Дмитрий Александрович Емец
ВСЕЛЕHСКИЙ HЕУДАЧHИК
Невезухина, сгинувшего в прошлом году в созвездии Змееносца в одной из черных
дыр (NGS 1345), у которой он, по обострившейся на старости лет клептомании,
попытался отковырять кусочек на память. До черной дыры, судя по всему,
астронавт добрался благополучно, затем связь оборвалась, и дальнейшая судьба
Невезухина неизвестна.
лет. Он оставил после себя рыдающую вдову и двенадцать безутешных детей,
взявших на себя нелегкий труд подготовить его воспоминания к печати.
- две тысячи четыреста тридцать второй совпадает с тем годом его смерти,
который их отец сам предсказал в одной из частей своих воспоминаний. Мы не
смеем утверждать было ли это прозорливым предвидением или случайностью, но
считаем своим долгом указать читателям на это примечательное совпадение.
звездопроходчиков-бродяг, которые в своих путешествиях по Вселенной не имеют
целью скорое обогащение или преумножение научного познания, и без того
объявшее все мыслимые и даже немыслимые области, а действуют по наитию, не
придерживаясь заранее составленных планов. Их неписаный девиз: странствие -
ради странствия и Вселенная - ради Вселенной. Космос для них - это средство
обрести гармонию в собственной душе и необходим им точно так же, как и воздух.
Это истинные Дон-Кихоты нашего времени, хранители и единственные носители
романтического потенциала человечества - в этом их крест и их награда...
невероятными приключениями и врожденной способностью "влипать в истории",
нежели литературным дарованием. Однако из уважения к памяти астронавта, мы
оставили стилистику воспоминаний без изменений с тем, чтобы дать ценителям
возможность познакомиться с его оригинальной манерой письма и мышления,
которые столь ярко противоречат всему тому, что поднято на щит современной
литературой, что их невозможно уличить во вторичности или преемственности,
свойственной неопытным литераторам.
издательства - а их на тридцати тысячах освоенных человечеством миров должно
найтись немало - воспоминания легендарного астронавта покажутся интересными и
займут достойное место у них в памяти.
прочтете "Т.Л.Невезухин" - что с расшифрованными инициалами означает Тит
Лукьич Невезухин. Неизвестно, кто первый у нас в роду заработал эту фамилию,
но она полностью отражает наше общее свойство - хроническое неизлечимое
невезение, закрепившееся, должно быть, в одном из генов как постоянный
признак. Но если остальные мои предки были просто неудачниками, то я,
аккумулировав в себе все их худшие качества, родился неудачником в квадрате.
Не стану перечислять все конкретные проявления моего хронического невезения -
одно упоминание их составило бы книгу примерно такого же объема, как эта.
Скажу только, что в молодые годы я был уверен, что если на стадион, где
собрались десять тысяч человек, залетит одна-единственная оса, то с
вероятностью сто к одному ужален буду именно я.
маленьким, космические цыгане подсыпали нашему домашнему роботу алмазной пыли
в суставы[1], дождались, пока он, скрежеща, утащится на техобслуживание и
выкрали меня из кровати, подложив на мое место куклу-биоробота, которая
выполняла вс" то, что ожидают родители от стандартного младенца. Меня же
цыгане погрузили в свою дышащую на ладан ракету вместе с десятком других таких
же бедолаг, приготовленных для продажи в Диких мирах, и стартовали с Земли.
их ракете разбило навигационный блок, и, вс" на свете перепутав, они вместо
поджидавшей их базы работорговцев состыковались с военным крейсером. Впрочем,
мне и тут не повезло: других детей сразу отправили родственникам, меня же
сочли маленьким африканцем и отдали в детский приют в Мозамбике, где я пробыл
несколько месяцев, пока не отмылся черный пигмент, в который меня покрасили на
цыганской ракете. Наконец после всех мытарств меня вернули родителям, которые
не только не хватились пропажи, но и налюбоваться не могли на свою
синтетическую куклу, засыпавшую сразу после кормления и не доставлявшую
никаких проблем.
пор я убежден: нет во Вселенной другого биологического организма более
капризного и нелогичного, чем молоденькие девушки! Основываясь на своем
отрицательном опыте я бы отнес девушек к так называемой группе sapiens
antinomius - то есть существ, ошибочно признанных разумными. Они бросали меня
из-за пустяков: стоило мне мне лишь отравиться при них в китайском ресторане,
неловко опрокинуть на платье кетчуп, или прихлопнуть им мизинец дверцей
флаерса - тотчас моих спутниц как ветром сдувало и лишь на горизонте мелькали
их ускользающие спины. Один единственный раз на двадцать третьем году жизни
мне почти удалось поцеловать девушку, с которой я встречался два месяца, но в
этот момент я вдруг ощутил ужасную боль, подобную той, как если бы в рот мне
попала раскаленная гайка. Это была пчела, ужалившая меня в язык!
вернулся домой, взял бластер и хотел застрелиться, но энергообойма оказалась
почти разряженной, и я лишь сильно обжег себе ухо и щеку. Лежа в больнице с
забинтованной головой и дожидаясь, пока на ухе приживется искусственная кожа,
я хандрил и подумывал уже, не заморозиться ли мне лет на двести, чтобы вместе
с собой заморозить и свой невезучий ген, но тут случилось событие,
определившее всю мою дальнейшую судьбу.
порой жалел, что мне не с кем поговорить, как вдруг однажды утром у меня
появился сосед. Это был старый космический волк, с лысой головой и дубленой
кожей, попавший в больницу с тяжелыми радиационными ожогами. Первые дни он
чувствовал себя неважно и молча смотрел в покрашенную стену, чертя на ней
что-то ногтем, но потом кризис миновал, и он разговорился.
Млечного Пути, об ослепительных вспышках при рождении сверхновых звезд, о
пыльных хвостах комет, об отражательных туманностях, эллиптических галактиках
и нейтронных вихрях; о безумном полыхающем закате на планете Трех Солнц; о
сокровищах заброшенных баз; о невероятной способности жертвовать собой ради
других, когда весь экипаж из благородства отказывается от последнего баллона с
кислородом - и потом их так и находят: несколько задохнувшихся мертвецов, а
посредине нераспечатанный баллон; о тесной космической пивной, затерявшейся
где-то в созвездии Орла, в которой собираются космические волки и пьют
самогон, который наливает им ворчливый, почти двухсотлетний робот со
скрипящими коленями и таким же характером; о преданной любви прекрасных
девушек с планеты Новая Амазония, на которой уже триста лет ни рождался ни
один мужчина; о петлях времени, когда завтра наступает раньше, чем вчера; о
тысячах парсеков, которые каким-то чудом преодолевают старые
колымаги-звездолеты - неразлучные спутники астронавтов-бродяг, знающих их до
последнего болта, и о многом другом, что ныне уже стерлось из моей памяти...
презрения незамечаемого им самим, но въевшегося в него до мозга костей.
Презрение это было таким заразительным, что уже очень скоро я и сам стал
презирать земных крыс, к которым, кстати, и сам тогда относился.
уже забыл, но клянусь, это была самая прекрасная ода космосу, которую мне
когда-либо доводилось слышать. Каждое слово космического волка я впитывал