может, и не звезда, а маленькая кровоточащая ранка на груди ночи. И
звезды заметно побледнели, словно хотели переключить мое внимание на
эту, новую звездочку. Да нет, не звезда это, а отблеск ночного костра.
Вокруг него покачиваются неясные тени - это могут быть люди. Или
кусты. Или призраки тех и других. Звездочка исчезает так же
неожиданно, как и возникла. Ее поглощает вселенская тьма, и она
возвращает звездам их бессмертную яркость. Сколько может длиться ночь,
если исходить из непреложного факта: деление племени на какие-то
отрезки - понятие весьма условное, рожденное извращенным человеческим
мышлением. Зато мне утешительно думать, что ночь длится
десять-двенадцать часов. Или один час, только растянутый в
десять-двенадцать раз. Прошлое - это краешек вечности. Собственно
вечность - это настоящее. Будущее - тоже краешек, только с другого
конца.
воды; ее дыхание - слабое движение воздуха. Оно напоминает медузу
космических размеров. Я для нее лишь микроскопическая частичка
вещества, плывущая вместе с водой во взвешенном состоянии. Медуза
всосала меня в свое прозрачное нутро, и теперь я растворяюсь в нем
тихо и безболезненно.
возникает вопрос: что со мной? Между мною, материально-телесным, и
моим самосознанием стоит разделяющее нас твердое, прозрачное стекло,
мешающее слиться двум моим сущностям. Это длится миг, но, возможно, и
вечность. Самосознание отмечает ненормальность такого состояния.
Стеклянная плоскость растворяется в расплавленной магме воли - и обе
сущности органично перемешиваются. Справа возникает берег, и я понимаю
предельно отчетливо - берег! Небольшие волны толкают лодку со всех
сторон, словно рождаются внизу, в придонном слое, и стараются
выплеснуть нас вверх. Парус в бездействии, потому что его движение -
это ветер. Ветра нет. Откуда же волны?
направлена вселенская энергия звезд? Для меня это не имеет никакого
значения. Важно, чтобы берег оставался справа...
иголок. Не сразу соображаю, что иголки - это комары, облепившие меня.
Перед глазами колышутся ярко-зеленые ветви. Лодка уткнулась в берег,
укачиваемая тихой зыбью. На нижней ветке сидят две черные птицы. В их
оперении радужно сияет отблеск солнечного света. Там, где массивный
клюв соединяется с головой, пузырятся ярко-красные наросты. Птицы
напоминают ворон. Их глаза прикованы к вздувшейся ране моего товарища.
У одной из них нервно вздрагивает крыло, и она перепрыгнула на ветку
пониже. Птицы разглядывают нас то одним, то другим глазом, выворачивая
головы набок. Перевожу взгляд на Ного. Вороны, наверное, гадают: уже
или еще нет? Нет, черт бы вас побрал, нет! Я тычу в их сторону веслом.
Они не взлетают, а перескакивают на более высокие ветки. Издают
какие-то булькающие возгласы недовольства. Я нащупываю пульс на
горячем запястье Ного, брызгаю водой в его лицо:
открываются. Я вижу в них удивление:
Вода соленая. Море!
Горькой Воде! - я перевожу взгляд на широкое водное пространство. Ного
тоже приподнимается:
пространство. Подстраиваю парус под прохладное дыхание ветра. Лодка
разворачивается и устремляется вперед, словно и ей передалось мое
нетерпение. У нас появилась целеустремленность. Я очень долго ждал
этого часа, представлял его величественным, счастливым. На деле он
оказался нетерпением и тревогой. Быстрее, быстрее! Меня не устраивает
скорость, с которой парус увлекает лодку. Я хватаю весла и начинаю
грести. Лодка скользит вдоль берега, прыгая по волнам. Волны
зеленоватые, морские, прозрачные. Берег все такой же: низкий, пологий.
Зеленая стена кустов и деревьев несколько отодвинулась от воды,
поднялась по береговому откосу, освободив место для чистого желтого
песка.
каждые три-пять минут поворачиваю голову и смотрю, что там впереди,
скоро ли появится долгожданный силуэт? Так прошел час, другой,
третий... Солнце поднялось высоко в небо. Я гребу, двигаю веслами в
отчаянных рывках и не спускаю глаз с берега. Ного лежит без сознания.
Я не позволяю себе остановиться ни на минутку, все кажется, что за
следующим скалистым выступом откроется панорама залива с нашим
кораблем. Только бы не проскочить! На рисунке гладкокожего был
начерчен залив с узкой горловиной, или залив, отгороженный островом от
открытого моря.
оказались на исходе. Я так торопился, что утром не приготовил своего
обычного завтрака - слегка поджаренную рыбу. Обед вообще провалился в
какое-то беспамятство. В тот день мой мозг сверлила одна-единственная
мысль - быстрее к "Викингу"! В голове ничего, кроме вспыхивающего
лихорадочным огнем слова "Викинг"...
Значит, силы откуда-то берутся! Не буду останавливаться, буду грести
до последнего издыхания, но не выпущу из рук весел, пока не доберусь
до "Викинга". Я уже не человек, а гребная машина, которая ритмично,
размеренно поднимает и опускает весла...
стал вылавливать его. Разворачивать лодку? Маневрировать не было сил.
Броситься за ним вплавь - потом не догонишь лодку, и она уйдет в
открытое море. А сил уже не осталось. Кладу весло в ложбинку между
корпусом лодки и стволами бамбука. Отдохну. Займусь парусом. Ветер
посвежел - парус напрягся. Пусть работает, а я отдохну. Почему я опять
оказался во власти отчаяния? Нельзя же считать, что если ничего не
произошло, то это к лучшему или к худшему. По рассказам гладкокожего
не следовало, что залив с "Викингом" находится рядом с устьем Большой
Реки. Возможно, он откроется через час, а возможно - и через несколько
дней. Не следует пороть горячку. Только бы Ного держался.
дикому миру. Пока мы плыли по реке, мы не задумывались о том, где
напиться воды. Наклонился и попил. Теперь меня мучает жажда, а я не
могу напиться вдоволь. Полощу рот и выплевываю. А все потому, что не
догадался вырубить из бамбука пару сосудов и наполнить их водой...
только вышли в море. Тоже не догадался. Поливаю ему грудь, голову. У
Ного частое горячее дыхание. Держись, друг! Судьба должна быть
справедливой к нам. Мы не просим вознаграждения за наши страдания, мы
просим прекратить их.
Хотя бы ручеек объявился маленький! В ночных сумерках белеет кипень
прибоя. Волны с шумом разбиваются о скалы, и я воспринимаю этот шум,
как предостережение. Теперь-то уж точно мне нельзя уснуть. На реке
уснул - лодка уткнулась в береговые заросли, а ты можешь и дальше
дрыхнуть. Здесь, если уснешь, окажешься среди волн, расшибающих свое
бессилие о скалы. Они только рады будут раздробить о них и наши тела.
прорисовываются на фоне ночного неба. Ночью я испытал любопытное
состояние. Оно интересно тем, что со мною это произошло впервые. Боясь
расшибиться о скалы, я старался держать лодку в нескольких десятках
метров от берега. Лодка бежала вдоль скал, за бортом шуршала вода, от
скал долетал шум прибоя... Не знаю, сколько прошло времени, но я впал
в забытье. Это было нечто среднее между сном и бодрствованием. То есть
в моем сознании спали все участки, за исключением тех, которые следили
за движением лодки и ее управлением. Я спал с открытыми глазами.
отношению к ветру. В литературе я читал описание подобных случаев.
Солдат, например, спал в строю во время ночного марша. Шагал, как и
все, выдерживал дистанцию. Этот солдат шел внутри колонны. А другой
уснувший шагал в крайней шеренге. Он потихоньку стал забирать влево и,
к изумлению остальных солдат, свалился в кювет.
парусе, а я понял, что уснул. Ного так и не пришел в сознание.
переживал: не проскочил ли вход в залив? Тьма явственно поредела, ушла
в расселины и пещеры, и только над морем она таяла незаметно.
Рассветало быстро. Вот уже солнце выглянуло за край морского
горизонта, полмира наполнилось блеском его лучей, а скалы в полосе
прибоя заискрились. Все краски природы заиграли первозданно. Выделялся
синий цвет морского горизонта на западной стороне. Жаль, Ного не видит
этой картины. Сухопутный дикарь, обитающий вдали от моря, он никогда
не видел этого обилия красок, их свежести. Мне кажется, что я где-то
уже видел и скалы, и море, и восход солнца над морем... Когда-то в
моих ушах уже звучала величественная музыка волн среди береговых скал.
Лондон Джек
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Эриксон Стивен
Перумов Ник