не угроблюсь на переходе и выйду из камеры живой-здоровый, все равно сюда,
в этот мир, мне уже не вернуться! Я ведь изменю историю, возникнет новый,
измененный мир, и я останусь в нем, в этом измененном мире. Если даже я
там налажу камеру и отправлюсь в будущее, так все равно попаду в будущее
уже измененного мира, а не в этот вечер, не в этот мир...
растерянно подумал я. - Да нет, пускай уж возвращается сюда, хоть и
пустая: здесь ведь она тоже нужна..."
Как же так? Постой, ведь это же просто черт те что, нельзя же просто взять
и исчезнуть и ни с кем даже не попрощаться... А Нина?! Я ее, значит,
больше не увижу? Нет, я что-то путаю, наверное. Ведь я попаду в мир
незначительно измененный, вначале почти не отличимый от этого... Значит,
там будет Нина, будет институт, ребята. Линьков... Так ведь по логике?
Тогда вроде нечего трагедии разыгрывать...
вероятно, беседует .с Линьковым о моем более чем странном поведении, для
нее-то я действительно исчезну навсегда. И для ЭТОГО Линькова... и в ЭТОМ
здешнем институте не будет уже ни меня, ни Аркадия: если я и спасу его, то
для того, другого мира... А в том мире...
страха, я еле смог написать короткую и бестолковую записку, руки меня не
слушались, мозги паутиной опутало, и больше всего мне сейчас хотелось
бросить к чертям собачьим всю эту затею, а пойти лучше объясниться с
Ниной, с Лииьковым, с нем угодно, лишь бы в этом, в моем мире, а не в
другом каком-то!
эту проклятую хронокамеру. Понимал, но как-то не верил: неужели я это
сделаю?! Я стоял у окна и бессмысленно глазел на яркий уличный фонарь,
который три дня назад осветил лицо ТОГО Бориса, чтобы ЭТА Нина, моя Нина
его увидела...
неинтересно, все мне безразлично, я весь пустой внутри. Неуверенно, как-то
машинально побрел я в технический отсек, постоял у открытой двери в камеру.
почти бесшумно. Все. Теперь все. Таймер уже отсчитывает минуты. Надо
устраиваться на подставке. Минуты через три-четыре в лаборатории раздастся
негромкий щелчок - я его здесь не услышу: это включится автомат, начнет
наращивать поле, и тогда уже нельзя будет выйти из камеры, даже если
захочешь, если будешь умирать от страха...
волнами и сейчас временно отхлынула. Я вдруг очень отчетливо понял, что
если ошибся, неправильно рассчитал поле, то все, конец мне! Голубое пламя
лизнет стены камеры. потом исчезнет - и я исчезну вместе с этой яркой
голубой вспышкой!
по времени... Или все же буду?.. Никто ведь ничего не знает. А, все равно!
удушливо теплая волна. "Ну, размажет, так размажет, что ж я могу поделать.
Рассчитал все вроде правильно, по идее, не должно бы_" - вяло говорил я
себе, усаживаясь на эту идиотскую подставку в центре камеры.
них лицо и зажмурился...
участился... Впрочем, все равно. Это медикам было бы интересно, они
протянули бы в камеру датчики, измерили бы давление, пульс, дыхание... Нет
медиков, никого нет, просто один энергичный субъект сепаратно и самочинно
решил прошвырнуться в прошлое по личным делам...
автомата, хотя слышать его в камере никак невозможно. И тяжесть, которая
вдруг навалилась мне на плечи, тоже, наверное, была воображаемой. У меня
вдруг мелькнула бредовая мысль, что это поле давит на плечи и спину, и я
даже слегка усмехнулся... Действительно, бред собачий. Как это может живая
протоплазма ощущать давление магнитного поля: она ведь не проводник! Я
невольно открыл глаза и слегка приподнял голову - хотелось посмотреть, что
же происходит. И вдруг полыхнуло прямо мне в лицо немыслимо яркое,
ослепительно голубое пламя. Я зажмурился, полуослепнув, но даже сквозь
плотно сжатые веки видел яркие голубые вспышки: они набегали одна на
другую, они слились в сплошное море голубого огня, в глубине которого
пролетали и гасли мгновенные молнии... Казалось, что в камере бушует
гигантский голубой смерч и что сейчас ее вдребезги разнесет взбесившийся
разряд, - наверное, поле все же сорвалось, и от, перегрузки полетели к
чертям все обмотки! Но я не бросился к двери, не выбежал в лабораторию,
чтобы спасать, что еще возможно, вызывать помощь... Нет, я только плотнее
сжался в комок и замер на своей подставке. Наверно, какое-то шестое
чувство хронофизика подсказало мне, что это не авария, не пожар, что я
должен держаться, держаться изо всех сил... держаться еще... еще... еще!
чувство сработало! - я понял, что все кончилось. Я медленно приподнял
голову и открыл глаза. Голубое пламя исчезло, камера казалась немой и
мертвой. И сквозь ее стеклянную переднюю стену я увидел свою лабораторию -
тоже пустую и... светлую!
по-прежнему показывали одиннадцать без пяти. Но сейчас я видел сквозь
стекло хронокамеры зеленоватое вечернее небо, и в этом небе сверкнул
серебряными крылышками крохотный самолет.
лабораторию тяжелым, исподлобья, взглядом.
хрононамере.
помещение и не заметил ничего особенного - все чисто, все прибрано, окно
закрыто, никакого беспорядка...
пошевелил губами, словно собираясь что-то сказать, но ничего не сказал и
отошел к пульту.
молчаливая; правда, подставка там торчит большущая, высоченная... зачем бы
такая подставка для крохотных брусочков? Что же удивило Шелеста - эта
подставка? А пульт он чего разглядывает? Ищет причину перерасхода энергий?
А на что, собственно, может расходоваться энергия в этой лаборатории? На
переброски во времени, ясно. Значит, Стружков что-то перебрасывал вчера...
перебрасывать? Вещественное доказательство какое-нибудь? Доказательство -
чего? Линьков вздохнул и еще раз оглядел лабораторию.
мокрой тряпкой, очень мокрой: на деревянном подоконнике еще темнеют пятна
сырости. Что же увидел Шелест? Нет, пока он не выскажется, даже не стоит
по-настоящему осматривать лабораторию... Да и что, собственно, искать?
перебросил во времени... куда, зачем? Ну куда - это, пожалуй, можно
догадаться: в будущее. На неделю, допустим... доживет он до этого срока и
получит обратно... нет, чепуха выходит... Неужели он так и удрал, не
оставил даже записки? На столе у него лежит рабочий журнал. Может, там
что-нибудь?
бумагу, потом раскрыл лабораторный журнал - и вдруг уставился на него,
будто увидел там змею. Прижимая бормочущую трубку к уху, он кивком
подозвал Линькова, глазами указал на журнал.
прикрепленная скрепкой к последним исписанным страницам. Линьков прочел и
ничего не понял.
- Погодите! - рявкнул вдруг Шелест в трубку. - Я после позвоню! - Он, не
глядя, положил трубку, - Тут и расчеты, оказывается... Держите! - Он
открепил записку, сунул ее Линькову, а сам уткнулся в страницу, на которой
сверху было крупными буквами написано: "И. В. Шелесту".
чертежик, строчки формул и снова начал перечитывать коротенькую записку,
начинавшуюся словами: "...Обстоятельства сложились так нелепо, что другого
выхода я не вижу..." Это было еще понятно, а вот дальше... нет, бред
какой-то: "Решил перейти..."
какое-то детское, наивное изумление. Это настолько не вязалось со всем
обликом Шелеста, что Линьков тоже растерялся и забормотал что-то насчет
неуместных шутои, хотя по лицу Шелеста уже видел, что дело вовсе не
шуточное.
Вот ведь: вроде и на поверхности лежит решение, а попробуй додумайся: - Он
Роллинс Джеймс
Березин Федор
Афанасьев Роман
Андреев Николай
Маккарти Кормак
Шилова Юлия