догадываться отдельные дальновидные люди -- не сулила Закатным странам
ничего доброго.
аккуратно раздробив каблуком пальцы Мбанги (ноль реакции), и перевел свои
налитые кровью глазки на застывшего чуть в стороне Кумая. -- Но пусть меня
повесят, -- он перекинул бич из руки в руку, -- если его приятель не
заплатит за Эрни всей своею шкурой...
сорвало лоскут кожи. Зарычав от боли, он рванулся было к белобрысому -- и
тогда в дело вступили четверо остальных... Били его долго, вдумчиво и
изобретательно, покуда не сообразили: дальше -- уже без пользы, все одно
отрубился наглухо. А что б вы думали -- кто-то ведь должен ответить всерьез
за разбившегося надсмотрщика, или как?..
развлекуху!" и разогнал их матюгами по своим постам -- ему-то, ясный перец,
лишний жмурик в рапорте вовсе не в кайф. Тут ведь как: ежели эта скотина
окочурится прямо здесь, на месте, -- изволь объясняться с начальником работ
(тот еще гусь!), а вот ежели чуть погодя, в бараке, -- тогда пожалуйста:
"естественная убыль", и никаких тебе вопросов... Он кивком подозвал кучку
заключенных, боязливо поглядывавших на экзекуцию из некоторого отдаления, и
по прошествии недолгого времени Кумай уже валялся на гнилой соломе своего
спального места. Впрочем, любому понимающему человеку хватило бы сейчас и
беглого взгляда на этот полутруп в окровавленных лохмотьях кожи, чтобы
понять: не жилец... Надобно заметить, что пару месяцев назад тролль, будучи
тяжело ранен в Пеленнорской битве, ухитрился-таки обмануть смерть -- но на
этом, похоже, фарт его выдохся насовсем.
паника, инженер второго ранга Кумай оказался отрезанным от своих чуть
севернее лагеря, на территории парка осадных приспособлений; вместе с ним
оказались в окружении семеро бойцов инженерных частей, над коими ему -- как
старшему по званию -- волей-неволей пришлось принять командование. Не будучи
большим знатоком военной стратегии и тактики, он ясно понял одно: еще
несколько минут -- и вся эта брошенная на произвол судьбы техника попадет в
руки врага; единственное, что остается, -- это ее уничтожить. Железной рукою
наведя порядок в своем подразделении (один из семерых, вякнувший нечто вроде
"Спасайся кто может!", так и остался лежать у вязанки штурмовых лестниц),
тролль убедился, что по крайней мере нафты у них -- хвала Единому! -- хоть
залейся. Через минуту его подчиненные уже сновали как муравьи, поливая
горючим механизмы катапульт и подножия осадных башен, а сам он поспешил к
"воротам" -- разрыву в сплошном кольце повозок, ограждавшем парк, -- где и
столкнулся нос к носу с передовым разъездом рохирримов.
должного пиетета -- за что и поплатились. Кумай считался силачом даже по
троллийским меркам (как-то раз во время студенческой гулянки он прошелся по
карнизу, неся при этом на вытянутых руках кресло с мертвецки пьяным
Халаддином), так что в качестве оружия воспользовался не чем-нибудь, а
подвернувшейся под руку оглоблей... Назад успел сдать лишь один из четверых
всадников -- остальные так и полегли там, где их строй повстречался с этой
чудовищной вертушкой.
тут же возникли еще шестеро конников, которые сразу рассыпались в
ощетинившееся копьями полукольцо. Кумай попытался было перегородить просвет
ворот, развернув за заднюю ось одну из повозок, однако понял -- не поспеть;
тогда он отступил чуть назад и, стараясь не терять врагов из виду,
скомандовал через плечо:
никак не добраться...
воззвал -- уже на всеобщем языке -- к изготовившимся для атаки рохирримам:
-- А ну, кто не трус?! Кто сойдется в честном бою с горным троллем?!
стоял спешившийся витязь с белым плюмажем корнета: "Вы готовы, прекрасный
сэр?" Кумай перехватил свою жердь за середку, сделал стремительный
продольный выпад -- и обнаружил рохиррима в паре ярдов прямо перед собою;
спасло тролля только то, что роханский клинок был слишком легок и не смог
перерубить ошоблю, на которую тот принял удар. Выгадывая секунды, инженер
торопливо попятился в глубь парка, но разорвать дистанцию так и не сумел;
корнет был проворен как ласка, а в ближнем бою шансы Кумая с его неуклюжим
оружием были совершенно нулевые. "Поджигайте и сваливайте на хрен!!!" --
вновь заорал он, отчетливо поняв, что самому-то ему точно пришел конец. И
точно: в следующий миг мир взорвался белесой вспышкой ослепляющей боли и тут
же опал ласковой прохладной чернотой. Удар корнета напрочь расколол ему
шлем, и он уже не увидел, как буквально через мгновение все вокруг
обратилось в море огня -- его люди сделали-таки свое дело... А спустя
несколько секунд пятящиеся от жара рохирримы увидали, как из глубины этой
гудящей печи неверными шагами бредет их легкомысленный офицер -- сгибаясь
под тяжестью бесчувственного тролля. "За каким чертом, корнет?.." "Но я же
должен узнать имя этого прекрасного сэра! Он как-никак пленник моего
копья..."
где в рядок с ним лежали и трое его "крестников": степные витязи не делали
различия между своими и чужими ранеными и одинаково лечили всех. К
несчастью, "одинаково" в данном случае означает "одинаково скверно": голова
инженера пребывала в самом плачевном состоянии, а из лекарств ему за все это
время перепал лишь бурдючок вина, который принес пленивший его корнет
Йорген. Корнет выразил надежду, что по выздоровлении инженер второго ранга
окажет ему честь и они еще разок встретятся в поединке -- но желательно с
каким-нибудь более традиционным оружием, нежели жердь. И, разумеется, он
может считать себя свободным, по крайней мере в пределах лагеря -- под слово
офицера... Однако неделей спустя рохирримы отбыли в мордорский поход --
добывать для Арагорна корону Воссоединенного Королевства, и в тот же день
Кумая вместе со всеми остальными ранеными отправили в миндоллуинские
каменоломни: Гондор уже был вполне цивилизованным государством -- не чета
отсталому Рохану...
и сотрясением мозга, постоянно швыряющим его в омуты беспамятства, -- было
полнейшей загадкой; скорее всего -- из одного лишь троллийского упрямства,
просто назло тюремщикам. Впрочем, никаких иллюзий насчет дальнейшей своей
судьбы он не питал. Кумай в свое время прошел (согласно традиции, принятой в
состоятельных троллийских семьях) всю рабочую цепочку на отцовских рудниках
в Цаганцабе -- от рудокопа до помощника маркшейдера; он достаточно хорошо
разбирался в организации горных работ, чтобы понять -- экономические
соображения здесь никого не волнуют, и они отправлены в Миндоллуин вовсе не
затем, чтобы принести хозяевам каменоломен некую прибыль, а чтобы сдохнуть.
Для мордорских военнопленных установили такое соотношении пайка и норм
выработки, что это было вполне откровенным "убийством в рассрочку".
-- куда денешься? -- кое-как втянулись в этот убийственный ритм, нагрянули с
инспекцией эльфы. Позор и варварство, разорялись они, неужто неясно, что эти
люди годны на нечто большее, чем катать тачку? Ведь тут полно специалистов
по чему угодно -- берите их и используйте по прямому назначению, черт
побери! Гондорское начальство смущенно чесало в затылках -- "оплошали, ваше
степенство!" -- и тут же устроило своеобразную "перепись мастеров": в
результате несколько десятков счастливчиков сменили миндоллуинский ад на
работу по специальности, навсегда покинув каменоломни.
создавая для врага летательные аппараты тяжелее воздуха (а именно это и было
его ремеслом), почел невозможным: есть вещи, которых делать нельзя потому,
что их делать нельзя. И точка. Побег из Миндоллуина был очевидной утопией, а
иных возможностей вырваться отсюда он решительно не видел; истощение между
тем исправно делало свое дело -- все чаще накатывала полнейшая апатия.
Трудно сказать, сколько он протянул бы в таком режиме еще -- может, неделю,
а может, и все полгода (хотя навряд ли год), однако Мбанга -- упокой Единый
его душу -- ухитрился напоследок столь замечательно хлопнуть дверью, что
решил заодно и все Кумаевы проблемы -- раз и навсегда.
инженер второго ранга, заглянул незнакомец: сам сухощавый и стремительный в
движениях, а смуглое лицо уроженца заандуинского юга отмечено властной
решительностью -- скорее всего офицер с умбарского капера, по странному
капризу судьбы угодивший в Миндоллуин, а не на нок-рею боевой галеры
королевского флота. Он с минуту постоял в задумчивости над этим кровавым
месивом, по которому совершенно уже по-хозяйски разгуливали стада жирных
мух, и проворчал, ни к кому особо не обращаясь: "Да, к утру, пожалуй что,
испечется..." Затем он исчез, но спустя полчаса, к немалому удивлению
Кумаевых соседей, появился вновь и принялся за лечение. Распорядившись
попридержать пациента -- чтоб тот не дергался, -- он принялся втирать прямо
в сочащиеся сукровицей рубцы ядовито-желтую мазь с резким вяжущим запахом
камфары; боль была такая, что разом выдернула Кумая из зыбкого забытья, и не
будь он столь истощен, черта с два товарищи по бараку удержали бы его в
неподвижности. Однако Пират (так его окрестили пленные) спокойно продолжал
делать свое дело, и спустя буквально какие-то минуты тело раненого
расслабилось, оплывая потом, температура буквально на глазах пошла на убыль,