Итилиена является Берегонд -- но уж это было заведомой чушью: достаточно
хоть раз взглянуть, как тот пробирается бочком по коридорам форта, стараясь
не встретиться глазами со своим пленником. Капитан был конченым человеком,
поскольку знал: именно он охранял покои Денетора в день трагедии и он же
публично объявил о самоубийстве короля; знал-- однако ничего этого не
помнил. В памяти его на месте того кошмарного дня зияла какая-то обугленная
дыра, в которой по временам угадывалась белесая тень Митрандира; тот,
похоже, имел некое касательство к этому делу, но какое -- Берегонд понять не
мог. Трудно сказать, что удержало капитана от того, чтобы покончить с собой;
может быть, вовремя сообразил, что тем самым полностью возьмет на себя вину
за чужое преступление -- на радость настоящим убийцам. В Минас-Тирите его с
той поры окружала глухая стена презрения -- в историю с самосожжением,
разумеется, мало кто поверил, -- так что о лучшем командире для Белого
отряда Арагорну нечего было и мечтать: понятно, что на этой должности нужен
человек, который ни при каких. обстоятельствах не столкуется с Фарамиром. И
вот тут Арагорн, при всем своем знании людей, допустил ошибку: он никак не
предвидел, что принц, который в детстве частенько сиживал на коленях у
Берегонда, окажется едва ли не единственным на весь Гондор человеком,
верящим в невиновность капитана.
исполняли все обязанности по дому -- от мажордома до повара, -- с принцем
практически не общались. "Так точно. Ваше Высочество", "Никак нет. Ваше
Высочество", "Не могу знать. Ваше Высочество" -- причем "не могу знать"
отчетливо преобладало. Ведено охранять -- охраняют, велят прикончить --
прикончат; только вот разобраться -- кем именно ведено -- Фарамир так и не
смог: в то, что эти головорезы реально подчиняются Берегонду, он не верил ни
на грош. При этом от Арагорна никаких депеш вроде бы тоже не поступало:
разве что у них налажена конспиративная связь с Минас-Тиритом через голову
капитана -- но к чему такие сложности?..
Эмин-Арнена; самое же забавное -- все участники спектакля "Князь Итилиенский
и его двор" в трогательном единстве пеклись о том, чтобы странности эти не
стали достоянием досужих языков за воротами форта -- там, где шла нормальная
человеческая жизнь.
благословил новых своих подданных -- очередную группу переселенцев из
Гондора. Многие из них, однако, не спешили предстать пред светлы очи, а,
напротив того, забивались в самую дальнюю лесную глухомань: сборщики податей
явно представлялись им существами более зловредными и опасными, нежели
"гоблины", которыми якобы кишмя кишели здешние чащобы. За годы войны эти
люди научились мастерски владеть оружием, напрочь отвыкнув при этом гнуть
спину перед лендлордами, так что контролировать возводимые ими укрепленные
лесные хутора князь Итилиенский не смог бы и при всем желании -- коего у
него не было. Он старался лишь доводить до сведения новоприбывших, что здесь
никто не собирается состригать с них шерсть вместе с кусками шкуры, и,
пожалуй, небезуспешно: во всяком случае, в Поселке стали регулярно
появляться угрюмые вооруженные мужики с дальних выселок, предметно
интересующиеся ценами на мед и копченую оленину. По всему Итилиену в тот год
стучали топоры: поселенцы рубили избы, расчищали лес под пашню, ставили
мельницы и смолокурни: они обустраивались в заандуинских лесах всерьез и
надолго.
Йовин не получила от Арагорна ни единой весточки. Ну что ж, мало ли какие
бывают обстоятельства... Если она и пришла уже к определенным выводам, то
держала их при себе, и поведение ее не изменилось ни на йоту; единственное
-- перестала, как в первые дни, спрашивать у Берегонда, нет ли чего нового
из Минас-Тирита. И еще Фарамиру показалось, будто ее удивительные, серые в
зелень, глаза сменили оттенок на более холодный -- голубоватый; впрочем, это
уж было бы совершеннейшей мистикой. К принцу девушка относилась с искренней
теплотой и симпатией, однако возникшую между ними душевную близость она с
самого начала обратила в дружбу, напрочь исключающую что-либо иное, и тот
принужден был подчиниться.
размеров Рыцарском зале форта, когда в дверях возник гондорский лейтенант в
запыленном плаще, сопровождаемый несколькими солдатами. Фарамир первым делом
предложил гонцу вина с олениной, но тот лишь отрицательно качнул головой.
Дело настолько спешное, что он лишь сменит коней и поскачет обратно. У него
именное повеление: забрать находящуюся в Эмин-Арнене Йовин (та, не
сдерживаясь более, подалась вперед, и сияющее лицо ее, казалось, рассеяло
сумрак зала), коию надлежит эскортировать в Эдорас, ко двору короля Йомера.
Фарамира выудило лишь незнакомое ему доселе имя -- Арвен. Арвен... Звучит
как гулкий удар гонга; интересно знать, мельком подумалось ему, начало
какого поединка этот гонг возвещает... Принц поднял взор на Йовин, и сердце
его сжалось: перед ним была бескровная маска боли с глазами на пол-лица --
ребенок, которого сперва обманули, подло и безжалостно, а теперь еще хотят
выставить на всеобщее посмешище.
поколений степных витязей взяла свое: сестра короля Роханской Марки не
вправе вести себя как дочка мельника, соблазненная владетельным сеньором. С
очаровательной улыбкой (тепла, правда, в той улыбке было как в лунном свете,
заливающем снежный перевал в Белых горах) Йовин поведала лейтенанту, что
полученный им приказ весьма странен: ведь она не подданная человека,
называющего себя королем Гондора и Арнора. В любом случае они сейчас
находятся вне пределов Воссоединенного Королевства, так что, если князь
Итилиенский (кивок в сторону Фарамира) не возражает против ее присутствия,
она, пожалуй, погостила бы здесь еще.
ситуации по-настоящему печалило лишь одно. Он безоружен, и если люди
Арагорна имеют предписание в случае нужды увезти девушку силой, драться ему
сейчас предстоит тем самым кинжалом, которым он только что разделывал оленью
лопатку -- воистину достойный конец последнего представителя злополучной
Анарионской династии. Что ж, по крайней мере стиль этого трагифарса будет
выдержан до самого финала... Тут принц зачем-то перевел взгляд на стоящего
справа от стола Берегонда и вздрогнул от изумления. Капитан неузнаваемо
преобразился -- взгляд его обрел былую твердость, а рука привычно покоилась
на рукояти меча.
умереть рядом с Фарамиром.
в его инструкции, надо думать, оговорено не было. Йовин между тем снова
улыбнулась ему -- на сей раз и вправду обворожительно -- и твердо взяла
инициативу в свои руки:
-- она сегодня и вправду превосходна. Ваши солдаты тоже, вероятно, нуждаются
в отдыхе. Гунт! -- Это дворецкому. -- Проводите людей короля и покормите их
хорошенько -- они с дороги. Да, и распорядитесь насчет бани!
беседу ("Передайте, пожалуйста, соль... Благодарю вас... А что слыхать из
Мордора, лейтенант? Мы ведь в нашей глуши совсем оторвались от жизни..."),
однако было ясно как день -- она держится на последнем пределе. Глядя на
нее, Фарамир вспомнил виденное им однажды перекаленное стекло: по виду --
стекляшка как стекляшка, а щелкни по ней ногтем -- разлетится в мельчайшие
брызги.
ломая голову -- можно ли тут хоть чем-нибудь помочь? Принц превосходно
разбирался в философии, вполне прилично -- в военном деле и в искусстве
разведки, но вот в тайнах женской души он, по совести говоря, ориентировался
весьма слабо. Так что когда дверь его комнаты распахнулась без стука и на
пороге возникла прозрачно-бледная Йовин -- босиком и в ночной рубашке, -- он
пришел в совершеннейшую растерянность. Та, однако, уже шагнула внутрь --
отрешенно, как сомнамбула; рубашка соскользнула к ногам девушки, и она
приказала, вскинув голову и низко-низко опустив ресницы:
озноб, зуб на зуб не попадает! -- и, перенеся ее на свое ложе, укрыл парой
теплых плащей... Что там еще есть? Пошарил вокруг глазами -- ага! Фляга с
эльфийским вином -- то, что надо.
глаз, и тело ее, вытянутое в струнку, продолжала колотить крупная дрожь.
-- и поделом.
заботясь более ни о чем, разревелась, как в далеком-далеком детстве, а он
прижимал к груди это дрожащее и всхлипывающее, бесконечно дорогое существо и
шептал ей на ухо какие-то слова -- он и сам не помнил какие, да и не имели
они никакого значения, и губы его были солоны от ее слез. А когда она
выплакала до дна всю эту боль и мерзость, то спряталась обратно в норку под
плащами, завладела его рукою и тихо попросила: "Расскажи мне что-нибудь...
хорошее". И тогда он стал читать ей стихи, лучшие изо всех, что знал. И
всякий раз, стоило ему остановиться, она стискивала его ладонь -- как будто
боялась потеряться в ночи, и произносила с непередаваемой детской
интонацией: "Ну еще немножко! Пожалуйста!.."
сидя на краешке ложа, пока сон ее не станет крепче, -- и лишь тогда
склонился над ней, осторожно коснувшись губами виска, а потом устроился в
Бажанов Олег
Бажанов Олег
Андреев Николай
Сертаков Виталий
Орлов Алекс
Каменистый Артем