свернули набок, однако брюки упрямый двойник не отдавал и лишь сосредоточенно
пинался, являя своим примером завидное мужество.
сумятицей, кто-то из Лукьичей забрался в ракету? Что ему теперь стоит взлететь
и бросить меня на произвол судьбы на незнакомой планете в одном правом носке?
"Блина", я забарабанил в люк кулаками и завопил:
никому, кроме него. А как я могу быть уверен, что ты это он, если вы все
биологически абсолютно идентичны? И сам-то небось не знаешь до конца,
настоящий ты или одна из копий.
Мозг, направляя на меня свой видеоглаз.
все утверждали, что они настоящие Титы. И на каждом что-нибудь было. У кого
шлем, у кого часы, а у одного галстук...
ограбили! - завопил я, сообразив, что опоздал.
один из грабителей? Или, по-твоему, в твоем носке есть нечто такое, что делает
его убедительнее галстука или часов? Где скажи мне, та шкала ценностей,
которая ставит этот кусок материи выше, чем шлем, брюки или другие предметы
экипировки? - начал разглагольствовать Мозг.
потяжелее.
пытался, да только стекло-то теперь бронированное, вот он и убрался ни с чем.
Правда, для вразумления пришлось слегка стукнуть его током, - фыркнул Мозг.
явно забавлялся моей беспомощностью, и я решил не доставлять ему удовольствия.
По крайней мере остальных Лукьичей он тоже не пускал: и это было уже хорошо.
шляющихся везде Титов, задумался. Для меня было абсолютно ясно, что все
Лукьичи являются моими копиями или клонами, каким-то образом возникшими этой
ночью. Я вспомнил свой сон и преследовавшее меня ощущение, что я в нем не
один. Значит, так вс" и было: пока я спал, во мне внимательно и бесцеремонно
копались, разбирались, как я устроен, разглядывали мои мышцы, кости,
межпозвоночные диски, устройство внутренних органов, просвечивали кору мозга,
считывая воспоминания о детстве и недавних событиях. Когда же все мерки с меня
были сняты, началось массовое производство идентичных клонов. Причем тот, кто
изготавливал мои копии, занимался этим так усердно, что воспроизвел даже шрамы
и серу в ушах. Единственное, о чем он (она, оно, они) не позаботился, был
скафандр, который он (она, оно, они) вполне логично счел не имеющем прямого
отношения к моей биологии.
персоной целый мир. Я напрягся, напряженно пытаясь припомнить вс", что
когда-либо читал или слышал о подобных случаях. Что-то вполне определенное не
давало мне успокоиться. Почему-то я был уверен, что ключ к этой загадке уже
лежит у меня в памяти.
вспомнил прочитанную когда-то лекцию, в которой один старый академик,
наполовину выживший из ума, наполовину гениальный, рассуждал о теоритической
возможности существования мыслящих планет, которые все целиком, вместе с
корой, магмой, внутренним ядром, полюсами и океанами, составляют единое,
целостное и разумное существо. Я не помнил уже точно обоснования этой теории,
но, кажется, она базировалась на множестве сходств между планетой и мозгом.
Говорилось, что форма планеты имеет такую же полушарную организацию, как и
мозг - ее ядро наделено личностным сознанием, а магма и лава, кипящие между
ним и корой, выполняют функцию подкорки.
объясняло. Воздействовав на мой ослабленный после алкоголя рассудок, мыслящая
планета подкинула в него свои координаты, заманила меня на свою поверхность и
теперь с интересом и смаком изучала.
нестандартных ситуациях, и именно по этой причине она занялась клонированием
Титов Лукьичей. Что же касается лесов, полей и гор, удивительно повторявших
земной пейзаж, то скорее всего Одиссея намеренно воссоздала их по считанному у
меня в сознании образцу, подобно тому, как заботливый зоолог, собираясь
изучать, к примеру, сусликов, устраивает им в вольере естественный ладшафт с
песчаными норками, камушками и посевами пшеницы.
свернутым носом. Вид у него был унылый.
двойник-провокатор все-таки отвоевал, хотя одна из штанин была оторвана почти
до колена.
возражаешь, если рядом сяду? - спросил он.
уселся рядом.
сказал я.
то ли каждый о своем, то ли об одном и том же. Трудно сказать, насколько
синхронно текли теперь наши мысли.
большим пальцем ноги.
Одиссея вполне освоила мое производство и теперь штамповала меня с такой
легкостью, словно я был поставлен на конвейер. Удивительно было другое: ни
один из новых Титов не помнил процесс своего клонирования и был железно
уверен, что он - это я. Что же касается меня, то я уже во всем сомневался,
даже в том, что я - это действительно я. Дело в том, что на вторую ночь мой
носок пропал и обнаружился на другом Тите. Я смотрел на этого Тита и не знал,
что мне думать: то ли он, пока я спал, нагло обворовал меня, то ли этот Тит и
есть настоящий вчерашний "я", а я сам - ни что иное, как клон, произведенный с
него. Во всяком случае "носковый" Тит придерживался именно этой гипотезы.
Изредка даже из лесной чащи выходили Титы, обросшие и одичалые, и жадно
набрасывались на еду, вырывая ее у нас из рук. Ссориться с этими лесными
типами никому не хотелось, потому что, рыча, они с канибальской задумчивостью
косились на горло любому, кто вставал им поперек дороги. Впрочем, через пару
дней они отъедались, отсыпались и, становясь вполне цивилизованными, приносили
тысячу извинений за свое дурное поведение.
появившихся в первый день и немного притершихся друг к другу, сбились в
большое племя и, вооружившись палками и камнями, стали охотиться на лосей и
кабанов. Откуда в лесах взялись лоси и кабаны, мы и сами толком не знали -
очевидно, Одиссея завела их, чтобы мы не умерли с голоду. Загнав кабана, мы
как первобытные охотники жарили его тушу на костре и жадно пожирали горячее
мясо, одновременно охраняя добычу от тех Титов, которые тоже хотели есть, но
не собирались при этом бегать за добычей по зарослям, царапая руки и ноги
колючками. К сожалению, вынужден признать, что среди моей персоны находились и
такие ленивые и ассоциальные субъекты, эдакие Наполеончики, ставившие свою
личные интересы выше других Титов и меня в их числе.
Оказалось, что иметь дело с собственными копиями занятие крайне неприятное.
Все Титы оказались на редкость неуживчивыми, сварливыми, нетерпеливыми, все
без исключения мнили себя непризнанными гениями, лезли командовать, а вот
слушаться никто не желал. К физическому труду Титы были не расположены, не
любили его и норовили свалить всю работу друг на друга, что было невозможно по
той причине, что они имели дело с подобными себе. Всевозможные комплексы
произростали на Титах таким пестрым букетом, что любой психиатр нашел бы здесь
тему для своей диссертации. Да что продолжать: я никогда не предполагал, что у
меня столько отвратительных качеств.
убедительным доводам, а когда меня убеждают, только презрительно фыркаю и
смотрю волком. Несмотря на это я мягкосердечен и порой, если на меня нажать,
могу сделать что-нибудь себе во вред.
неприятного субьекта. Все мои копии были косноязычны, сутулились, ставили
ступни носками внутрь, задумываясь, бесконечно тянули "э-э", раздражась,
становились вспыльчивыми, имели тягу к рукоприкладству, громко сморкались, а
по ночам ужасно храпели.
То и дело во время загонной охоты какой-нибудь недотепа Лукьич впечатывался