переживем и обгоним как цивилизованный народ.
терять первичный энтузиазм. К тому же заверения Дондика очень уж отдавали
партийными пятилетками, желанием сделать чего-нибудь больше, еще больше,
гораздо больше, чем в действительности было нужно. А за последний год стало
совершенно ясно, что плановые потуги города так же способны приводить к
непоправимым ошибкам и даже катастрофам, как стихийный, не очень даже и
осознанный поиск по мере появления проблем.
ему, хотя он первый был согласен, что с выживанием Боловска это связано
напрямую, все-таки он как-то высказался:
выковыривать, тогда и с моллюсками возни не будет, и плавить не придется.
Топлива-то все равно мало.
Вот Казаринов, который в последнее время и спал, и ел возле своей
драгоценной печи, о топливе, как о металле, мог говорить часами.
и стекла плавил. А то в городе - ни окон, ни посуды новой.
проблема, и казалось, она вот-вот будет решена. Наслоения высушенных
моллюсков стали так велики, что пришлось сделать из колышков и прутьев
невысокий, в полметра, плетень, чтобы эта гора не разваливалась в разные
стороны. Нарубленный кустарник, уложенный для просушки, тоже превратился в
какой-то невероятно высокий вал мертвого леса, а капитану Казаринову
хотелось, чтобы всего было еще больше. Почему-то их очень волновала эта
первая плавка, и хотелось, чтобы все прошло как надо, и даже с запасом.
авралах население Одессы собралось почти в полном составе на горке, откуда
открывался вид на печь с угловатой, не очень ровной, но высокой трубой, на
залежи моллюсков, на свалку дров, на горку тщательно перемешанной шихты -
смеси каких-то таких порошков, что за мешком чего-то очень редкого пришлось
даже гонять машину в город.
стали подносить дровишки истопники... А вот с шихтой и моллюсками -
собственно, источником металла - получилось не очень здорово. Загрузив
первые корзины побуревших моллюсков, высохших почти до окаменелости, в
непонятный чан, устроенный как изрядный горшок с открытым верхом, вдруг
стало ясно, что они плавятся в раскаленной печке быстрее, чем люди успевают
подносить их. Побегав и осознав проблему, Казаринов предложил загрузчикам
шевелиться быстрее. Ребята стали ходить шибче, потом принялись бегать, как
рабы на старых гравюрах про безрадостное житье на плантациях. И все равно
чан оставался таким же пустым. Даже пар над ним стал более разреженным, чем
вначале. Если бы не дым от сыроватого пламени, вообще смотреть было бы не на
что.
другой, он организовал большую часть народа выстроиться цепочкой и
передавать корзины старым как мир способом. Но и этого оказалось
недостаточно. Стоило корзине подплыть по рукам к желобу, направленному
поверх огня в плавильный чан и опрокинуть ее, чтобы бывшая некогда живой
руда ссыпалась вниз, как тут же над чаном возникало небольшое облачко и все
превращалось во что-то в высшей степени неуловимое.
стоял с напряженным лицом, словно истукан, на верхушке ближайшего к печи
холма, пытаясь рассмотреть процесс, и спросил:
то ли мы химию процесса не правильно рассчитали... В общем, моллюски ваши не
плавятся, а испаряются. Понимаешь, весь металл в воздух уходит. Если учесть,
что в них воды почти не осталось, можно говорить о возгонке.
вода, - то ли с сожалением, то ли с раздражением проговорил Казаринов. -
Например, кристаллический йод.
оказался рядом, как всегда, в самое неподходящее время.
Давайте доведем до конца. Хотя бы высушенные моллюски истратим.
спрашивать его о чем-то. Он снял гимнастерку, поплевал на ладони и встал в
общую цепочку, выстроенную для передачи корзин. Почему-то последний разговор
напомнил ему расстрелянного Борщагова, его непробиваемое упрямство,
директивность, большевистский говор, звучавший иногда в каждом слове. Это
было тяжело - получалось, что ни от чего во время того расстрела они не
избавились, ничего не решили. Все тут, рядом, очень близко. И готово
возродиться в любую минуту.
оборачивалась регрессом, неудачи приводили к смертям, а заменить людей было
невозможно. Впрочем, Ростик посмотрел на Винторука, возвышающегося над
людьми, выстроенными неровной, суетливой цепью кое-что можно передоверить
бакумурам, работы всем хватит. Но волосатики - все-таки не люди.
быстро осмотрелся. Его взгляд, затянутый светозащитной пленкой, встретился
со взглядом Ростика. И они замерли на долгий-долгий миг, пытаясь понять друг
друга. Потом Ростик опомнился и отвернулся. Сделал вид, что занят больше,
чем хочется, что не может отвлекаться от бесконечного ряда корзин,
перетаскивающих малоаппетитное содержимое к ненасытному жерлу самодельной
печки...
незаметно, никто не возражал, не раздражался даже, сбой поправлялся чуть
более напряженной работой в следующие несколько минут. Потом "неутыки" пошли
чаще. А через час послышались уже и возмущенные голоса. Не обращая внимания
на начальство, словно его и вовсе не было, люди стали изрядно поругиваться
друг с другом.
конец предприятию. Он оглянулся на плетеную выгородку, где они складывали
высушенных моллюсков. Она была почти пуста. Осталось только несколько
неровных кучек. Да и топлива осталось меньше половины, почти все сгорело в
печи. Рост поднял голову.
они не обедали, лишь время от времени припадали к воде, которую приносили в
земных еще оцинкованных ведрах из реки. Жаль, что ничего не получилось... Но
если бы Ростик как следует подумал - можно было бы заранее предсказать, что
ничего не получится.
пронзительно закричал. Потом стал расталкивать народ, который работал около
печи, в разные стороны. Он не просто освобождал себе пространство, он
пытался перейти к последующему этапу и отгонял людей, чтобы они не
пострадали.
расселся на склоне холма, как на балконах театра, остановились мехи, и над
поляной повисла довольно сумрачная, неуютная тишина, прерываемая лишь
треском догорающих в печи веток.
обычного, металлический лом, изготовленный из арматурного прутка, подошел к
печи. Она пыхала таким жаром, что было удивительно, как это можно около нее
работать. И у инженера, когда он стал к ней подходить, вдруг разом высох
весь пот на лице, на полуобнаженной груди, на мускулистых загорелых руках.
светлый, чем стенки чана, пятачок в самом низу, там, где огонь еще не погас.
И тогда все вдруг заметили, что от этого пятачка метров на десять в сторону
проложены глиняные желобки, как и тот, что был сделан для загрузки моллюсков
в чан. Только помельче.
металлической палкой еще раза три и стал отходить назад, стоять рядом с
раскаленной печью он больше не мог. Внезапно из толпы вышел Квадратный. Он
тоже блестел от пота, вероятно, работал, как все, только где-то в сторонке.
Подцепил лом, перехватил его, как горячую картофелину из костра, в другую
руку. Прицелился, ударил, так что над поляной даже звон прошелся...
светлый, пышущий жаром ручеек. Он прокатился по желобу, рассыпая не очень
высокие искры, и стал скапливаться в лужицу, почти трех метров не
дотянувшись до тщательно приготовленной формы, вырытой для металла в земле.
Форма вмещала в себя почти треть объема чана, который они целый день кормили
топливом и моллюсками. Сейчас ее размеры с удручающей ясностью объясняли
даже самого тупому, самому непросвещенному зрителю всю неудачу эксперимента.
верхушке холма. Он довольно много возился со сборщиками моллюсков и должен
был знать основные расчетные цифры. Протолкавшись к нему и тронув за локоть,
Рост спросил:
которые мы натаскали?