не помогал -- чтобы по-настоящему прийти в себя, требовалось нюхнуть
кокнара: страх за эти дни полностью выел резидента изнутри, оставив лишь
жалкую сморщенную оболочку. За ворота посольства капитан теперь не выходил
вовсе, а спал только днем, не раздеваясь: он отчего-то убедил себя, будто
Мангуст явится за ним именно в полночь -- как в преследовавших его кошмарах.
проскальзывала внутрь его кабинета тенями-ниньокве, то заявлялась вполне
натуральными призраками прямо из глубин большого настенного зеркала
кхандской работы (очнувшись в тот раз, он тут же разбил его вдребезги), а то
просто вламывалась в дверь, как обычный полицейский наряд -- при всех
регалиях и документах. Ярче всего ему запомнился тот сон, где на него напали
четыре огромных -- с кошку размером -- нетопыря. Неуязвимо-верткие, они
гоняли капитана по всему ночному зданию и со злобным писком хлестали его по
голове своими кожистыми крыльями, норовя добраться до глаз: ладони, которыми
он прикрывал лицо, и затылок с шеей были уже изорваны в кровавый фарш их
мелкими острыми клыками -- и лишь тогда последовала неизменная сюжетная
развязка: "Капитан Марандил. именем короля вы арестованы. Сержант, отберите
у него оружие, жетон и ключи от сейфа. В подвал его!"
сообразил, что проснулся не сам по себе -- в дверях кабинета переминается
вестовой. -- Вас срочно вызывает господин посол.
утренней почте пакет с показаниями Аравана, Чрезвычайный и полномочный посол
Воссоединенного Королевства сэр Элдред потребовал от резидента объяснений:
получив же вместо таковых жалобный лепет на тему "я не я и корова не моя",
он стал шарахаться от капитана как от зачумленного, демонстративно прервав с
ним всякие дела. Самый ужас состоял в том, что версия событий,
продиктованная Аравану Тангорном, оказалась столь убедительной, что Марандил
усомнился в собственном рассудке: а вдруг он и вправду отдал такой приказ --
находясь в каком-то помрачении ума? Он утвердился в этом настолько, что
ликвидировал раненого Моримира ("А ну как тот, придя в себя, тоже подтвердит
факт приказа на похищение Альгали?"): ликвидировал второпях, оставив
множество следов, и тем самым отрезал себе всякие пути к отступлению.
Марандил физически ощущал удушливую пустоту, возникшую вокруг него в
резидентуре: подчиненные -- все как один -- избегали встречаться с ним
взглядом, а в помещениях, куда он заходил, тотчас замирали всякие разговоры.
Умом он понимал, что самое время уходить в бега, но оказаться в одиночку в
городе боялся еще больше. Оставалось лишь уповать на то, что ДСД доберется
до Мангуста раньше, чем тот -- до него; в то, что лейтенанта сумеет
остановить его собственная охрана (та получила соответствующий приказ), он
уже не верил.
порядок одежду, изрядно пожеванную после сна.
мелких шрамиков на губах...
под руки двумя занявшими позицию по бокам от двери оборванцами в
перемазанных грязью камзолах. Сэр Элдред стоял чуть поодаль; в его позе и
выражении лица причудливым образом смешивались оскорбленное
аристократическое высокомерие и служебное подобострастие -- чувствовалось,
что его превосходительство только что получил пресловутую скипидарную клизму
ведра эдак на три. В кресле же посла сидел, нога на ногу. Мангуст
собственной персоной -- столь же чумазый, как и его подчиненные.
него оружие, жетон и ключи от сейфа. В подвал его! -- И, вставая, бросил
через плечо: -- А вам, господин посол, настоятельно рекомендую дать по
заднице мешалкой начальнику охраны. Вообще-то к вам сюда можно пробраться
минимум четырьмя способами, но чтоб даже входы в ливневую канализацию не
были забраны решетками... То есть такое раздолбайство просто в голове не
укладывается! Так что не удивляйтесь, ежели как-нибудь поутру обнаружите в
посольском саду цыганский табор, а в вестибюле -- пару дрыхнущих бродяг...
угодно, но только не с ним -- капитаном тайной стражи Марандилом, главою
умбарской резидентуры!.. Но его уже волокут вниз по крутым выщербленным
ступенькам (ему вдруг со странной отчетливостью припомнилось, что ступенек
этих ровно двадцать штук, а на четвертой снизу есть по центру здоровенная
выбоина), а потом, в подвале, единым махом вытряхивают из одежды и, голого,
подвешивают за связанные большие пальцы на крюк в потолочной балке... И
тогда перед ним вновь возникает лицо Мангуста -- глаза в глаза.
Я хочу знать -- кто надоумил тебя навести на нашу группу эльфов, стравив их
подполье с тайной стражей Его Величества. На кого ты работаешь в
Минас-Тирите -- на людей Арвен? Что им известно о миссии Тангорна?
в выдернутых суставах и отлично понимая, что это еще пока легкая разминка.
-- Я не отдавал никаких приказов о похищении этого Альгали -- Араван либо
рехнулся, либо работал от себя...
ускользнуть в настоящее беспамятство, и это длится долго, бесконечно
долго... А потом все кончилось: милость Валаров воистину беспредельна. и
ласковые ладони Вайры подхватывают его. унося в самое надежное из убежищ --
в сумрачные покои Мандоса...
все! Так на кого из свиты Арвен ты работаешь? Как осуществляется связь?
их перечислил некогда в своей "Всеобщей истории" Аш-Шарам, но это, пожалуй,
говорит лишь об особенностях личного вкуса великого вендотенийца: тот отдал
предпочтение не функциональным сооружениям (сколь угодно грандиозным), а
изысканным безделушкам вроде барад-дурского шпиля или Висячего храма в
Мендоре. Семисотсаженная насыпь, соединившая четыре века назад Полуостров с
Островами, исправно поражала воображение каждого прибывающего в Умбар: она
была шире любой из городских улиц и позволяла разминуться двум бактрианьим
караванам. Собственно, за этим ее и строили -- теперь купцам, возившим по
Чевелгарскому тракту товары с материка и на материк, не было нужды возиться
с паромными переправами. Не задаром, ясное дело: как утверждали злые языки,
из тех серебряных монет, что переплатили за эти четыре века в городскую
казну караванщики, можно было бы насыпать рядышком вторую такую же дамбу.
стороны Полуострова, раскинулся целый городок из пестрых шатров, палаток и
бамбуковых балаганчиков. Здесь купец, истомленный пятидневным переходом по
крутым серпантинам Чевелгарского тракта, имел все возможности потратить свои
денежки более приятным для себя способом, нежели в кабинете сборщика
таможенных пошлин. Стелющийся над мангалами сизоватый шашлычный чад -- едва
ли не более вкусный, чем сами шашлыки, девушки всех цветов кожи и телесных
объемов, ненавязчиво демонстрирующие свои прелести, прорицатели и маги,
сулящие за какую-то пикколу предсказать результат грядущей сделки, а за
кастамирку -- раз и навсегда стереть в порошок всех твоих конкурентов...
Напористо взывали к милосердию нищие, шныряли карманники, артистично
завлекали в свою компанию лохов шулера и наперсточники; тут же степенно
вершили свой собственный рэкет полицейские (место было хлебное -- чего
там... Говорят, некий начинающий страж порядка на полном серьезе подал
своему начальнику такой вот рапорт: "Испытывая крайнюю денежную нужду по
случаю рождения третьего ребенка, прошу хотя бы ненадолго перевести меня на
Длинную дамбу). Словом, эдакий Умбар в миниатюре -- во всей своей красе.
таможенные чиновники будто бы норовили заснуть на ходу (что не мешало им
неукоснительно совать носы в каждый тюк) -- так еще возник дополнительный
затор на самой дамбе, где строителям приспичило менять дорожную облицовку.
Здоровенный чернобородый караван-баши из Кханда уже понял: таможенники -- да
порази их Всемогущий трясучкой и гнойными язвами! -- промурыжили его столько
времени, что раньше обеда его бактрианам уже не попасть на Острова никакими
силами -- а значит, сегодняшний базарный день пошел ишаку под хвост. Ладно,
чего теперь дергаться и пускать дым из ушей... на все воля Всемогущего.
Поручив присматривать за животными и товаром своему помощнику, он, чтобы
скоротать время, решил прошвырнуться по палаточному городку.
шафранного плова и блюдо сладких пирожков с курагой), он двинулся было
назад, но застрял перед маленьким помостом, где призывно изгибалась
оливково-смуглая танцовщица, всю одежду которой составляли несколько
разлетающихся шелковых ленточек. Два горца с Полуострова так и пожирали ее
глазами -- начиная с двигающихся во вполне недвусмысленном ритме стройных
бедер и матово-лоснящегося живота; при этом они, разумеется, не забывали
время от времени сплевывать, как бы в крайнем омерзении ("Тьфу, и чего
городские в том находят? Ведь ни кожи в ней, ни рожи"), а также обмениваться
между собою прочувствованными обобщениями на предмет морального облика
горожанок. Караван-баши уже прикидывал -- почем ему встанет более тесное
знакомство с танцовщицей в ее палатке позади помоста, но тут принесла
откуда-то нелегкая хакимианского проповедника -- облаченную в полусгнившие
лохмотья плешивую мумию с горящими как уголья глазами, -- и тот с ходу
обрушил шквал обличении на головы распутников, "похотливо взирающих на
непотребство, чинимое падшей сестрою нашей". "Падшей сестре" все это было
абсолютно по барабану, а вот караванщик предпочел быстренько слинять в