы ты показал мне Изорддеррекс.
Глава 25
1
оказались в солнечных краях Третьего доминиона, Пай и Миляга стояли на
железнодорожной платформе за пределами крошечного городка Май-Ке в ожидании
поезда, который раз в неделю проходил здесь по пути из города Яхмандхаса на
северо-востоке в Л'Имби, который находился на юге. Путешествие туда занимало
примерно полдня.
они побывали за последние три недели, Май-Ке оказался самым негостеприимным.
И на то были причины. Это маленькое местечко выдерживало постоянную осаду со
стороны двух солнц этого Доминиона, а дожди, которые обеспечивали этому
району хороший урожай, никак не напоминали о себе в течение шести последних
лет. Луга и поля, на которых должны были ярко зеленеть молодые всходы, были
покрыты пылью, а запасы, заготовленные на случай подобного бедствия, в конце
концов критически истощились. Надвигалась угроза голода, и жители деревни не
были расположены к тому, чтобы развлекать незнакомцев. Предыдущую ночь все
население провело на мрачных, запыленных улицах, произнося вслух молитвы.
Жителями руководили их духовные лидеры, у которых был вид людей, чья
изобретательность подходит к концу. Гомон, такой немузыкальный, что, как
заметил Миляга, он наверняка должен был отпугнуть даже самых благосклонных
из божеств, не смолкал до рассвета, делая сон абсолютно невозможным. Как
следствие этого, утренние разговоры Пая и Миляги отличались некоторой
нервозностью.
Май-Ке пригнал на платформу стадо овец, некоторые из которых были настолько
истощены, что было удивительно, как это они еще могут держаться на ногах, а
стадо в свою очередь привело за собой огромные стаи местной чумы -
насекомого под названием зарзи, обладавшего размахом крыльев стрекозы и
тельцем, по толщине и пушистости не уступающим пчеле. В отсутствие
чего-нибудь более соблазнительного, оно питалось за счет овец. Однако кровь
Миляги подпадала как раз под вышеупомянутую категорию, и, пока он ждал
поезда в полуденной жаре, ленивое жужжание зарзи не смолкало в его ушах. Их
единственный информатор в Май-Ке, женщина по имени Хэирстоун Бэнти,
предсказала им, что поезд прибудет вовремя, но он уже значительно
запаздывал, что не придавало веса другой сотне советов, которыми она
снабдила их прошлым вечером.
чтобы посмотреть на железнодорожный путь. Он шел без изгибов и поворотов до
самого горизонта и был абсолютно пуст. На путях, в нескольких ярдах от того
места, где он стоял, туда и сюда сновали крысы (представители зловредной
разновидности, известные под названием могильщиков), собиравшие сухую траву
для своих нор. Норы они устраивали между рельсами и гравием, по которому
пролегал путь. Строительство вызвало у Миляги новый приступ раздражения.
корточках, выцарапывая на платформе острым камнем какие-то знаки. -