Чтение 4–й страницы книги ~Звездный наследник~

Я снова посмотрел на наглую физиономию инопланетного холуя. Он, холуй,
мне не понравился. Дэнни-дураку - тоже. Я снова облокотился о барьер.

- Послушай, приятель, - сказал я администратору, блуждая строгим пьяным
взглядом по пупырчатому жабьему лицу, - почему с нами здесь никто не
разговаривает?

Безгубый рот с рыбьим прикусом растянулся в деланно-услужливой улыбке:

- Что?

Болван! Я почувствовал, что начинаю заводиться и поэтому сосредоточился,
взял себя в руки и грохнул кулаком по разделительному барьеру:

- Вещи, предметы! Я имею в виду вот что, приятель: почему с нами не
разговаривают ваши глупые двери, и зеркала, и вот эта твоя стойка молчит,
как будто в рот воды набрала, а?

Бледная жабья рожа озадаченно вытянулась, а потом осуждающе смялась в
гармошку.

- Посмею заметить, сэр, что у этой, как вы пожелали выразиться, стойки
нет рта, - брезгливо заметил холуй.

- Что? - Я позволил себе стать таким же занудой, как и он. - Как это нет
рта, когда она должна разговаривать?

Администратор с брезгливой гримасой снизошел до моей тупости.

- Я хотел сказать, что ваши коллеги решительно воспротивились участию
гостиничного компьютера в общественной жизни журналистского корпуса, мистер
Рочерс, - противно задергала гармошкой вместо лица жаба о шести конечностях.

- Идиоты! - громко проворчал я, вращая глазами.

- Совершенно с вами согласен, сэр, - охотно согласился администратор.

И вот здесь Дэнни-дурак озверел. Он, несмотря ни на что, уважал профессию
Дэниела Рочерса и никогда никому - кроме, конечно, меня - не позволял плохо
отзываться о журналистах. И пока я с открытым ртом переваривал наглый ответ,
он хорошенько размахнулся и врезал трехглазому администратору в срединный
глаз.

- Я говорил не о журналистах, болван! Журналисты никогда не были
идиотами, - назидательно произнес он моими устами. - В противном случае ты
бы не смог продать ни одной газеты, а достоверную информацию о мире получал
бы вот от этого болтуна.

Он кивнул на полированный барьер и снова грохнул по нему кулаком.

Внимательно выслушав горячий монолог гостя, администратор медленно закрыл
все три глаза и плавно осел на пол.

Внутри барьера что-то щелкнуло и приветливый механический голос произнес:

- Добрый вечер, мистер Рочерс!

- Привет, - высокомерно ответил Дэнни-дурак, а я направился к Лотте.

Не помню, кто кого поддерживал по дороге к лифту: я Лотту или она меня.
Не помню, как мы вошли в лифт и как из него выходили. Не помню, как
ввалились в номер. Может быть, мы с Лоттой застряли в лифте, и в течение
часа нас вытаскивала из шахты бригада рычащих от ярости
аборигенов-ремонтников; возможно, что я где-то выронил ключи и поэтому
вышибал дверь в Лоттин номер плечом и одновременно проклинал чужеземные
гостиницы с планетой Виолетта впридачу, и поднял на ноги всех обитателей
этажа...

Возможно, все это было. Какие-то проблески памяти впоследствии
подкидывали мне такие сомнения. Возможно, всего этого не было. Во всяком
случае, мне уже никогда не узнать правды. Сам я точно ничего вспомнить не
могу, спрашивать у Лотты мне было стыдно, а с персоналом гостиницы я с той
ночи не виделся и не разговаривал.

Потому что последующие несколько часов, которые я провел в гостях у
земной журналистки Шарлотты Ньюмен, стали последними часами моего прибывания
на планете Виолетта...

Когда мы ввалились в двухкомнатный люкс Лотты, мое сознание немного
прояснилось. Трезвее я не стал, но смена стандартной обстановки на некое
подобие домашнего уюта, даже на такое жалкое, какое может дать гостиничный
номер, подействовало на меня благотворно. Лотта, слегка покачиваясь на своих
стройных двоих, ушла в ванну, а я развалился в кресле и вынул из карманов
пиджака еще две бутылки бренди: Дэнни-дурак следил за своим рационом пуще
глаза.

Он благодушно скосил глаза на бутылки и спросил:

"Желания будешь загадывать?"

Я раздраженно-пьяно икнул:

- Мое единственное желание - чтоб ты исчез! - Стены комнаты то плавно
надвигались на меня, то становились безмерно далеки. Люстра под потолком
совершала стремительное вращение, как вентилятор. - Сгинь, хотя бы на время,
я все-таки с женщиной!

Дэнни равнодушно зевнул:

"Я так и собирался сделать, пока ты здесь будешь... Скучно. Но потом
вернусь. У нас с тобой сегодня богатая программа! Налей на посошок!"

Я опрокинул в него еще один стакан, и он исчез. Он никогда не оставался
со мной, если я уединялся с дамами. Почему - для меня оставалось загадкой.
Его уходы очень смахивали на трогательную деликатность, но я все-таки думаю,
что это всего лишь проявление его узости: кроме спиртного и пьяных подвижных
игр на свежем воздухе, включая драки, его ничто не интересовало.

- Дэн! - прорвался ко мне сквозь пьяный шум в ушах плачущий голосок
Лотты. - Подай мне полотенце, я из ванны не могу дотянуться!

Я встрепенулся.

Это был сигнал. Это было разрешение. Это был призыв.

Дэниел Рочерс, неотразимый Дэниел, сорвал с себя галстук. Дэниел небрежно
расстегнул на груди рубаху. Дэниел пригладил свои мягкие локоны. Наверно,
это все-таки были не локоны, а кудри, но тогда мне почему-то хотелось думать
именно так, о локонах. Дэниел Рочерс вправил в глазницы выкаченные налитые
глаза и вошел в ванную комнату.

Через минуту мы с Лоттой вывалились из ванной и начали хаотичное
передвижение в пространстве люкса. Мы оказывались то в одной комнате, то в
другой, то в постели, то за столом. Иногда мы катались по ковру, и тогда на
нас падал торшер и столовые приборы. Иногда мы задерживались у окна, и тогда
жалобно звенели стекла. Иногда мы налетали на стену, и тогда на нас
осыпалась потолковая побелка.

У меня кружилась голова - от беспорядочной смены декораций, от Лотты, от
ее сверкающих глаз, огромных бирюзовых глаз на разрумянившемся от нашей
дикой игры лице, от ее заливистого смеха, от ее рук, бесчисленных рук,
которые, казалось, тянулись ко мне со всех сторон и обнимали разом...

Мы восстанавливали, как могли, изуродованный интерьер и снова падали на
ковер. И снова крушили мебель и стены, и пили бренди, а потом неведомым
образом моя голова оказывалась зажатой в щели между стеной и постелью, и
мягкие губы Лотты накрывали мои. Затем - снова стол, снова бездонные,
нескончаемые бутылки, и уже сама Лотта наполняла мою рюмку - она всегда была
настоящей заводной девчонкой! - и снова бросалась на меня, как тигрица. А я
упирался, а я, качаясь, убегал от нее, хотя бес вожделения снова одолевал
меня. Но я знал: скоро должен был вернуться злой колдун и бандюга Дэнни, и
силы мне еще понадобятся...

И он вернулся.

И Дэниел Рочерс начал действовать по сценарию Дэнни-дурака.

- Лоттик! - Я прервал свой отчаянный рейд-побег между кресел, торшеров,
музыкально-компьютерного центра, тумбы с видеофоном, стола и замер на месте.

- Что? - Лотта не смогла остановиться сразу и врезалась головой мне в
спину. Я развернулся к ней лицом. Она подняла голову и, потирая ушибленный
лоб, тревожно посмотрела на меня. - Дэн, что? Ей было, о чем тревожиться. Я
повернулся и восторженно смотрел на нее, и весь мой вид - лицо с выпученными
красными глазами, рот, растянутый в идиотской улыбке, всклокоченная шевелюра
- являл собой наглядный пример внезапно наступившего безумия. Но я не
обращал внимания на неправильную реакцию Лотты. Я не сошел с ума, просто
меня посетила гениальная идея.

- А на что нам сдалась эта пропахшая мочевиной Виолетта? - спросил я
Лотту тихо и так значительно, как будто сделал великое открытие. - Что мы
здесь забыли? Полетели на Землю! Ко мне в мотель!

Глаза Лотты стали такими же круглыми, как и у меня. Гениальность замысла
поразила ее с не меньшей силой, чем меня самого.

- У-ух, ты! - запавшим от волнения голосом прошептала она. - А сколько
сейчас времени? Теперь ни один корабль, наверно, не взлетит, ночные рейсы
запрещены...

О, эти практичные человеческие существа, женщины! Причем здесь время
суток, местные порядки, законы, невозможность! Причем все это, когда сама
Вселенная призывно смотрела на нас любовным взглядом и звала в свои черные
ледяные просторы, и ожидала новых подвигов космического пирата Дэнни!

Я уже одной рукой натягивал брюки, а другой подносил к губам Лотты бокал
с бренди.

- Любимая! Мы летим! - Я застегивал на груди рубашку и каким-то образом
одновременно осушал из горла последнюю бутылку. Лотта смотрела на меня
завороженным взглядом и, следуя моему примеру, уже натягивала на себя
мини-юбку. Я подобрал с пола и бросил ей разбросанные по полу женские
вещички. - Ты помнишь, любимая, моего покойного папеньку, ты помнишь его?

Я перешел на несколько устаревший и, так сказать, выспренный стиль речи.
Мне это было свойственно в минуты особенно сильного волнения.

- Нет, дорогой, - в тон мне ответила уже полностью загипнотизированная
моей гениальностью и решительностью Лотта. - Я не помню твоего папеньку...

- О-о, Шарлотта! Как же так! - воскликнул я, а сам затягивал на шее
галстук и помогал Лотте справиться с кое-какими застежками на спине, на
груди и на боках. - Стыдно! Хотя... - Я замер и посмотрел на нее
пронзительным оценивающим взглядом. - Это вполне простительно для столь юной
особы... Мой папенька умер почти два года назад, а последние двадцать лет
своей жизни жил совершеннейшим отшельником и оставил после себя
необыкновенный труд...

- Труд? - В Лотте проснулся хмельной, но чуткий литературный редактор. -
А разве труд можно о с т а в и т ь?

- Можно! - гаркнул я. - Можно, когда дело касается моего покойного