и эта желчь требовала излития. Что ж, возможно и так. Но мне кажется, что в
Ирины шевелилась душа. В каждом она шевелится по-разному.
итоговой фразой Ирины, происходил обычно короткий пяти-семи минутный разговор.
Никитичне. Второй - шепчуще-звенящий, вечно какой-то взбудораженный - Ирины
Олеговны. Ее голос нельзя было слушать долго. В нем, даже если она говорила
самые обыденные вещи, например, когда в магазине перерыв или с какого дня по
какой не будет горячей воды, всегда присутствовало нечто паническое. Хотелось
зажать руками уши и бежать куда глаза глядят.
пятиэтажного кирпичного дома, рядом с нацарапанным на побелке нехорошим
словом. Но эта деталь, причем ненужная. В этом повествовании полно ненужных
деталей. Кто виноват, что только они и запоминаются?
в квартиру, придерживая ее пяткой или руками, чтобы она не захлопнулась.
на развороте которого было изображено нечто блестящее, многоцилиндровое.
спрашивала Ирина Олеговна.
было объяснять, что она, положим, нашла его на подоконнике в подъезде.
у нее было почти как у снайпера, но очками она могла дополнительно
отгородиться от Никитичны и как бы поставить ее на место. Вслед за этим Ирина
Олеговна брала у старухи журнал и начинала его листать. Листала она журнал
очень подробно: смотрела и на обложку, и на название, и на заднюю страницу. За
заднюю страницу она смотрела за тем, чтобы проверить, нет ли на ней номера
квартиры, в ящик которой он был брошен и нельзя ли уличить Никитичну в
неблаговидном поступке.
уважение к печатному слову. Это уважение распространялось в равной степени на
все, что бросали к ней в ящик: на рекламные листки, на депутатские бумажки и
на телефонные квитанции. Все эти бумажки Никитична обязательно просила
прочитывать ей, а потом бережно сохраняла. После ее смерти в одном из
вместительных "ридикюльчиков" нашли целых ворох подобной макулатуры.
Никитична.
вверх.
говорила она.
совсем не этого.
ты! Ладно, девка, потопала я.
Олеговна обычно останавливала е„. Е„ жажда общения еще не была удовлетворена.
рассеянно.
персоне.
Плохо одной-то?
тяготилась своим одиночеством и не понимала, зачем соседка всегда на это
напирает.
некому будет подать. Вон в соседнем доме пенсионерке одно стало плохо с
сердцем, так и умерла на полу. Даже до телефона не дотянулась. Летальный исход
в страшных муках при полном осознании своей беспомощности.
создавала целые художественные картины, описывая ощущения умирающей и то, как
она пыталась подать голос или хотя бы дотянуться до телефонного шнура.
Никитичну спасало только то, что у нее начисто отсутствовало воображение.
Точнее, что-то вроде воображения у нее присутствовало, но насыщалось оно не
извне, с чужих слов, а изнутри, из собственной ее души.
его. Естественная развязка на фоне общего невнимания к проблемам пенсионеров,
- заканчивала Ирина Олеговна, стремительно перескакивая на своего любимого
конька.
выспренно, как пишут в плохих романах. Иногда, впрочем, она изменяла своему
правилу и переходила на язык милицейских сводок. Это вводило многих в
заблуждение, кем она работала до пенсии. На самом же деле ее профессия была
вполне мирной - в отделе кадров завода резиноизделий. Причем завод ее
производил не те резиноизделия, которые при необходимости спрашивают в
аптеках, а калоши, сапоги и брызговики для машин.
Никитична в основном молчала, изредка поддакивая. К умным разговорам мадам
Симахович она относилась с тем же бездумным уважением, что и к "говорящим
головам" в телевизоре. Если бы Никитичну попросили пересказать только что
услышанное, она скорее всего зашла бы в тупик. Впрочем, Ирина Олеговна в своих
ораторских витийствах никогда не возвращалась к уже сказанному.
Никитична.
неудовлетворенная, смотрела вслед старухе. Ей требовалось резюме - некий
определенный вывод из состоявшейся беседы. И вывод этот обычно находился.
квартиру и тщательно запираясь на оба замка.
передовицы тех лет и всегда текли по одному и тому же руслу. Содержания в них
было ноль, зато обоим старухам они были приятны. Это удовольствие было тем
более сильным, что каждая получала его в своей плоскости.
чтобы попасть к Симахович, ей нужно было пройти целый этаж, попутно заглянув
еще к кому-нибудь из соседей или даже спустившись к почтовому ящику, что было
для ее быстро дряхлеющего тела целым путешествием.
искренно считала Никитичну дурой и, общаясь с ней, снисходила до нее, черпая в
этом для себя удовлетворение.
глазах Ирины Олеговны незаменимой собеседницей: она была молчалива и
необидчива. Этим она выгодно отличалась от прочих церемонных и болтливых
старух, проживавших в доме. С этими старухами Ирина Олеговна всегда была в
контрах.
возмутительно?" - жаловалась она навещавшему ее сыну.
очень неплохо, дополняя и подчеркивая самобытность друг друга. Возможно эта
городская идиллия продолжилась бы и дольше, если бы не одна некрасивая
история, в самом буквальном смысле пробежавшая между ними черной кошкой.
играет особой роли.
собак. Это было тем более необъяснимо, что старуха была грубовата и никак, ни
ласковым словом, ни куском хлеба не приманивала их. Обычно сопровождавшая ее
гвардия оставалась внизу, у подъезда, а потом, видя, что к ним никто не
выходит, разбредалась. Но одна кошка - та самая, серая с желтоватой грудкой,
все же проскользнула вслед за Никитичной.
отталкивала ее ногой. Но кошка была настырная, орала у дверей, и Никитична
впустила ее.
на нее особого внимания, но все же кормила и иногда, когда кошка, ласкаясь,
прыгала на колени, гладила ее. Постепенно между кошкой и старухой установилась
Влодавец Леонид
Акунин Борис
Ильин Андрей
Никитин Юрий
Конюшевский Владислав
Курылев Олег