Чтение 88–й страницы книги ~Имаджика~

- Его не интересуют разговоры, Пай, - сказал Миляга. - Он предпочитает
использовать твой рот для других целей.

- Стало быть, ты собрался драться с людьми Н'ашапа? - сказал Пай. -
Вырваться отсюда с помощью пневмы?

Миляга задумался над такой возможностью.

- Не думаю, что это лучшее решение, - сказал он наконец. - Пока я еще
слишком слаб. Может быть, через пару дней мы и смогли бы одолеть их, но не
сейчас.

- Таким временем мы не располагаем.

- Я понимаю.

- Даже если б оно у нас и было, все равно лучше избегать открытого
конфликта. Конечно, люди Н'ашапа в спячке, но их здесь довольно много.

- Пожалуй, тебе все-таки стоит повидаться с ним и попробовать немного его
задобрить. А я поговорю с Апингом и похвалю его картины.

- У него талант?

- Давай сформулируем это так: как художник он является прекрасным отцом.
Но он доверяет мне, так как мы с ним братья-художники и все такое прочее.

Мистиф поднялся и позвал стражника, попросив о частной аудиенции с
капитаном Н'ашапом. Парень пробормотал что-то непристойное и покинул свой
пост, предварительно постучав по засовам прикладом винтовки, чтобы
увериться, что с ними все в порядке. Миляга подошел к окну и выглянул
наружу. В облаках намечался просвет; скоро могло выглянуть солнце. Пай
присоединился к нему, обняв его за шею.

- О чем ты думаешь?

- Помнишь мать Эфрита, в Беатриксе?

- Конечно.

- Она говорила мне, что ей снилось, как я прихожу к ней и сажусь за ее
стол. Правда, она была не уверена, мужчина я или женщина.

- Ты, конечно, страшно обиделся.

- Раньше, может, и обиделся бы, - сказал Миляга. - Но когда она говорила,
это уже не имело для меня такого значения. После нескольких недель в твоем
обществе мне уже было абсолютно наплевать, какого я пола. Видишь, как ты
развратил меня?

- Всегда к твоим услугам. Ты еще что-нибудь хотел сказать по этому
поводу, или это все?

- Нет, это не все. Я помню, как она говорила о Богинях О том, как они
спрятались...

- И ты думаешь, что Хуззах нашла одну из них?

- Мы видели их служительниц в горах, так ведь? Почему же нам не
встретиться с Божеством? Может быть, Хуззах и мечтала о матери...

- ... но вместо нее она нашла Богиню.

- Да. Тишалулле здесь, в Колыбели, ждет своего часа чтобы подняться.

- Тебе нравится эта мысль, не так ли?

- О спрятавшихся Богинях? Да, пожалуй. Может быть, во мне просто говорит
Дон Жуан. А может быть, я - как Хуззах, жду кого-то, но кого, не могу
вспомнить, кто-то придет и заберет меня отсюда...

- Я уже здесь, - сказал Пай, целуя Милягу в затылок. - Я могу стать любым
лицом, которое ты захочешь увидеть.

- Даже лицом Богини?

Звук отодвигаемых засовов прервал их разговор. Охранник возвратился с
известием, что капитан Н'ашап согласился принять мистифа.

- Увидишь Апинга, - сказал Миляга Паю на прощанье, - скажи ему, что я
мечтаю увидеться с ним и поговорить о живописи.

- Хорошо.

Они расстались, и Миляга вернулся к окну. Облака вновь сгустились, и
Колыбель неподвижно лежала, укрывшись их одеялом от солнечного света. Миляга
вновь произнес имя, которое открыла ему Хуззах, звук которого был похож на
шум разбивающейся о берег волны.

- Тишалулле.

Море осталось неподвижным. Богини не откликались на призыв. По крайней
мере, на его призыв.

В тот момент, когда он прикидывал, сколько Пай уже отсутствует (и решил,
что уже час или даже больше), в дверях камеры появился Апинг и отослал
охранника.

- С каких это пор вы здесь под запором? - спросил он Милягу.

- С сегодняшнего утра.

- Но почему? Я так понял со слов капитана, что вы здесь, некоторым
образом, гости?

- Мы и были гостями.

Лицо Апинга беспокойно дернулось.

- Если вы здесь пленники, - сказал он натянутым тоном, - то это в корне
меняет дело.

- Вы хотите сказать, что мы не сможем больше разговаривать о живописи?

- Я хочу сказать, что вы не сможете уехать отсюда.

- А как же ваша дочь?

- Уже нет смысла это обсуждать.

- Вы оставите ее чахнуть здесь, ведь так? Вы позволите ей умереть?

- Она не умрет.

- А я думаю, что умрет.

Апинг наступил на горло собственной песне.

- Закон есть закон, - сказал он.

- Я понимаю, - вкрадчиво ответил Миляга. - Наверное, даже художники
должны склонять голову перед этим господином.

- Я вижу вашу игру насквозь, - сказал Апинг. - Не думайте, что я так
глуп.

- Она ребенок, Апинг.

- Да, я знаю. Но я буду стараться ухаживать за ней как можно лучше.

- Почему бы вам не спросить у нее, видит ли она в будущем свою
собственную смерть?

- О, Господи Иисусе, - сказал Апинг абсолютно убитым тоном. - И почему
это должно было случиться именно со мной?

- Ничего с вами не случится. Вы можете спасти ее.

- Это не так-то просто, - сказал Апинг, метнув в Милягу затравленный
взгляд. - У меня есть мой долг. - Он достал платок из кармана брюк и так
тщательно вытер им свой рот, будто он был запачкан следами его вины, и он
опасался, что это выдаст его. - Я должен подумать, - сказал он, ретируясь в
коридор. - Раньше все казалось таким простым. А теперь... я должен подумать.

Когда дверь открылась, Миляга увидел, что охранник уже вновь занял свой
пост, и ему пришлось распрощаться с сержантом, так и не затронув тему
Скопика.

Новое разочарование ожидало его, когда вернулся Пай. Н'ашап продержал
мистифа в приемной в течение двух часов, в конце концов решив так и не дать
ему обещанной аудиенции.

- Пусть я не видел, но я слышал его, - сказал Пай. -Похоже, он был
мертвецки пьян.

- Значит, нам обоим не повезло. Не думаю, что Апинг сможет нам как-нибудь
помочь. Если ему придется выбирать между дочерью и долгом, он выберет долг.

- Значит, мы застряли.

- До тех пор, пока не придумаем что-нибудь новенькое.

- Проклятье.

2

Солнце так и не показалось, и наступила ночь. Единственным звуком во всем
здании были шаги охранников по коридору, которые разносили еду по камерам.
Потом они захлопывали двери и запирали их до утра. Ни один голос не
запротестовал против того, что вечерние удовольствия - игры в Лошадиную
Косточку, декларирование сцен из Квексоса и ?Нумбубо? Малбейкера (эти
произведения многим здесь известны были наизусть) - оказались отмененными.
Все вокруг затаили дыхание, словно каждый человек, укрывшись в своей камере,
решил отказать себе во всех удовольствиях (даже в удовольствии молиться
вслух), лишь бы не обращать лишний раз на себя внимание.

- Должно быть, Н'ашап опасен, когда пьян, - заметил Пай, чтобы как-то
оправдать свое затаенное молчание.

- Может быть, ему нравится зрелище полночных казней.

- Готов держать пари на то, кто первым стоит в списке претендентов.

- Жаль, что я так слаб. Если они придут за нами, мы будем драться,
верно?

- Конечно, - сказал Пай. - Но пока они не появились, почему бы тебе
немного не поспать?

- Ты, наверное, шутишь?

- Во всяком случае, ты хоть перестанешь болтать о...

- Меня раньше никогда никто не запирал. У меня от этого начинается
клаустрофобия.

- Одна пневма - и путь открыт, - напомнил Пай.

- Может быть, так нам и надо поступить.

- Когда нас вынудят к этому. Но этого пока не случилось. Ложись ты, ради
Христа.

Миляга неохотно лег, и, несмотря на то, что рядом с ним улеглось его
беспокойство и принялось нашептывать ему в ухо, его тело было больше
заинтересовано в отдыхе, чем в этих речах, и он вскоре уснул. Разбудил его
Пай.

- У тебя посетитель, - пробормотал мистиф.

Электричество в камерах на ночь отрубали, и только по запаху масляной
краски он смог определить, кто стоит у двери.

- Захария, мне нужна ваша помощь.

- В чем дело?

- Хуззах... По-моему, она сошла с ума. Вы должны прийти к ней. - Его
тихий голос дрожал. Дрожала и его рука, которую он положил Миляге на плечо.
- Мне кажется, она умирает, - сказал он.