Чтение 32–й страницы книги ~Кто есть кто?~

- Позвольте, - удивился Линьков, - может, я вас неправильно понял? По
вашим расчетам вышло, что камера вернулась с человеком, ведь так?

- Ну, не совсем так. По расчетам нельзя установить, был это человек
или, допустим, чурбак того же веса. Но поскольку чурбак не может открыть
дверь камеры и уйти, а камера пуста...

- Да, действительно, я не сообразил, - смущенно сказал Линьков, -
Почему-то я думал, что для перехода нужно одинаковое количество энергии,
независимо...

Как это я... ведь в пустой камере не совершается работа!

- Почти не совершается, - поправил Шелест. - Все-таки сама камера имеет
массу, и подставка тоже... Но, чтобы переместить добавочный груз, конечно,
требуется соответственная добавочная энергия. Подсчитал я грубо,
разумеется, но сомнений нет: за вычетом обычной мощности остается как раз
такая добавочная, которая в данном режиме нужна для двойного переброса
массы килограммов эдак восьмидесяти...

- Значит, Стружков. вернулся? - задумчиво проговорил Линьков, -
Странно...

Где же он?

- Этого я не знаю. Но ясно, что он вернулся.

- А может, при переходе... Вы уверены, что он, так сказать, жив-здоров?

- Кто ж его знает... - помолчав, ответил Шелест. - Однако ведь он вышел
из камеры... и из института. И без посторонней помощи, надо полагать.
Странно, конечно, что он до сих пор не показывается...

- Вахтера надо спросить, - спохватился Линьков, - Я пойду узнаю, кто
дежурил вчера вечером.

- А у наших вахтеров дежурства суточные, смена в восемь вечера, скорее
всего, он же сейчас и дежурит. После совета я буду у себя, вы, пожалуйста,
сообщите, что успели узнать. Если, конечно, сам Стружков до тех пор не
объявится.

- Да, но как быть с этой "гангстерской версией"? - задумчиво спросил
Линьков, - Психологические натяжки в ней явные и ужасающие, а вот
логически она выглядит вполне аккуратно. И все факты отлично нанизываются
на одну нить, располагаются на одной мировой линии. Если путешественник по
времени вмешивается в прошлое, то он тем самым создает новую мировую
линию. Но ведь в данном случае никаких новых действий даже не предвидится!
Все, что предстоит совершить нашему гипотетическому Б после возвращения в
прошлое, уже совершено, уже было на нашей мировой линии: и смерть А, и
похищение его записки, и даже то, что этого Б видели поздно вечером в
институте.

- Ну, это, знаете: - недовольно отозвался Шелест, - События, говорите,
совершились еще до перехода Стружкова в прошлое? А кто же их совершил,
можете вы мне объяснить?

- Да, с причинностью здесь обстоит плоховато! - подумав, согласился
Линьков.

- Если переход Стружкова - причина, а, скажем, похищение записки -
следствие, то получается, что в этой схеме следствие предшествует
причине...

- Вот именно! - сказал Шелест, - Все эти петли времени очень эффектно
выглядят в фантастических романах. И даже не только эффектно, а вроде
убедительно. Пока не подойдешь и ним с логической проверкой. А тогда сразу
обнаруживается, что все это сплошной блеф! Да вот вам такая простенькая
логическая задачка для проверки на основе вашей же схемы. Допустим, что
ваш Б встречает в прошлом не А, а самого себя. Возможен такой вариант?

- Вполне! - согласился Линьков, и вдруг мелькнула у него в голове
какая-то странная ассоциация... смутная догадка...

- Так вот. Предположим, что Б убьет не А, а самого себя: то есть
тамошнего своего двойника, - продолжил Шелест, - Могут, по-вашему, оба эти
события - и переход в прошлое, и убийство самого себя - лежать на одной
линии?

Вот оно! Линьков застыл, прислушиваясь к отчетливо зазвучавшей наконец
мысли. Как просто! Как ясно! А он-то ходил три дня вокруг да около, совсем
рядышком и ничего не видел!

- Ох, простите, я задумался... - пробормотал он, поняв, что Шелест
молча ждет его ответа. - Ну, конечно, конечно, эти два события никак не
умещаются на одной мировой линии. Если Б убил себя в прошлом, то он не мог
существовать в будущем... Это значит, что на данной линии у него нет
продолжения. И это значит, далее, что неоткуда взяться тому Б, который
пришел из будущего. Некому убивать, и поэтому убийство произойти не
может...

Да, но ведь из этого следует, что самого себя убить невозможно...

- Ничего подобного! - возразил Шелест. - Вовсе не это следует, а
другое: что в результате такого вмешательства возникает новая мировая
линия!

- Понятно... - после паузы сказал Линьков. - А раз это происходит при
одном виде вмешательства в прошлое, то должно происходить и при всяком
другом, так?

- Разумеется. Время ведь не может приобретать различные свойства в
зависимости от того, как ведет себя тот или иной путешественник по времени.

- Я вот чего никак не могу усвоить, - сказал Линьков. - Это новая
мировая линия, этот другой мир, он ведь существует, по-видимому, рядом с
нашим. Но время-то едино...

Шелест задумался, озабоченно хмуря кустистые брови.

- Ну, как вам сказать... Единство времени мы, собственно, понимаем как
воплощение единства мира, единства событий, образующих ту материальную
систему, в которой мы живем. Создайте новые события, новую систему - и она
будет обладать "своим временем". Ведь нет "времени вообще"! Нет такого
времени, которое существовало бы отдельно от материального мира, от
событий.

Это просто термин, и довольно путаный термин, надо сказать. Лучше было
бы говорить об определенной последовательности событий. А переходы,
"путешествия во времени" дают возможность менять эту последовательность,
добавлять к ней новые события или ликвидировать прежние. Раньше такая
возможность даже не рассматривалась всерьез. Для этого у нас даже
специальное обозначение имеется - "создать новую мировую линию". Неточное
обозначение, да что поделаешь: терминология еще не разработана для этой
области. Да, кстати, еще один довод не в пользу теории единого времени и
временных петель. Ведь по этой теории выходит, что раз наш здешний
Стружков вернулся в двадцатое мая, то "тамошний" Стружиов, который сидел
весь вечер в библиотеке, дожив до двадцать третьего мая, тоже должен будет
отправиться в прошлое и тоже в двадцатое мая... А там у него, в свою
очередь, двойник есть, и тот опять-таки сидит в библиотеке, и тоже должен
будет отправиться в прошлое, и заставить своего тамошнего двойника
повторять свои действия... А если вся эта орава Стружковых ввалится в одну
и ту ж" лабораторию, в одно и то же время...

- Да, - сказал Линьков, усмехаясь, - это уже фарсом попахивает.

- А вообще-то, - продолжал Шелест, - о времени мы пока знаем страшно
мало!

Его нет вне реальных событий, вот мы его только через них и
воспринимаем.

Сменяются события, мы говорим: время идет. А каков закон их смены?

Однозначен ли он? А может, мы так сформированы окружающим миром, что
способны воспринимать только один из многих возможных вариантов события?
Вы бросаете монету, она может упасть орлом или решкой... Может быть,
одновременно осуществляются оба варианта, а мы способны видеть лишь один
из них по принципу "или-или", как элементарная двоичная ячейка? Вам это
понятно?

- Понятно, - поразмыслив, ответил Линьков. - Я не могу представить себе
предмет иначе, как в его единственном виде, скажем, с данной, определенной
длиной. А между тем я знаю - по Эйнштейну, - что он существует
одновременно и для других наблюдателей и обладает для всех них разными
длинами... Вот если б нам получить этакое "множественное зрение"! Как
изменилась бы для нас картина мира!

- То-то и беда, что ничего мы такого не имеем и не будем иметь! - с
искренним огорчением сказал Шелест. - Мы намертво привязаны к своей
системе, к одной точке зрения. Но плохо даже не это. Плохо то, что мы
склонны считать эту свою точку зрения универсальной и всеобъемлющей. Мы
все еще больше доверяем своим чувствам, грубому, несовершенному
чувственному восприятию, чем разуму. Никак не оторвемся от своего
пещерного предка! А ведь разум-то может подняться до "множественного
зрения"! Он может совместить все аспекты в едином целом. Но мы не верим
разуму. Мы боимся признать, что истинный мир непохож на тот упрощенный,
бедный, однозначный слепок с него, который нам дан в ощущениях. Если б
можно было хоть иногда, хоть на краткий срок подниматься над данной
системой событий, над временем, и видеть подлинное разнообразие мира
глазами тела, а не только разума, тогда мы поверили бы:

мол, собственными глазами видели! Но собственные наши глаза способны
видеть лишь здесь и сейчас... вот мы и не можем себе представить, что в
одном и том же "нашем" пространстве может преспокойно размещаться еще
что-нибудь - какой-то другой мир, третий мир... Но, знаете, я уверен, что
это уже ненадолго, что это последние ступеньки, и вот-вот мы поднимемся
над этой проклятой плоскостью нашего мира и увидим действительность во
весь рост, действительность, бесконечно разнообразную! И вот это, - он
хлопнул рукой по журналу с расчетами, - ну, открытие Стружкова... оно
поможет, еще как поможет поскорее добраться до той ступеньки, с которой
уже видно. Какой все-таки молодец Борис, ах, молодец! Все мы ходили
поблизости от этого, все предчувствовали, воображали. А он взял да сделал!
Сам рассчитал, сам первым рискнул. Молодчина!

Линьков чувствовал себя совсем уж неловко. Стружков - герой, а он про
него дикие гангстерские истории сочиняет. Он начал яростно протирать очки