Чтение 49–й страницы книги ~Торговцы жизнью~

который на этот раз почему-то остался на плоту, а не был поднят на гравилат.
- Ладно, я буду смотреть. Если что, вытащу.

- Только не раньше, - проговорил Ростик, надеясь, что опыт и умение не
подведут старшину, как вообще очень редко его подводили.

30

Зато у него с самого начала все пошло совсем по-другому, чем у предыдущих
переговорщиков, - и серьезнее, и результативнее. Стоило ему только
приспуститься, как его обступила, кажется, настоящая толпа викрамов. Теперь
среди них было с полдюжины малышей, ростом с десятилетних ребят, которых
иные мамаши, как ни пытались, удержать не смогли. Но девица с тонким копьем
одним звуком отодвинула их назад, за пределы Ростиковой досягаемости, и
никто - даже откровенные старухи, их стало еще больше, - не стал спорить.

Зато к нему теперь подошел один очень пожилой викрам, у которого вокруг
чресел был не пояс, а довольно плотный панцирь, похожий, вероятно, на
средневековый "пояс верности", только непонятно для чего предназначенный.
Около него в воде все время висели, как показалось Ростику, те двое
молодцов, что высовывались из воды, чтобы обозреть плот. Все четверо -
включая авторитетную девицу - окружили Роста, и старец принялся осторожно
подсовывать Ростику его же доску с пластилином.

Ростик, мельком улыбнувшись, насколько это было возможно в акваланге,
достал шип от убитой девицей рыбины и именно им, чтобы показать, как он
ценит этот подарок, принялся рисовать. Сначала викрамов, потом людей.

Потом он затер рисунок и очень крупно и живописно, чуть не со
светотенями, изобразил раковину с металлической жемчужиной. Потом показал,
как викрам с четырехпалой рукой вынимает градину из соседней раковины и
куда-то ее уносит. Потом Рост нарисовал человека в акваланге. Человек этот
срезал раковину, разумеется, ту, что была пустой, оставив ту, что была с
градиной. Потом он показал, как раковину везут в лодке по волнам, над
работающими на дне викрамами, к городу на берегу.

Все выходило очень красиво, понятно и, кажется, довольно выразительно. И
все же Ростик на всякий случай посмотрел на лица рыболюдей, которые
собрались около него. Ничего не выражающие глаза, очень расслабленные жесты,
массивные, мускулистые тела... "Ничего тут не поймешь, - решил он. - Как ни
старайся".

Он стер свой рисунок, как следует размял пластилин, который становился
каким-то комковатым, и принялся рисовать Одессу. В стороне от нее, в устье
небольшой речки появилась печь, та самая, в которой они уже разок пытались
выплавить металл Полдневья, но только тут, в его рисованном мире, места
неудачам не нашлось. Огонь под котлом был силен, жарок и красив, а из котла
потекла непрерывная струя металла, выплавленного из ракушек.

Поневоле пришлось все схематизировать, да так, что у Ростика уже
совершенно отчетливо появились сомнения: а понимают ли его? Каким-то почти
нереальным чувством, вернее, самым отдаленным уголком сознания он вдруг
понял, что все четверо ответственных викрамов напряглись, будто им стала
грозить какая-то опасность - всем пятерым, вместе с Ростиком.

Но чтобы разобраться в этой ситуации, следовало продолжать. С чуткостью
молодого двара следовало рисовать дальше, приготовившись, однако, ко всяким
неожиданностям. Даже неприятным. В общем, едва преодолев себя, чтобы еще раз
не похлопать по ноге, обозначая, что он невооружен, Ростик принялся
показывать, как из этого металла выливают чушки, как потом они их кладут на
наковальню и как молотом, время от времени разогревая заготовку,
изготавливают из нее нож. Причем под конец он снова не смог не созорничать и
сделал нож той формы, какие висели спереди у всех четырех викрамов.

И, лишь завершив этот свой шедевр рисуночного письма, он заметил, что
четверо его... так сказать, собеседников уже не насторожены. Они потрясены,
они даже не могут обменяться замечаниями - они находятся в состоянии тихой
паники.

Не понимая, что происходит, Рост посмотрел поочередно в лицо каждого из
этих существ, особенно долго приглядываясь к девушке, надеясь на почти
человеческую гибкость психики слабого пола у викрамов, но... Ничего из этого
не выходило. Она-то как раз была куда уверенней, чем даже старик. Тогда
вождь вдруг протянул руку и не столько взял, сколько выхватил рисовальную
доску из рук Ростика. Шип, разумеется, он оставил человеку. И проделано это
было с такой скоростью, что походило не столько на жест сотрудничества,
сколько на атаку. "А впрочем, - решил Ростик, - если бы он хотел меня
укокошить, я бы давно уже был мертв, этим ребятам, которые двигаются с такой
скоростью даже под водой, сопротивляться бессмысленно, все равно не
успеешь". И все-таки он знал: если возникнет опасность, он будет защищаться,
даже если это ни к чему не приведет.

Пока он так переживал, старик концом своего ножа нарисовал, чуть сильнее
налегая на острие, чем нужно, довольно странного викрама рядом с печью. Рост
присмотрелся, не понял и попытался своими добавками к обозначению старейшины
показать, что в воде огонь гаснет. Чтобы им было понятней, он нарисовал
дождь. Вот этого делать не стоило, они тут дождя не знали и очень долго
обменивались скрипами и писками. Так долго, что веревка даже напряглась и
несильно потянула Ростика вверх. Но он резко, даже зло, отдернул себе еще
пару метров шнура, показывая, что вмешательство друзей некстати.

И тогда девушка взяла доску с пластилином, вытащила свой нож и отчетливо
нарисовала... водяной скафандр вокруг викрама. Только так можно было понять
эту дополнительную и довольно большую полость, заполненную водой, которая
подавалась каким-то устройством со дна речки, около которой стояла печь.

Ростик изобразил растерянность, потом показал, что с их хвостом они не
смогут ходить по земле, показал, как тяжко там будет в этом скафандре...
Нет, таких абстракций, как гравитация, подобным способом общения было не
передать. Похоже, они однозначно забредали в тупик.

Кажется, это же почувствовал и старейшина. Он отобрал у девушки доску,
стер ее рисунок и принялся изображать много разного. Почти половину Ростик
не понимал, но кое-что все-таки осознал. Оказалось, отработанные раковины
викрамы и сами срезали, потом относили в мягких корзинах, может быть
сделанных из шкур каких-то больших рыб, в особенное место, где сваливали в
кучу, а затем мололи на очень больших ручных мельницах. Только, разумеется,
не в труху, а в довольно крупные градины. Из них в специальных ямах они
делали какую-то массу, а потом... разбрасывали на полях, как удобрение для
других раковин.

Да, определенно торговля становилась проблематичной. Хотя... внезапно
старик стал рисовать еще и еще. Теперь он рисовал, что они могут вываливать
эти раковины в устье реки, где люди будут их брать... Но вот что делать с
ними дальше... Ростик напрягся, если уж он ничего не понимал, то следовало
хотя бы ничего не забыть, чтобы обдумать потом...

Боль, туман перед глазами и тошнота на этот раз навалились так
неожиданно, что он едва не застонал в голос. И ведь думал, что он от этого
застрахован, совсем недавно у него уже был приступ, думал, что так быстро
это не вернется, но вот... А он-то решил, что его треплет лихорадка, что он
переохладился, а на самом деле это был "подход" очередного приступа, он
этого не понял и вот теперь проваливался в беспамятство, находясь в самом
беспомощном состоянии...

Ростик очухался уже на плотике. Оказалось, что викрамы подняли его на
плот, да так решительно и быстро, что он и воды наглотаться не успел. Ну а
уж оказавшиеся тут мудрые человечьи эскулапы решили сделать ему
искусственное дыхание, да еще в четыре руки, да еще на подхвате стоял Эдик,
тоже, видимо, рвущийся принять участие в спасении. От рывков и давлений,
которым подвергалось его тело, часто не в такт, а просто потому что
удавалось просунуть руки между руками другого "спасателя", уже болели все
ребра. "Может, они их поломали", - с непонятной покорностью подумал Ростик и
лишь тогда заорал:

- Стойте, черти! Вы что, решили меня в гроб вогнать?

Крик, разумеется, не получился, голос сорвался от очередного тычка
старшины в область сердца... Но ребята все-таки "работали" теперь
помедленнее. Эдик, как всегда не к месту, хотя и искренне, вытер пот на лбу,
появившийся, должно быть, от волнения, и торжественно прокомментировал:

- Откачали.

Ростик поднатужился и сел на колючих, каких-то очень жестких прутьях их
вязаного плота.

- Не откачали, а чуть не сломали... Кто же так искусственное дыхание
делает? - На последних словах Ростик притормозил, едва ли не захрипел, так у
него ныла грудина, голова, даже почему-то плечи. - Ну, отвечай, Пестель,
биолог хренов, разве так откачивают? Так только ребра ломают.

Квадратный, чуть нахмурившись, посмотрел на Пестеля.

- Его спасли, а он, похоже, ругается.

- Спасли, как же... - На всякий случай Ростик ощупал грудь рукой. Вроде
все было живое, хотя в паре мест определенно виднелись синяки, но, может
быть, они и от чего другого образовались. Например, от дружеских объятий
викрамов, сильных, как бульдозеры.

Над головой с явственым свистом проскочил Ким на летающей лодке. Этот
виртуоз так наклонил нос гравилета, что висел почти в сорока градусах к
горизонту. За соседним пилотским окном виднелся Дондик, который что-то
высматривал на их плоту через бинокль. Это сразу возвращало к
действительности.

Плохое настроение у Ростика еще не прошло, поэтому он принялся
командовать:

- Пестель, спаситель незабвенный, садись-ка за свою рацию. Докладывай: мы
можем возвращаться. Разведка прошла удачно, очень удачно. Контакт... - Вот
туг Ростику стало плоховато. Вернее, не то чтобы он сомлел, но как-то трудно
стало говорить. И все-таки он попробовал:

- Плот нужно подогнать ближе к Одессе, обязательно выйти за пределы
обработанных полей и заякорить... - Почему-то не хватало дыхания. Может, он
дохлый от кессонки? - Оттуда пусть сгоняют за "Калошей" и заберут нас. Плот
будет местом торга. Ближе к берегу они почему-то подойти не сумеют.