Чтение 114–й страницы книги ~Реквием по завоевателю~

отметила, как сурово сжимаются губы Синклера. Она торопливо прибавила: -
Ведь вы же сами говорили, что заранее соглашаетесь на мои условия?

Синклер вздохнул.

- Да, министр. Я буду для вас завоевателем. Я уничтожу для вас
Компаньонов и солью весь свободный космос в одну империю.

- Вы всерьез полагаете, что вам удастся сломать хребет воинам
Командующего? - она удивленно приподняла брови. - По-моему, у вас излишне
много веры в ваших диких солдат, вам так не кажется?

Синклер нахмурился.

- Я знаю, что это звучит самоуверенно, но... Реальная ситуация такова,
что если меня обеспечить надежным транспортом для переброски дивизионов,
ничто не сможет меня остановить. Если только Звездный Мясник не ударит
прежде, чем я доберусь до Риги. Дайте мне четыре недели на подготовку
личного состава, и после этого ни один военачальник во всем свободном
космосе не устоит против меня.

- Да, действительно звучит самоуверенно.

Он немного подумал, потом только покачал головой:

- На самом деле, нет. Просто я рассуждаю, как прагматик. Знаете... ведь
когда-то я был начинающим ученым. Собственно, им я и мечтал быть всю жизнь.
Меня называли одаренным, но, на мой взгляд, истинная одаренность заключается
в том, чтобы найти базовые предположения, на которых воздвигается любая
идея, любая наука. Много веков назад люди вообразили, что войну можно вести,
руководствуясь какими-то правилами, тогда они собрались вместе и выработали
единый военный кодекс. Этот кодекс ритуализирован и действовал успешно до
тех пор, пока не разбился о жестокую реальность бытия, которую олицетворяли
мои войска. Столкновение оказалось роковым для военной науки. Почему? Потому
что люди всегда не хотели смотреть правде прямо в глаза. Было рискованно.
Было опасно. Вызывало боязнь. И вот результат. По искусственным правилам
жить долго нельзя. Рано или поздно, но это закончится фатальным исходом.

- Но вы же не побоялись взглянуть, как вы говорите, "правде прямо в
глаза".

- Да, не побоялся. Не знаю, как это назвать: то ли даром моим, то ли
проклятием. Скорее все-таки второе. - Синклер вновь склонил голову набок,
чтобы понаблюдать искоса за Или. - У меня только одно условие. Я должен
расколоть сначала Седди, чтобы узнать, почему они сотворили такое с Таргой.

- Я отдам вам Седди, - сказала она, улыбаясь. - Если вы скажете мне,
зачем они нужны вам на самом деле. Ведь все дело, поди, в ваших родителях?
Ваше условие - просто хорошо закамуфлированное желание узнать наконец, кто
вы такой, не правда ли? Без родителей не обошлось, я права?

Он молча смотрел на нее тяжелым двухцветным взглядом, словно хотел
пронзить ее ум насквозь.

- Наемница Седди убила женщину, которую я любил. Тот факт, что мои
родители были Седди, не имеет к делу никакого отношения. То, что они сделали
в своей жизни, они сделали, исходя из каких-то своих причин, которые мне
неизвестны и которые я не хочу знать. В данный момент я занят тем, о чем уже
говорил раньше: пытаюсь найти базовые предложения. Так вот. Седди не
укладываются ни в одну из моделей. Их действия выглядят хаотичными,
бесцельными. Зачем они натравили на меня Арту Фера? Почему они не
успокаиваются, хотя теперь ясно даже ребенку, что мятеж они проиграли? Зачем
они его вообще начинали? Я хочу знать!

- Вы очаровали меня. Вы такой молодой... такой молодой, а в то же время
рассуждаете, как зрелый, повидавший жизнь человек.

Он нахмуренно уставился в свою чашку.

- Молодость и мечты - взаимозависимые понятия. А когда все мечты умирают
и в голове остаются только мысли о тлене... Тогда молодость разбивается о
реальность, которая груба, но многому учит.

Или глубоко и с облегчением вздохнула.

- Я думаю, что мы с вами отлично сработаемся, Синклер.

* * *

Этика? Правильно или неправильно?

Какие скользкие концепции...

Стаффа потер лоб, напрягая мозг и вспоминая все то, что услышал за все
последнее время от Кайллы о философском мировоззрении Седди.

Они спорили часами, устраивая целые процессы, придираясь друг к другу по
всем мелочам. Им больше нечем было заниматься. Только ждать и смотреть в
серые сиалоновые стены, которые могли свести с ума кого угодно. Для того
чтобы хоть немного развлечься, Стаффа просил Кайллу рассказывать ему о
Седди.

Она сидела напротив него в том коричневом платье, которое раздобыл для
нее Тиклат. Свет, падавший под углом, оставлял тени на ее лице, каменное
выражение которого не менялось все эти дни. В ее темно-каштановых волосах то
и дело поблескивали золотые огоньки.

- Мы делим между собой божественное сознание. Другими словами, прозрение,
- собравшись с мыслями, сказал Стаффа. - Если прозрение и сознание - одно и
то же, то... причиняя тебе страдания, я тем самым частично причиняю
страдания самому себе, так?

Кайлла кивнула и вздрогнула: короб вновь изменил положение. Инерция
играла шутки с их прежним стабильным положением.

- Хорошо. Если ты согласен с этим, что произойдет, если мы изменим
первоначальные условия? Предположим, человек бьет самого себя, наносит
своему телу страшные шрамы для того, чтобы насладиться самопричиняемой
болью. Что ты скажешь о таком человеке?

- Он душевнобольной, - тут же провозгласил Стаффа. - Если ему
действительно нравится причинять самому себе страдания, значит, он
дисфункционален.

- Этично он поступает или нет, вот что я спрашиваю? Ведь это его тело,
его плоть. Его частичка божественного сознания, которую он заставляет
страдать. Тебе-то какое до этого может быть дело? Как ты можешь называть его
психом?

Стаффа попытался выпрямить затекшую спину. Сколько он уже похоронен в
этом сером аду? Всякое ощущение времени давно пропало. Сюда не проникало
ничто из внешнего мира. Ни звуки, ни сигналы. У них не было ничего, кроме
энергомашины, производящей пищу, генератора слабого света и генератора
кислорода. Да еще бесконечная дискуссия о высоких материях.

Реальность как будто повисала в вакууме.

- Он поступает неправильно. Не этично, - настойчиво повторил Стаффа. -
Причина в том, что он изменяет реальность, причиняя божественному сознанию
страдание через собственное неадекватное, искаженное наблюдение. В сущности,
получается такая картина: наблюдатель принимает решения чуждые, но чисто
технически возможные, самой природе Вселенной. Происходит нечто дикое: он
приобретает отнюдь не знание, а наоборот, накапливает в мире дезинформацию.

- Очень хорошо, - похвалила его Кайлла. Он услышал в ее голосе радость и
гордость за него. - А что ты скажешь о человеке, который бьет другого, ибо
считает его более низшим существом, чем он сам? Это этично?

- Неэтично, - признался Стаффа и закашлялся. В голосе неожиданно
появилась хрипота. - Этот человек, - если принять теорию разделения между
всеми нами божественного сознания, - поступает, как обыкновенный мазохист.
Правда, он может этого не знать. И тем не менее своими действиями он наносит
вред божественному сознанию, а значит, самому себе.

- Правильно, - Кайлла удовлетворенно поджала губы. - Ты рассказывал о
своей жизни до Миклены, до того, как Претор рассказал о твоей жене и сыне.
Когда он стряхнул поверхностный миф с твоей личности, ты прозрел, Стаффа.
Теперь ты понимаешь?

Он пожал плечами, глядя в пол.

- Претор снабдил тебя, если можно так выразиться, целым рядом
предложений, вокруг которых ты выстроил целую эпистемологию. Как только
поверхностная маска была сдернута, ты заглянул в себя и обнаружил, что тобой
управляли эпистемологи, которые и заключили твою личность в мифическую
искусственную оболочку. То, что ты сейчас проделал с таким успехом, есть
сознание того, что теперь знаешь. Я выражаюсь немножко сложно, но, надеюсь,
понятно.

Понимаешь... Наша цивилизация разработала целый комплекс фальшивых
эпистемологий, в центре которых проложена теория "односторонности". Самая
привычная нам и постоянно культивируемая в нас теория знания. И Сасса Второй
и Тибальт Седьмой сидят на своих тронах именно и исключительно благодаря
этой теории, которая снабжает людей искаженным знанием, собственно, не
знанием, а подобием, суррогатом знания. Мы опустились так низко, что даже
уверовали в то, что односторонность - и есть суть природы и вещей, нас
окружающих. Основа всего! Ты ведь именно этим и жил до Миклены, не правда
ли? Именно теория односторонности позволяла тебе принимать командирские
решения об уничтожении многих планет и миров.

Он судорожно вздохнул и уронил голову.

- Да, да... Но если бы ты нашла меня тогда и сказала бы все это, что
говоришь сейчас, я бы просто не стал тебя слушать. Власть отдаляет человека
от нравственного восприятия мира. Отдаляет, как ничто другое.

- Правильно. Тебе необходимо было время и страдания, чтобы уяснить себе
извращенность той эпистемологии, по которой ты раньше жил. И все же ты
сделал удивительный шаг вперед, отказавшись от прежнего миропонимания. Я не
рассчитывала на это так скоро. Понимаешь, даже если человек попадает на
самое дно жизни, - как мы с тобой на Этарии, - односторонность все еще
довлеет над его разумом. Эпистемология окрашивает в определенный цвет все
наши действия и модели поведения. Униженные страданиями, мы оглядываемся
вокруг и спрашиваем себя: почему наш мир столь паршив? Затем мы находим
врага в лице риганцев и клянем их за то, что они-де являются причиной наших
мучений и боли. Мы называем их отбросами человечества, потому что они-де не
имеют никакого уважения к жизни себе подобных. Мы ненавидим их и, делая это,
допускаем главную ошибку, выдвигаем ложное базовое предположение, которое
неузнаваемо искажает нашу эпистемологию. Мы возлагаем ответственность за
страдания на империю и на тех монстров, которых она порождает, между тем,