Миляга.
камере никого нет...
А для этого нам потребуется и мое, и твое дыхание.
камеры, дергаясь при каждом щелчке ключа в замочной скважине. Нервничал и
Миляга. Мысль о том, что он оставил Пая одного в камере, причиняла ему боль.
Но, видимо, другого выбора не было.
крались по погруженным в сумрак коридорам. - Я предлагаю взять с собой
Скопика.
проснулась вся в слезах и стала умолять меня привести вас. Она такая
холодная.
этажам и коридорам, они добрались до комнаты Хуззах, не столкнувшись ни с
одним охранником.
скорчилась на полу, прижимаясь ухом и рукой к одной из стен. Единственный
фитиль горел в чашке в центре камеры. Хотя она и бросила на них взгляд,
когда они вошли, она не оторвалась от стены, и Миляга подошел и встал на
колени рядом с ней. Ее тело бил озноб, хотя челка ее прилипла ко лбу от
пота.
произнося его имя, словно думая, что если она правильно назовет окружающие
ее силы, ей удастся приобрести над ними хоть какой-то контроль.
бормотание, хотя, по его предположению это был скорее электрогенератор
сумасшедшего дома или его система отопления, а не Колыбельная Леди.
ей это не удалось, и теперь она хочет войти через стену.
плечу девочки. Она была холодна, как лед. - Пошли, позволь мне уложить тебя
в постель. Ты замерзла.
на ноги.
состояние своей дочери, сержант отправился за дверь послушнее самой
преданной собаки, оставив Хуззах в объятиях Миляги. Миляга уложил ее на
кровать и укрыл одеялом.
любит меня, и, если она узнает, что я хорошо к тебе отношусь, она ничего
тебе не сделает.
уйдем отсюда?
это место.
друзья. Ведь это будет не так плохо, правда? - Судя по выражению ее липа,
она не была в этом уверена. - По-моему, твой папа хочет, чтобы мы
отправились в Изорддеррекс. Ты была там когда-нибудь?
и посмотрим?
оттуда появится Тишалулле. Когда этого не произошло, она сказала:
встала и пошла выбирать одежду из своего скудного гардероба, который висел
на крючках на противоположной стене. Миляга воспользовался паузой, чтобы
проглядеть небольшую стопку брошенных на кровать книжек. Среди них ему
попалось несколько детских, возможно, оставшихся от лучших времен; был там и
увесистый том энциклопедии, написанной кем-то по фамилии Мэйбеллоум.
Возможно, при других обстоятельствах он и мог оказаться интересным чтением,
но шрифт был слишком убористым для беглого просматривания, а сам том -
слишком тяжелым, для того чтобы унести его с собой. Также ему попался в руки
томик стихов, показавшихся ему рифмованной чепухой, и нечто вроде романа,
заложенного обрывком бумаги. Пока она стояла к нему спиной, он прихватил эти
две книги не только для нее, но и для себя, - а потом подошел к двери,
надеясь, что Скопик и Апинг уже показались в коридоре, но их не было. Хуззах
тем временем уже оделась.
Хуззах спросила, можно ли взять его за руку, на что он ответил безусловным
согласием, и они двинулись вместе по коридорам, которые в темноте выглядели
удивительно похожими. Продвижение их было несколько раз прервано звуками
шагов, возвещающими о близости стражников, но Хуззах не меньше Миляги
понимала, какая опасность им угрожает, и дважды спасала их от обнаружения.
был вывести их на открытый воздух где-то недалеко раздался громкий шум. Они
оба застыли, спрятавшись в тени, но не они были причиной поднявшегося
переполоха. В коридорах эхом отдавался голос Н'ашапа сопровождаемый ужасным
стуком. Первая мысль Миляги была о Пае, и, прежде чем здравый смысл успел
предостеречь его, он уже покинул свое убежище и направился к источнику
звука, оглянувшись лишь для того, чтобы жестом велеть Хуззах оставаться на
месте, увидев, что она уже следует за ним по пятам. Он узнал открывшийся
перед ним коридор. Распахнутая дверь в двадцати ярдах от того места, где он
стоял, была дверью той самой камеры, в которой он оставил Пая. И именно
оттуда раздавался голос Н'ашапа - нескончаемый поток оскорблений и
обвинений, на который уже начали сбегаться охранники. Миляга сделал глубокий
вдох, готовясь к насилию, которого теперь уж точно было не миновать.
противоположной стороны, но только один из них заметил Милягу. Он прокричал
какой-то приказ, смысл которого не дошел до Миляги из-за Н'ашапской
какофонии, но Миляга на всякий случай поднял руки, опасаясь, что охранник
будет просто счастлив спустить курок без всякого повода, и перешел на шаг.
До двери оставалось не более десяти шагов, но охранники опередили его.
Состоялся короткий обмен репликами с Н'ашапом, во время которого Миляга
успел в два раза сократить дистанцию между собой и дверью, но второй приказ
- на этот раз явное требование остановиться, подкрепленное нацеленным в
сердце оружием, - заставил его замереть на месте.
мистифа за его роскошные кудри, а второй приставляя меч - полоску блестящей
стали - к его животу. Шрамы на огромной голове Н'ашапа были воспламенены
алкоголем в его крови, а остальная кожа была смертельно бледной, чуть ли не
восковой. Стоя на пороге, он покачивался туда-сюда, представляя тем большую
опасность для Пая. Конечно, мистиф доказал в Нью-Йорке, что способен
пережить травмы, уложившие бы любого человека в могилу, но клинок Н'ашапа
был готов выпотрошить его, словно рыбу, а такое пережить будет трудновато.
Крошечные глаза капитана сфокусировались, насколько это оказалось возможным,
на лице Миляги.
тяжело дыша. - С чего бы это? Сначала сам просит встречи со мной, а потом не
позволяет мне к нему приблизиться. Может, ему нужно твое разрешение? Так дай
его. - Он дотронулся кончиком лезвия до живота Пая. - Ну же. Скажи ему,
чтобы он был со мной поласковее, а то ему не жить.