Чтение 23–й страницы книги ~Море Дирака~

Иосиф Ильич, заведующий комиссионным магазином Ювелирторга, пил чай из
старенькой фарфоровой чашки с витой позолоченной ручечкой. На стертом
рисунке женоподобный пастушок развлекал игрой на флейте миловидных дам в
кринолинах. Иосиф Ильич держался необыкновенно прямо и непоколебимо, как
древко знамени на параде. Его жилистая шея в резких морщинах была такого
же цвета, как и чайная заварка.

- Отвратительный сон, - сказал он, обращаясь к жене и глядя прямо перед
собой.

Жена, такая же худая и желтая, промолчала. Она убирала тарелку дочери,
которая только что выскользнула из-за стола.

- Под самое утро, - продолжал Иосиф Ильич.

- Сегодня?

- Именно.

Он замолк. Жена собрала посуду и вышла на кухню. Затем вернулась,
что-то сделала и вновь ушла. Когда она появилась, Иосиф Ильич продолжил:

- Будто я пил чай на даче Игнатенко. Федор, дети, его жена и я сидели
под яблоней. Ну, той самой. Тебя я там не видел. Вдруг падает яблоко.
Очень медленно. Это было большое червивое яблоко. Червивое, на нем очень
много пятен, черных точек. Я видел, что оно опускается на мою чашку. Вот
на эту самую, но ничего не мог поделать. Хотел, но не мог. Оно падало, а я
только смотрел. Чашка разбилась, от нее отвалился кусок, а все содержимое
вылилось мне на грудь. Это была не вода, а грязь. Грязь, понимаешь? А это
всегда к болезни. Ты сама мне говорила как-то. Помнишь? Это было как раз
перед тем, как у меня десна вспухла... А чашка разбилась.

- Ну и?..

- Все. Чашка разбилась, а я проснулся.

Он строго и удивленно посмотрел на пастушка с флейтой. Тот недовольно
покачнулся, дамы вокруг него встрепенулись.

- Опять у тебя с печенью что-нибудь... - сказала жена, поднимаясь со
стула.

Все время разговора она не спускала с него глаз, но сейчас как-то сразу
и окончательно утратила интерес.

- Оно бы ничего. Если с печенью. Как бы на работе...

- Ничего с твоей работой не станется, - с раздражением заметила жена.

- Не говори так, Надежда, ты же знаешь, какая ответственность на моих
плечах.

- Только-то. Ничего большего и нет. У других зарплата да деньги, а у
тебя одна ответственность. О господи!..

- Так оно есть, так и будет. Мы уже говорили на эту тему, и давай
больше к ней не возвращаться. Хватит!

- А я и не возвращаюсь. Только обидно мне. Ларочка скоро именинница, а
у нас даже порядочного подарка нет для девочки.

- Я горжусь тем, что к моим рукам не прилипает золото, поняла?

- Как же, давно поняла. Двадцать лет назад поняла. Но хоть немножко,
хоть как-то семью надо обеспечить, ты об этом подумал? Если уж у тебя кожа
на руках такая особая, золотоотталкивающая, надевай перчатки, что ли!

- Прекрати! Это хулиганство! Я не намерен! Я не собираюсь ругаться или
там ссориться. Мне приснился плохой сон, и я делюсь с тобой. Нет чтобы
посочувствовать...

- А ну тебя...

...Иосиф Ильич ехал на работу со щемящим чувством ожидания
неприятности. Он не считал себя суеверным.

Нет, конечно, он не суеверен. Суеверны дураки и люди с нечистой
совестью. Ни к одной из этих категорий он не принадлежит. Это ясно. Но все
же, если подумать... Вспомнить только, как сбылось тогда сновидение...

- Приготовьте билеты, граждане.

Иосиф Ильич сунул руку в карман. Билета не было. В размышлениях о сне
Иосиф Ильич забыл оторвать билет.

Он отчетливо помнил звон монеты, опущенной в кассу, но билет... Какая
досада! Забыл - и все тут! Правда, еще не поздно, катушка вон за спиной
этого в мохнатой шляпе-тирольке. Стоит только протянуть руку... Автобус
тряхнуло, и, о счастье, его прижало вплотную к прозрачной кассе. Два
поворота катушки - и билет будет...

- Как вам не стыдно? А еще в шляпе! Приличный пожилой мужчина!

- Я же бросал. - Иосиф Ильич чувствовал, как щеки его и уши наливаются
бурным пунцовым румянцем.

- Знаем, как вы бросали! Я почти целую остановку с вами еду. Не
втирайте очки, гражданин! И не стыдно вам?

Иосиф Ильич смятенно смотрел в голубые разъяренные глаза контролерши.
Прямо под ними, поглотивши нос и щеки, разверзлась черная огнедышащая
пасть, похожая на кратер вулкана. Из кратера с грохотом вылетали камни и
пепел.

- Хорошо, я еще брошу, - покорно сказал он.

- Еще бы! Конечно, бросите. Еще как бросите! Никто вам не разрешит за
счет государства на транспорте кататься. А сперва штраф заплатите, потому
как безбилетник!

Иосиф Ильич поспешил выполнить указание. Ему было страсть как обидно
отдавать ни за что ни про что пятьдесят копеек, но он не мог устоять
против обрушившейся на него лавины.

Ах, какие же они грубые, эти контролеры! И почему они такие грубые?
Конечно, им приходится иметь дело с разного рода людьми, но все же нельзя
так. Нельзя. Нужно мягче. Мы не преступники. Мы еще не преступники. Нас
еще не приговорили к расстрелу, нам даже не дали пятнадцати суток... Так
за что же? За что?

Иосиф Ильич подумал что-то о жестокости мягких женщин и беззащитности
мужчин, но в это время автобус остановился. Иосиф Ильич заторопился к
выходу. Сзади продолжали оживленно обсуждать происшествие:

- Вроде с виду приличный человек.

- Не говорите. Теперь по одежде не разберешь. Иной жулик что народный
артист вырядится, а другого академика от дворника не отличишь.

- В возрасте все же, казалось бы, солидный человек.

- А что в возрасте? Недавно был такой случай. Старичка возле кассы
поймали, сотню рублей новыми деньгами на сдачах насобирал...

- Не может быть! Это же выручка за несколько дней!

- Такие ловкачи на сдачах строят себе дачи. Тысяч по сто.

Иосиф Ильич сошел с автобуса вконец расстроенный.

Вот он, сон-то! Сбывается. Это только начало, а что же дальше будет?

Иосиф Ильич с тревогой вглядывался в лица прохожих. Откуда придет беда?
Ревизия? Не страшно.

Что-нибудь такое... этакое? Разве Алексей снова пустится в какую-нибудь
авантюру. Нужно проконтролировать.

В магазине все выглядело по-прежнему. День начался как обычно.
Бодряшкина опять не вышла. Значит, болен ребенок. Беда с этой Бодряшкиной!
Пришлось поставить Алексея на две секции. Он парень оборотистый, только
глаз за ним нужен.

Иосиф Ильич постепенно успокаивался. Жизнь текла своим чередом. Хлопали
двери. Что-то выкрикивала кассирша Анна Львовна. В отделе украшений
женщины выстроились в очередь.

Тетя Настя ругала покупателей, не вытиравших ноги о лежавший у входа
грязный половик. Иосиф Ильич сделал ей внушение - он вспомнил контролершу
автобуса.

Беда разразилась в обед. Иосиф Ильич не успел еще дожевать свой
традиционный бутерброд, как вбежал Алексей.

- Иосиф Ильич! Скорее... там пожар!

Иосиф Ильич поперхнулся, вскочил и выбежал. От застекленного прилавка с
кольцами и сережками валил дым. Пламя показалось также в часовом отделе.

Иосиф Ильич, взглянув на мечущихся, растерянных продавщиц и
оторопевшего Алексея, скомандовал:

- Спокойно! Огнетушитель! Сюда!

Через несколько минут пожар был прекращен. Остались только сильный
запах гари и лужи мутной воды, в которых плавали желтая пена и черный
пепел.

Иосиф Ильич разыскал и собственноручно вывесил на двери магазина
табличку с надписью: "Закрыто на учет".

- А теперь, - сказал он, обращаясь к сотрудникам, - быстро звоните в
пожарную инспекцию. В милицию. И еще - позвоните Семечкину. Он у нас по
этим делам главное начальство. До их прибытия никому никуда не выходить из
зала. Алексей, приготовь опись товара.

Иосиф Ильич подошел к окну и выглянул на улицу.

Кто-то тронул его за локоть. Он обернулся. Перед ним стояла Надя, самая
молоденькая из продавщиц. Ее лицо светилось сочувствием.

- Иосиф Ильич, - прошептала она, - вы не огорчаетесь...

- Мне нечего огорчаться, - отрезал зав, - огорчаться придется кому-то
из вас. Такие штучки не пройдут.

Он с отвращением посмотрел на разбитое стекло и две черные зияющие
дыры.

- Неужели вы не понимаете, - грустно сказал он, - что металл не горит?

Надя отшатнулась.

- Как?! Вы подозреваете... Вы думаете?.. - Она всхлипнула.

Все продавщицы и Алексей возмущенно загалдели:

- Оно само загорелось! Мы-то тут при чем? Вот уж несправедливо!

Алексей выступил вперед и, прижимая руку к груди, сказал:

- Напрасно вы на нас, Иосиф Ильич. Мы тут совсем ни при чем. Оно само
загорелось. Как будто маленькая бомба взорвалась.