банка.
принимавшиеся к уплате на любой планете Нагора.
драгоценных вещей. Хотя их владельцы и не скрывали, что прилетели с
Ассарта. Это никого не удивило: как известно, на этой планете все шло
вверх ногами. Может быть, если бы продавцы, попытались торговаться, банк
заупрямился бы. Но ассартиды оказались сговорчивыми, и прибыль банка
обещала быть если не стопроцентной, то уж на пятьдесят-шестьдесят можно
было смело рассчитывать. Вещицы были - находка для коллекционеров. К тому
же каждая имела официальный сертификат, который уже сам по себе стоил
дорого.
возвращались на корабль.
чтобы зафрахтовать корабли, тут хватит.
всего.
означало ли это конец движения, достиг ли я цели - или то была только
очередная преграда, через которую придется пробиваться.
температура здесь, внизу, странным образом не повышалась, как следовало
ожидать, но оставалась неизменной. Мне трудно было сколько-нибудь точно
определить, какова она, недаром я был окружен защитным слоем и падал как
бы внутри пузыря; однако вряд ли она была намного выше нуля по Цельсию.
Это уже само по себе было удивительным.
спружинила, и я очутился на тверди. И сразу же понял, что моя оценка
температуры была близка к истинной: подошвы ног мгновенно обожгло холодом.
стоял, как бы слабо светился изнутри, и это свечение помогало хотя бы
частично рассмотреть то, что осталось наверху: ту пустоту, через которую я
пролетел, чтобы добраться сюда.
размерам. Она была квадратной, и сторона этой фигуры была лишь метров
десяти - или около этого - в длину.
проход, через который я проник сюда. Но стены не были вертикальными;
каждая из них представляла собою как бы склон, уходивший вверх под углом
градусов примерно в пятьдесят. Однако стены эти не являлись плоскостями:
они скорее напоминали лестницы с высокими, крутыми ступенями, каждая из
которых была, может быть, чуть ниже моего роста. Иными словами, если это и
была лестница, то создана она была не для того, чтобы по ней поднимались
существа вроде меня. То был трап для гигантов.
холод, несмотря на защиту, поднимался к коленям.
небольшой лужице. Наверное, часть моего тепла все же выходила наружу, и
лед подо мной подтаивал. Как ему и полагалось. Значит, то была обычная
вода.
окружают знакомые вещи и явления.
котором я оказался, на самом деле было незавидным.
миг взлететь и устремиться вверх в поисках обратного выхода. Или мог
по-прежнему стоять на медленно таявшей подо мною льдине. Но у меня не было
возможности - взлетев, зависнуть над ледяной плоскостью - хотя бы для
предотвращения простуды или неприятного озноба, который уже подбирался ко
мне. Здесь это почему-то не получалось.
примерно в полуметре над поверхностью и принял горизонтальную позу, чтобы
лучше рассмотреть то, что мне почудилось.
насколько позволяло разглядеть свечение - был вроде бы вморожен песок. Не
слоем, но каждая песчинка в отдельности. Это могло случиться, если
песчинки эти - или, может быть, скорее тельца - обладали нейтральной
плавучестью, то есть вес их был равен весу воды при нулевой температуре,
или же льда.
образовавшейся подо мною лужице оказались эти тельца. И они двигались.
Суетились. Сперва я подумал, что движение это хаотичное, как известное
Броуновское. Но тут же мне почудилось, что в нем есть какая-то система.
Однако разобраться я не успел. И не только потому, что вода в лужице вдруг
помутнела, словно в нее плеснули молока. Нет, не только.
лужицей.
из горизонтального положения перешел в вертикальное. Прошла секунда - и я
больно ударился пятками о лед.
плоскость снизу надвигалась на меня, как если бы не хотела отпустить
нежданного гостя.
поскольку края по-прежнему упирались в стены. Мы словно находились в
четырехгранной воронке, и лед, поднимаясь, как бы растекался вширь - без
трещин и изломов, без малейшего звука. Подо мною как бы формировался
ледник - но за секунды, а не за сотни и тысячи лет, как это происходит в
нормальных условиях.
возникнув, более не хотела замерзать. Она даже чуть расширилась. И муть в
ней вроде бы начала даже закипать. Нет, не закипать, конечно: не было ни
струйки пара, да и тепла с той стороны не ощущалось. Но поверхность ее,
что называется, ходила ходуном. И судя по этому движению, лужа не была уже
столь мелкой, какой я ее оставил. Наверняка она углублялась. Это было не
таяние. Какой-то другой процесс.
метрах в двадцати надо мною, не проявляя никакой агрессивности, но и не
собираясь как будто освободить мне дорогу. Неизвестно еще, как они поведут
себя, когда я кинусь наутек.
опустился на лед. Может быть, они размножались делением?
перемена.
загорелось оранжевыми, колеблющимися языками холодного пламени.
оранжевые языки, вдруг закрутившись, образовали некую фигуру. Огненную
фигуру, созданную из пламени.
совсем знакомого, но все же, несомненно, не раз виденного. Наверное, я
опознал бы эту фигуру сразу, но мешала ее зыбкость. Плазма, сформировавшая
видение, продолжала играть - не подберу другого слова, - оставаясь в то же
время в неких четко очерченных границах. Движение утихомиривалось
медленно, словно бы нехотя; фигура оставалась на расстоянии метров
полутора, и хотя мгновениями казалось, что она вот-вот надвинется на меня,
охватит, поглотит, сожжет (хотя я понимал, что свечение это было холодным
и температура вокруг него не повышалась, скорее наоборот, я невольно
отодвигался; но фантом тут же сокращал расстояние до того, какое считал,
видимо, нормальным. Прошло не менее минуты, пока я наконец не успокоился,
поняв, что этот некто (или нечто) настроен не очень агрессивно и ищет
скорее общения, чем драки. Когда испуг исчез, мне почудилось, что все это
очень напоминает мирную бытовую сценку, когда подпивший субъект пытается
навязать свое общество трезвому, поговорить по душам, в то время как
трезвый старается избежать контакта, но осторожно, неявно, чтобы не
обидеть, не задеть самолюбие выпившего, поскольку всем известно, что
настроение у пьяных может меняться мгновенно и непредсказуемо. Все это
показалось мне очень смешным, и я сказал ему - мысленно, конечно:
завершения процесса - пляска пламени остановилась, словно скованная
морозом, все более чувствовавшимся, и фигура сформировалась окончательно.
А у меня в голове что-то наконец сработало, и я узнал его.
Только там, где у меня обычного (у вас тоже) помещается головной мозг со
всеми его причиндалами, у плазменного меня просвечивали тонкие голубые
прожилки - тоже плазма, разумеется, - сплетавшиеся в неимоверно сложную и
непрерывно изменяющуюся сеть. Если не считать цвета (столь интенсивно
окрашенным я не бываю даже после бани), он был в точности мною, со всеми
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Жюль Верн
Самойлова Елена
Маккарти Кормак