сохранив свой физический и, так сказать, моральный облик. Зададимся мы для
этого сфероидальным полем, как оно у нас самое простое, и попробуем, чтобы
оное поле нарастало с течением времени а черепашьем темпе... В противном
разе, - объяснял я незримому дебилу, листая справочник, - быстрый рост
поля нас к добру не приведет, ой, не приведет, переменного поля никакой
хронофизик не выдержит..."
интегралов, а перед глазами бестолково мельтешат ехидные черные значки
спецфункций.
под стол. Я топтался на месте и с тупым упорством маньяка пробивал лбом
стену, морщась от боли. Я пытался за один вечер решить математическую
задачу, на которую добросовестный теоретик должен был бы потратить месяцы,
если не годы. Словом, я взялся не за свое дело и с каждой минутой все
яснее убеждался в этом. Таких полей, какие мне требовались, в справочнике,
конечно, не было, на скорую руку я их вычислить не мог (да и не на скорую
тоже), а прикидка давала такие ошибки, что проще уж было бы сразу пойти и
сунуть голову под гидравлический пресс. Шут их знает: может, такие поля
вообще неосуществимы?! Ведь не посчитал же их почему-то никто до сих пор!
столу, потом посмотрел на часы. До девяти оставалось меньше часа. Неужели
все-таки придется звонить Линькову? Что я ему скажу? Он мне и так не
верит, а если узнает, что и Нина меня видела... Может, лучше я Нине
позвоню, поговорю с ней еще раз, должна же она понять... Да, поймет она,
как же! Вон она как на меня сегодня смотрела... да и не только сегодня.
Теперь-то уж я понимал: она с первого дня, с того нашего разговора ждала,
что я все ей расскажу, все объясню...
отразились два моих лица, чуть сдвинутые, одно сзади другого, будто бы
нерезко навели на фокус. Два Бориса Стружкова таращились на меня из черной
пустоты хронокамеры, словно путешественники во времени на своего
несостоявшегося коллегу. Символическое зрелище! Я прижался лбом и стеклу,
и оба Бориса, словно по команде, придвинулись ко мне. Мы стояли, как
заговорщики, шепчущиеся о чем-то. Потом я с ожесточением вздохнул и
поплелся обратно к столу. Снова я подумал тоскливо, что время уходит, а
время - это, как известно, мощность: чем больше дистанция заброса во
времени, тем больше требуется мощность, а я стою себе и тупо созерцаю
собственные отражения.
назвать нельзя было - так, совсем уж неприличное что-то. Я мог нахально
махнуть рукой на всякие теории и, не мудрствуя лукаво, попросту
попробовать.
предела, прикинуть, что получается, и полезть на авось в хронокамеру.
цель, если стреляешь зажмурившись и даже не знаешь, не нацелено ли ружье
тебе в грудь... Но как быть? Вероятность, что я сию минуту сделаю
теоретический расчет, еще меньше...
пульта - на окно. В окне было бледно-зеленое вечернее небо над темными
кронами лип, а в небе летел крохотный самолетик, ослепительно сверкая
крыльями. Из самолетика вывалилась и понеслась к земле еле заметная точка,
потом над ней развернулся белый купол парашюта. Это аэроклубовцы
упражняются...
живой и здоровый, я бы рискнул! Ведь речь идет об Аркадии, о том, чтобы
его спасти! Человечество только выиграет, если Аркадий останется в живых,
и не надо будет его послезавтра хоронить... Это даже не изменение истории,
а минимально необходимое ее исправление.
вскрывали и собираются хоронить, вдруг окажется снова живым?.. Как же это?
наука! Ну, что это я, в самом деле! Ведь не тот же самый Аркадий будет
жив, а другой...
прошлое, когда Аркадий еще жив. Но он ведь умер, ты сам видел его мертвым,
- как же он может быть жив? Да стоит вообще допустить, что человек может
вернуться в прошлое, и сразу натыкаешься на парадоксы, на целую кучу
парадоксов. Ну, хорошо - а почему, собственно, я должен их бояться, этих
парадоксов? Что же, какой-то паршивенький брусок лучше, чем старший
научный сотрудник, кандидат эфэм наук Б. Н. Стружков7! Только и всего, что
весит брусок меньше и за сохранность его мозгов в переменном поле не нужно
беспокоиться. А это, кстати, не такое уж принципиальное отличие: Эдик
Коновалов, например, не уступит в надежности бруску, его никакое поле не
проберет, ни статическое, ни переменное...
затаилось. Что же это было? Вот сейчас, когда я про брусок говорил, опять
трепыхнулось что-то и замерло... Где же это оно, куда запряталось?.. Нет,
не поймаешь...
нудно и неубедительно долдонить про переход во времени, про изменяющиеся
миры, а он будет смотреть на меня ярко-синими глазами, холодными и
непрозрачными, как кафельные плитки, и ничему, конечно, не поверит?
Совершенно бесполезный, унизительный разговор. Нет, к чертям собачьим, не
пойду я!
же знаю, что существует туннель сквозь время! Ведь прошел же по этому
туннелю другой я? Есть выход, есть решение, оно где-то рядом... А ну-ка,
вернемся к брусочкам... Брусочек выдержит, Эдик выдержит, я не выдержу...
Поле...
градиенты... и ничего... Постой, как это я сказал? Прошел сквозь
градиенты... прошел сквозь... Вот сейчас у меня в мозгу откроется какая-то
дверца, хлынет свет... Что-то простое и совершенно гениальное... Только
при чем тут градиенты? Он прошел сквозь градиенты... Постои, сейчас...
сейчас.
и стало очень светло, и я с пронзительной ясностью увидел все решение
задачи.
решении:
математически корректное описание своей идеи, но физически она была для
меня несомненна и ясна... ну, как закон Архимеда. Для перехода надо было
использовать те самые градиенты, которых я так боялся, - те перепады поля,
что запросто могли размазать меня по времени или вернуть в младенчество!
его и равномерно облучить брусочек пучком сверхсветовых частиц. И никогда
нам в голову не приходило - и не только нам с Аркадием, а вообще никому! -
что можно ведь работать и с неоднородным полем, только надо менять
интенсивность пучка в соответствии с неоднородностью поля. Да и как мы
могли до этого додуматься? Работа шла все время на маленьких объектах,
вроде этих брусочков, а для них даже в самом паршивом поле как-нибудь
можно разыскать относительно однородный участок.
совершенно не годился! Даже грубая прикидка, которую я сделал, убедила
меня в этом.
хитроумные, что их всю жизнь можно искать и не доискаться. И ведь все это
знали, и я тоже знал и расчеты сейчас делал только из упрямства: мне, мол,
известно, что путь через время уже проложен, так, может, он именно здесь и
есть, только его не видно! Но если бы путь лежал действительно через
однородное поле, то есть если б можно было рассчитать такое поле для
переброски человека, так уж давно бы какой-нибудь умник посчитал на
досуге, и лазили бы мы через это поле, как через дыру в заборе...
задачу - чересчур уж просто получилось. А в свою гениальность я не верил:
я знал себя в масштабе один н одному: на что способен и чего не вытяну. Да
и потом меня прямо смущала какая-то... примитивность, что ли, моего
подхода. Я ведь действительно рассуждал почти на уровне школьника!
нашей хронокамере от величины поля в данной точке и плотности потока
частиц, который сквозь эту точку проходит. Для того, чтобы скорость всюду
была одинаковой, мы обычно как делаем? Добиваемся, чтобы и поле всюду было
одно и то же и поток везде имел одинаковую плотность. А в большом объеме,
который нужен для переброски человека, ни того, ни другого добиться явно
нельзя, - во всяком случае, обычными методами. Это и считалось трудностью
номер один в данном вопросе. Вот я и рассудил: давай-ка натравим их друг
на друга, поле и поток. Там, где поле посильнее, сделаем поток послабее, а
где поле послабее, пусть плотность потока будет соответственно выше. Что
тогда получится? Они тогда вместе дадут по всей камере, во всех участках
совершенно одинаковый результат. И никакие нам градиенты не страшны! Какой
величины объект ни сунь в хронокамеру, все его части будут совершать
переход с одной и той же скоростью, и прибудет он у нас к месту назначения
в целости и сохранности...
были загипнотизированы однородными полями и просто не думали в этом
направлении.
Конюшевский Владислав
Корнев Павел
Ибсен Генрик
Сертаков Виталий
Лондон Джек
Орловский Гай Юлий