Чтение 10–й страницы книги ~Как я был экстрасенсом~

них цвет такой характерный), над исполнением которой ты внутренне
хихикаешь, нравится куда больше профессиональной, но увы, холодной
работы.

Тем более, что "краснушку"-то любили. А ведь каждый год, что
довелось иконе пожить настоящей полноценной жизнью, делает ее все
более и более иконой. И некоторые чересчур тонкие и чувствительные
индивидуумы - наподобие меня, - ощущают это буквально: хоть руками.

Помню, участвовал однажды в варварской операции. Большую икону
неудачно деформировало, и деревянные клинья, сшивающие ее на обороте,
не справлялись с задачей. Нужно было как-то жестко скрепить доски,
иначе картинку порвало бы (опять, в чем и состояла главная проблема)
уже через полгода. При музейной работе выход был бы один - раз икону
хронически рвет на части, нужно лакокрасочный слой и еще миллиметров
пять дерева пересадить на новую основу. Сначала заклеить сверху
несколькими слоями микалентной бумаги на рыбьем клею, затем пилить
специальной пилой месяц без продыху. Найти подходящие доски,
выдержанные лет сто-сто пятьдесят, сшить, вырезать в них ковчег. За
это время лакокрасочный слой под собственным весом распрямится, и его
можно будет вклеивать по новому месту прописки. Ну, а там еще
месячишко покорпеть - и готово. Аналогичная работа с Николой Поясным
(размером с хороший письменный стол), удостоившаяся аж большой статьи
в журнале "Наука и жизнь" (а время-то было советское) заняла почти
год. Сами понимаете, в коммерческой реставрации такие методы
применяются крайне редко. Ни у мастера здоровья не хватит, ни у
заказчика - денег. Кроме того, заказчику, у которого икона просто
висит на стенке, аки нормальная живопись, и не нужен какой-то
сверхъестественный уровень реставрации. Ему хочется, чтобы вещь хорошо
выглядела и не разваливалась. Ну, и в данную конкретную икону, скрепя
сердце, загнали неимоверной длины, сантиметров двадцати, шурупище.
Естественно, под острым углом, из-за чего шляпка неэстетично торчала
наружу. Кто-то должен был аккуратно снять выступающий кусок металла
напильником. Это оказался я. И знаете, те полчаса, что я с иконой
возился, помню до сих пор, хотя прошло уже лет пятнадцать. Доска была
солидных размеров, больше метра в высоту, я просто ее поставил на
попа, сел, прижал к себе тыльной стороной, начал пилить... И все это
время она меня успокаивала. Конца восемнадцатого - начала
девятнадцатого века, то есть относительно молодая, эта икона явно
успела хорошо поработать по специальности. Совершенно не помню, что
там было изображено, но габариты выдавали доску, спасенную из
разоренной большевиками церкви. И ту сотню с небольшим лет, что ей
удалось прожить жизнью, к которой она была изначально предназначена,
икона впитывала, как губка, радости и горести людские. К ней
обращались с надеждой и мольбой, ее просили о чем-то, на нее
надеялись. В итоге она стала живой. И какую-то часть душевного тепла
человеческого пронесла в себе через все большевистское лихолетье. А
теперь щедро делилась теплом этим, нерастраченным, со мной.

Знаете, ей не было ни больно, ни страшно. Иконы любят, когда их
любят. Чувствуют это. Понимают. Они добры. В принципе можно, наверное,
всерьез осквернить икону, то есть зарядить ее черной, грязной
энергией. Но я таких не видел. Да и нелегко это сделать. По некоторым
рублевским доскам, вон, ногами ходили - и ничего, чисты они. Хотя
гонят едва заметную подавляющую волну, но так ведь и было задумано.
Рублев, как и многие старые мастера, изначально несколько суров. Тогда
и канон был строже, и выразительные средства попроще, да и богомазы
знали истинный Страх Божий - во всяком случае, умело воспитывали его в
себе, дабы передать линией и цветом. Ну, и время было сумрачное.
Паства тащила в храм немерено дурных эмоций, где щедро их сбрасывала.
А энергетическая "вытяжка" центрального барабана, на котором сидит
главный купол, мягко говоря, не промышленный вентилятор, она работает
в две стороны, и ее пропускная способность ограничена.

...Итак, я посмотрел направо и обомлел. На столе, прислоненная к
стене, полулежала... Нет, не икона. Шедевр. Иконища. Супердоска.

Я вышел из-за стеллажа и мелкими шажками двинулся к ней. Вдруг
оказалось, что я в хранилище один. Несколько минут назад моего
провожатого окликнули из дверей - эй, тебя к телефону! - и он вышел.
Тогда я не придал этому значения. Мне даже в голову не приходило, с
чем именно меня оставляют наедине. Повторюсь - в хранилище был очень
ровный общий энергетический фон, он меня поначалу убаюкал, но
теперь... Теперь я перенастроился на восприятие именно этой, главной
иконы, и буквально не мог оторвать от нее глаз - ни гляделок своих
косых многострадальных, ни внутреннего зрения.

Даже идеальная по качеству репродукция не передает истинного
великолепия тех немногих икон, которые всем миром признаны
гениальными. Потому что главное - в единении блестящего
художественного исполнения и того света, что излучает шестисотлетняя
доска. По моему скромному разумению, почувствовать этот неслышный
призыв может даже наглухо закрытый в энергетическом плане человек.
Пробьет человечка, пробьет.

Я медленно полз - на полусогнутых, а в душе так вообще на
коленях, - в направлении Троицы Ветхозаветной.

По пути запихивал руки поглубже в карманы. А то мало ли, что в
ошарашенную голову взбредет. Нельзя такую древнюю икону лапать
взопревшими от нервной перегрузки руками. Икона вещь нежная, по
прошествии нескольких столетий она начинает интенсивно разрушаться, ей
нужен особый микроклимат и постоянный грамотный уход. Передача
древнерусских святынь от музеев церкви - старое яблоко раздора между
иерархами и музейщиками. И дело не только в том, что многие шедевры
давно перешли из разряда достояния церковного в ранг общемировых
ценностей. Упирается-то все в простой, как вешалка, тезис: "Вы ж ее
угробите!". Храм далеко не самое здоровое место для иконы в плане
физической сохранности. В идеале ей требуется герметичный саркофаг с
автономным кондиционированием. Но это так, к слову. Я вообще много
болтаю, когда вспоминаю о психотравмирующих ситуациях. А тут на меня
надвигалась самая что ни на есть психотравма. Если только можно так
назвать событие со знаком "плюс".

От иконы тянуло, веяло, да ладно, чего уж там - шпарило! - чем-то
запредельным, чему нет названия. И я вдруг обнаружил, что стою в метре
от нее, а сам нервно озираюсь и вытираю потные ладони о джинсы.
Вытащил-таки из карманов, не удержался. Как загипнотизированный,
потянулся руками к доске, внутренне себя утешая, что ни в коем случае
не потревожу лакокрасочный слой. И осторожно, прямо нежно, прихватил
Троицу за бока. На секунду.

Если ожог бывает добрым, то это был ожог. Я воровато спрятал руки
обратно в карманы и огляделся вновь. А потом взял, да и вцепился в
доску по-настоящему, как бы обнял ее с торцов и тыльной стороны. Уже
секунд на десять. Раскрылся навстречу свету. Замер. Прочувствовал все
до конца, до самого донышка. Убрал руки, уже спокойно.

Бог есть любовь, ребята.

Вы можете исписать тонны бумаги и изломать тысячи копий в
философских спорах об истинной сущности взаимоотношений человека и
божества. Но никакие построения, идущие от голого разума, не дадут вам
столько знания, сколько можно получить, оказавшись в зоне прокола
реальности, центр которой - икона. Гениально расписанная доска, перед
которой пятьсот лет чистого времени стояли на коленях люди. Разные
люди, хорошие и не очень, добрые и злые, но все равно поверяющие иконе
самое сокровенное, что было в их душах. Эмоции, дамы и господа. Все
дело в силе и искренности эмоций. Какой-нибудь средневековый полудурок
сто раз мог просить Троицу о том, чтобы у соседа корова сдохла, но
саму-то икону он при этом обожал, боготворил.

Вовсе не революционное открытие, правда? Но в том-то и фокус, что
я ничего не открывал, не придумывал, не домысливал. Я
провзаимодействовал с иконой, и получил совершенно четкую и
недвусмысленную информацию о том, что такое Бог. По сей день не знаю,
как ее корректно вербализовать. Сама формулировка, которую я
использовал - знаменитая и всем известная, - очень многозначна. В
первоначальном варианте (насколько мне доступны такие высокие
филологические эмпиреи) она значила, что Бог всех любит, что он
преисполнен любви. Ну, а что же увидел я?

Свет, понимаете? Разлитая по миру аура сопереживания,
бескорыстной любви, чистой преданности. Объединенное излучение всех на
планете светлых душ. Столь мощное и плотное, что хватит каждому. Ты
только научись подключаться, а дальше и сам поневоле начнешь посылать
какой-то сигнал, теплый, радостный, добрый. Вот, примерно так.

Вряд ли я смог бы понять это раньше, мне просто не приходилось
так плотно соприкасаться с иконами, близкими по калибру к национальной
святыне. Кроме того, в те дни я пребывал на пике своей формы, и
действительно очень много всего мог почувствовать. Ну, я и
почувствовал.

Да, специально для особо интересующихся. Ваш покорный слуга был
крещен по православному обряду в возрасте примерно трех лет. Крещен у
некоего батюшки на квартире, полуподпольно (нынешней молодежи этого
уже просто не понять). Исполняющим верующим пока что не стал. В
основном из-за глубокого неприятия любой стадности (в переводе с
русского: гордыня неуемная). Ну, и отголоски зачаточного
профессионализма сказались - вы уже в курсе, как именно я привык
оценивать церковные атрибуты. К тому же, в молодые годы я слишком
остро воспринимал ту ауру благолепия, которая и есть самая чудесная
отличительная черта православных обрядов. И очень расстраивался,
замечая, как редко обряд выходит за рамки привычного ритуала. Когда
вроде бы все нормально, а что-то не стыкуется, нет контакта с верхом.