оказался на орбите, а Земля вертелась внизу как ужаленная: мгновения для меня
- века для нее.
известна уже, по-моему, всем. В свое оправдание скажу только одно: я чихнул
безо всякого на то коварного умысла, а лишь потому, что моя босая левая нога
окоченела, стоя на каменном полу храма.
после Рождества Христова. Если вы хоть немного знаете историю, дальше в
принципе можете не читать - а сразу обрушивать на мою голову горы проклятий.
Для остальных же напомню, что в тот год Рим осадили вандалы под
предводительством Гейзериха, который вошел в учебники как жестокосердный и
кровожадный полководец, способный не моргнув глазом превратить процветающий
город в груду развалин, а его жителей - в фарш. Римляне, по своей привычке
сперва попытались откупиться, чтобы он снял осаду, но Гейзерих высказался в
том роде, чтобы они не утруждали себя: он де захватит Рим и вс" ему и так
достанется, так как покойникам золото уже ни к чему.
поднялись на стены и с такой отчаянностью стали отбиваться от вандалов, что
те, настроившиеся было на легкую победу, порядком озадачились. Все приступы
были отбиты, осада затянулась, и захватчики, не обладавшие большим терпением,
стали склоняться к тому, чтобы отступить от города.
какого бы то ни было решения, вандалы всей толпой собрались на равнине и
терпеливо стали дожидаться знамения, чтобы, по ситуации истолковав его, решить
откатиться ли им назад в степи или пойти на отчаянный штурм.
препирался с небом, требуя явить чудо. Но, увы, ничего примечательного не
происходило, а все трюки, которые Гейзерих, как предусмотрительный полководец,
приготовил заранее, проваливались один за другим. Так, к примеру, белая цапля,
которую на глазах у всего войска должен был убить в небе серый сокол, не
пожелала вылетать из клетки, равно как не захотели сами собой вспыхнуть
сложенные магической фигурой дрова, и разгневанный Гейзерих шепотом приказал
слугам посадить греческого пиротехника на кол.
удрученно переминалось с ноги на ногу, почесывая плоские лбы боевыми топорами
и все больше склоняясь к тому, чтобы отступить.
посреди его войска материализовался я в скафандре, разогревшемся от трения об
атмосферу. Армия вандалов была довольно разношерстной. К ней в предвкушении
добычи приблудилось много греческих наемников, фракийцев, германцев и вообще
всякого праздношатающегося сброда, облаченного в самые диковинные доспехи,
поэтому первоначально на меня никто не обратил внимания, кроме какого-то
молодого воина, почти мальчишки, на повозку которого я обрушился.
сено, стал вопить и замахиваться копьем. Я показал жестами, чтобы он
успокоился, спрыгнул с повозки и случайно прикоснулся раскаленным плечом
скафандра к боку обозной клячи, до того мирно щипавшей траву. Безмозглое
непарнокопытное встало на дыбы и понесло. Колесный таран, в который она была
впряжена, оторвался от упряжи и сам собой покатился с холма в сторону Римских
стен.
воспользоваться ситуацией, привстал на стременах.
завопил он и первым поскакал к стенам Вечного города.
внимания на стрелы, камни и смолу. Вскоре ворота, не выдержав напора, рухнули,
и бой закипел уже внутри укреплений. А ещ" минут через десять огни пожарищ,
вспыхнувшие сразу в нескольких частях города, сообщили мне, что сражение идет
уже на улицах.
присел на край телеги - молодой вандал давно уже умчался грабить - и стал
ждать, пока вновь окажусь на орбите. Было ясно, что в какой бы эпохе я не
очутился - всюду от меня будут одни лишь неприятности. Самой судьбой мне была
уготована роль того самого стрелочника, который, оказываясь в ненужный момент
в ненужном месте, заворачивает поезд истории под откос. Я с горечью думал об
этом, и с каждой минутой мне становилось все понятнее, отчего так печален был
прощальный взгляд Всевышнего.
раскладу. И, чтобы по возможности преуменьшить исходящий от меня вред,
поклялся не предпринимать совершенно ничего: не чихать, не кашлять, не пугать
лошадей, а просто стоять на одном месте, осторожно дышать носом и даже моргать
лишь по большой необходимости.
средневекового алхимика, который с перепугу изобретет порох, или даже в
спальне стареющей нервной императрицы, которая, увидя меня, откинет концы
раньше положенного ей срока, но нет... в этот раз, что странно, ничего не
предвещало переломного момента истории. Я стоял на городской площади,
запруженной гуляющими обывателями. Мужчины все были в серых и черных шляпах
или на худой конец в кепках, а их дамы носили длинные одноцветные платья и при
ходьбе томно опирались на длинные зонты, а у кого не было зонта - на руку
спутника. Между извозчицкими пролетками попадались простейшие автомобили, и по
этому признаку я определил, что переместился в конец XIX - начало XX века.
Речь, звучавшая вокруг, была как будто славянской.
однако моя неподвижность вместе с непривычным для окружающих скафандром
оказывала воздействие противоположное желаемому - лишь привлекала внимание.
Гуляющие обыватели то и дело оглядывались, а некоторые останавливались и,
уставившись на меня, с усилием размышляли, кто я - маскарадный или приказчик
из мясной лавки, посланный стоять здесь для привлечения покупателей. Заметив,
что в мою сторону, с явным намерением задать мне какой-то вопрос, направляются
двое франтов с любопытными физиономиями, а к ним вот-вот присоединится
скучающий полицейский, торчащий у фонарного столба, я, напустив на себя
сосредоточенный вид, поспешно нырнул в толпу. Теперь на меня обращали меньше
внимания, и вскоре я совершенно успокоился, поверив, что в этот раз вс"
обойдется.
улиц. Прохожие сосредоточенно толкались, пытаясь пробиться к центру площади.
Догадавшись, что там сейчас произойдет какое-то знаменательное событие, я стал
проталкиваться через толпу. Для непривычного обывателя начала XX века
протиснуться сквозь такое скопище оказалось бы делом почти невозможным, однако
надо учесть, что у меня за плечами имелся немалый опыт. Пять студенческих лет
я ежедневно проводил по четыре часа в метро, и при этом ни разу - повторяю ни
разу! - не проехал своей станции, - а это значит, что в умении работать
локтями я мог дать любому десять очков форы.
кегли. Прежде, чем очередной замешкавшийся франт, оправившись от внезапного
толчка плечом, успевал огреть меня тростью, я уже был далеко, и ему оставалось
только поливать меня бессильной руганью.
профессионализм, с которым я прокладывал себе дорогу, не раздумывая,
пристроился за моей спиной. Тогда я не обратил на это особого внимания, лишь,
помню, подумал, что он не дурак.
остановиться сразу за полицейским оцеплением. Успел я как раз к началу
торжества: на площадь уже въезжала открытая пролетка, в которой сразу за
кучером сидели усатый мужчина в военном мундире и полная миловидная женщина в
шляпе с вуалеткой, держащая в руках букет роз. Оба приветливо улыбались и
махали толпе.
всего-навсего проезд каких-то важных шишек. Пока я пытался сообразить, кто это
такие, студент, благодаря мне пробившийся сквозь толпу, проскочил под рукой у
полицейского и кинулся к пролетке. Вскочив на ее подножку, он вытянул вперед
руку, и что-то у него в ладони несколько раз негромко хлопнуло. Честно говоря,
я не сразу сообразил, что произошло, потому что хлопки были заглушены шумом
толпы. Только когда усатый мужчина обмяк в пролетке, а на молодого человека
навалились со всех сторон и сбили его с ног, истина открылась мне во всей
своей неприглядности.
Полицейские размахивали шашками, слышался панический женский визг. Различив
среди беспорядочных криков повторяющиеся слова "Австрия" и "Фердинанд", я
внезапно вспомнил, что поводом к I Мировой войне послужило убийство в Сараево
наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда и его
жены...
уже в своей ракете. Мерно гудел двигатель, и Мозг вполголоса бормотал что-то
ворчливое и недовольное. В каюте веяло тишиной и покоем. О межгалактическом
омуте не было ни слуху, ни духу - вероятно, он, как и обещал Господь,
захлопнулся ещ" до нашего появления в этом секторе.
Земли, от которой мы были уже совсем близко - всего в каких-нибудь двух часах
полета. Испытав внезапный ужас, я кинулся к рулю и, переложив штурвал так
резко, что с полок посыпалась посуда, поспешно развернул ракету носом в
дальний космос. Мозг разворчался, что мне не мешает провериться у психиатра,
но я не слышал его слов, чувствуя, что боюсь даже протянуть руку и отключить у
Мозга звук, потому что для этого нужно совершить действие, а кто знает, к чему
оно привед"т?