схлопнулись, взвихрив ввысь мириады песчинок, чей безумный танец длился
потом больше трех дней. Цэрлэг, лучше прочих представлявший себе, что такое
самум, от души помолился Единому за всех, кто застигнут вне крова, -- даже
врагу не следует желать столь ужасной участи. Впрочем, по части врагов
Единый явно выслушал ходатайство орокуэна вполуха: позже им стало известно
из разговоров солдат, что несколько отрядов -- в общей сложности человек
двадцать -- не успели вернуться на базу и наверняка погибли. Продолжать
поиски Элоара более не имело смысла -- теперь даже трупа не найдешь...
Цэрлэг же ближе к вечеру закутался в эльфийский плащ с капюшоном и под
прикрытием этого удушливого песчаного тумана добрался наконец до колодца во
дворе. И когда несколькими минутами спустя Тангорн, подняв мокрую еще флягу,
провозгласил тост "За демонов пустыни", разведчик покрутил головою в
некотором сомнении, но возражать не стал.
выдохся и обратился в вялую песчаную поземку, надежно хоронящую следы.
Разведчик повел товарищей на восход, к Хоутийн-Хотгору; он рассчитывал
повстречать в предгорьях кочевников-орокуэнов, которые обычно пригоняют сюда
скот на весенние пастбища, и малость отдохнуть и подкормиться там у
кого-нибудь из своей бесчисленной родни. По дороге они завернули на место
стоянки Элоара и извлекли предусмотрительно прикопанные тогда Цэрлэгом
трофеи. Разведчик не поленился при этом удостовериться, что труп эльфа под
слоем песка уже почти мумифицировался; вот ведь странно: эльфийских
мертвецов никогда не трогают ни трупоеды, ни могильные черви -- ядовитые
они, что ли?..
огромный риск, но надо было пользоваться тем кратким временем, пока можно
идти, не заботясь об уничтожении своих следов. К концу второго дня пути
отряд достиг плато, но никаких кочевий Цэрлэг пока не узрел, и это начинало
его всерьез беспокоить.
ручеек -- маленький, но общительный. Он, как видно, стосковался в своем
уединении и теперь спешил поведать неожиданным гостям все новости этого
крохотного мирка -- о том, что весна нынче припозднилась, так что голубые
ирисы у третьей излучины все никак не зацветут, но зато вчера его навестили
знакомые дзэрэны, старый самец с парой козочек... -- и эту тихую мелодичную
болтовню можно было слушать до бесконечности. Только человек, сам
проводивший в пустыне неделю за неделей, не видя ничего, кроме
горько-соленой жижи на дне овечьих водопоев да скудных капель безвкусного
дистилята из цандоев, способен понять, что это значит -- погрузить лицо в
живую проточную воду Это сравнимо лишь с тем, как впервые прикасаешься к
любимой после долгой-предолгой разлуки; не зря центром Рая, созданного
воображением жителей пустыни, служит не какая-нибудь помпезная безвкусица
типа хрустального Чертога наслаждений, а маленькое озеро под водопадом...
передавая друг другу единственную выщербленную пиалу, неведомо как
сохраненную сержантом во всех этих пертурбациях ("Настоящая кхандская, что б
вы все понимали!.."), и теперь Цэрлэг степенно разъяснял Тангорну, что
зеленый чай имеет бездну достоинств, вопрос же о том, лучше ли он, чем
черный, сродни дурацкому "Кого ты больше любишь, папу или маму?" -- каждый
хорош на своем месте и в свое время, вот, к примеру, в полуденный зной... А
Халаддин слушал все это вполуха, вроде как ночное бормотание ручья за
большими камнями, переживая удивительные мгновения тихого счастья,
какого-то... семейного, что ли?
коряжками был почти сплошь покрыт соседний склон), ярко освещал его
товарищей: чеканный профиль гондорца был обращен к лунообразной физиономии
орокуэна, смахивающего на флегматичного восходного божка. И тут Халаддин с
внезапной тоской понял, что это их странное содружество доживает последние
дни: не сегодня-завтра пути их разойдутся -- надо думать, навсегда. Барон,
едва лишь окончательно заживет его рана, двинется к Кирит-Унгольскому
перевалу -- он решил пробираться в Итилиен, к принцу Фарамиру, -- им же с
сержантом предстоит самим решать, как быть дальше.
опасностей, они ничего, по сути, не узнали о его предшествующей жизни ("А вы
женаты, барон?" "Сложный вопрос, одним словом не ответишь..." "А где
расположено ваше имение, барон?" "Думаю, это уже не существенно, его ведь
наверняка конфисковали в казну...") И тем не менее Халаддин с каждым днем
проникался все большим уважением, если не сказать любовью к этому чуть
ироничному, немногословному человеку; глядя на барона, он, пожалуй, впервые
проникся смыслом выражения "врожденное благородство". И еще ощущалась в
Тангорне такая странная для аристократа черта, как надежность-- надежность
иная, чем, к примеру, в Цэрлэге, но совершенно при том несомненная.
относился весьма прохладно. Он никогда не понимал, как можно гордиться не
конкретными деяниями своих предков -- в работе ли, в войне ли, -- а самою по
себе протяженностью этой шеренги, тем более что почти все эти "благородные
рыцари" были (если называть вещи своими именами) просто удачливыми и
беспощадными разбойниками с большой дороги, чьим ремеслом было убийство, а
призванием -- предательство. Кроме того, доктор с самого детства презирал
бездельников. И все же он подсознательно чувствовал, что если начисто изъять
из общества аристократию, распутную и бесполезную, то мир безвозвратно
утеряет часть своих красок; скорее всего он станет справедливее, может быть
-- чище, и уж наверняка -- гораздо скучнее, а одно это чего-нибудь да стоит!
В конце концов сам-то он принадлежал к братству куда более закрытому, чем
любая иерархия крови: его плеча некогда коснулся мечом -- уж это-то Халаддин
знал абсолютно точно! -- кое-кто помогущественнее монарха Воссоединенного
Королевства или кхандского калифа. Странно, но мало кто осознает, до какой
степени антидемоктратичны в самой своей сущности наука и искусство...
пальцах", кому стоять первую вахту. Футах в пятнадцати прямо над их головами
огромной пушинкою проплыла сова-сплюшка, напоминая своими печальными
причитаниями -- "Сплю!.. Сплю!.. Сплю!.." -- о том, что хорошим детям давно
уже пора на горшок и в постель. "Падайте, ребята, -- предложил Халаддин, --
а я заодно у костра приберусь". Вообще-то весь сегодняшний вечер -- с огнем
(пусть даже хорошо укрытым) и временным отсутствием дозорного -- был с их
стороны чистейшим раздолбайством. Цэрлэг, однако, счел, что риск, в
сущности, невелик -- поиски Элоара прекращены, а в обычных условиях
эльфийские патрули далеко от тракта не отходят; в конце концов, людям иногда
надо дать чуть-чуть расслабиться: постоянное напряжение может в свой черед
выйти боком.
сразу обращаясь в золу, -- и Халаддин, сунув Цэрлэгову "кхандскую" пиалу в
котелок с остатками заварки, спустился к ручейку сполоснуть посуду. Он уже
поставил на прибрежную гальку чистый котелок и отогревал дыханием пальцы,
онемевшие от ледяной воды, когда по окружающим валунам пробежали быстрые
отсветы -- костер у него за спиною разгорался вновь. "Кому там из них не
спится? -- удивился он. -- Что-то я против света ни черта не разберу..."
Черный -- на фоне огня -- силуэт замер в неподвижности, протянув руки к
быстро разрастающимся оранжевым язычкам. Световой круг плавно раздвинулся,
выудив из мрака лежащие кучкою тюки с поклажей, прислоненные к камню костыли
Тангорна и обоих спящих, которые... Как -- обоих?!! А у костра кто?! И в тот
же самый миг до доктора дошло кое-что еще, а именно: отправившись в свой
двадцатиярдовый "посудный рейд" к ручью, он не захватил с собою оружия.
Никакого. И тем самым, надо полагать, погубил спящих друзей.
часового и адресовал тому властный приглашающий жест: ясно как день -- если
бы это входило в его намерения, все трое давно уже были бы покойниками... В
каком-то оцепенении Халаддин вернулся к костру, сел напротив пришельца в
черном плаще -- и тут у него разом перехватило дыхание, как от хорошего
удара в корпус: тень низко надвинутого капюшона скрывала пустоту, из которой
на него пристально глядела пара тусклых багровых угольков. Перед ним был
назгул.
окружена самыми зловещими слухами. Черные призраки, якобы вхожие в высшие
государственые сферы Мордора; им приписывались такие чудеса, в которые ни
один серьезный человек никогда в жизни не поверит. Он и не верил -- и теперь
вот назгул явился по его душу... А мысленно выговорив эту расхожую фразу --
"явился по его душу", он едва не прикусил себе язык. Халаддин, будучи
скептиком и рационалистом, всегда при этом отчетливо сознавал: есть вещи, до
которых не следует дотрагиваться пальцами -- оторвет... И тут он услыхал
голос -- негромкий и глуховатый, с трудноуловимым акцентом, причем звук,
похоже. исходил не из мрака под капюшоном, а откуда-то со стороны... или
сверху?
нибудь... э-э-э... более нейтральный облик, но у меня осталось слишком мало
сил. Так что придется уж вам потерпеть -- это ненадолго. Хотя, наверное, с
непривычки и вправду жутковато...
страх его и в самом деле улетучился без остатка. -- Между прочим, вам не
мешало бы представиться -- а то вы меня знаете, а я вас нет.
услугам. -- Край капюшона чуть опустился в легком поклоне. -- Точнее сказать
-- я был Шарья-Раной раньше, в предшествующей жизни.
сон, и старался вести себя соответственно. -- Личная беседа с самим
Быков Василий
Корнев Павел
Шилова Юлия
Верещагин Олег
Чернецов Андрей
Круз Андрей