появился и, как бы передразнивая меня, каждый раз в противоположную
сторону, назад и вперед двигался мой автомобиль. Мне же неотвязно
казалось, что это неяркое отражение автомобиля в полированной поверхности
линзы, пока я не смекнул: ведь зеркальное отражение должно двигаться
параллельно, в ту же сторону, что и отражаемый предмет.
выключив преобразователи, не подбежал Кобальский.
Максим!
машины. И тут я обратил внимание на то, что вижу как бы двумя зрениями:
ясно вижу окружающее обычным образом и откуда-то издали и свысока - тоже
отчетливо, но бледным, неярким наслоением - вижу обширное пространство,
среди которого мы находились... Вторым зрением, не различая деталей, видел
внизу и довольно далеко маленького Кобальского, себя, свой автомобиль -
все это за линией электропередачи. Видел все это "неплотным" зрением из
кабины своего старенького "Москвича".
я. - Галлюцинации какие-то, миражи... Что вы со мной сделали?
привыкнешь. Вот увидишь. И перестанешь его замечать.
меня, коротко бросил Кобальский. - А это смутное зрение у тебя из-за
него... - И удовлетворенно добавил: - Ничего: лучше Большого Кеши
получился... Парень что надо! Не то что Кеша - плавать умеет!..
линии проводки, которые недавно набросил. Я посмотрел, куда он небрежно
кивнул.
автомобиль. Я думал, что это еще какое-нибудь отражение. Ничего не мог
понять, пока, отвлекшись от другого, совершенно самостоятельного,
неплотного зрения, мне не удалось соотнести, соразмерить с чем-либо
величину стоявшего вдали автомобиля. Саксауловые деревца, ютившиеся с
северной стороны холма, которого теперь и в помине не было, по сравнению с
автомобилем были настоящими былинками. Тот, другой автомобиль, до
неправдоподобности увеличенная копия моего настоящего, был не меньше
восьмиэтажного дома. Какой-то частью, долей целого, я ощущал себя там, за
рулем, с мыслями и намерениями, соответствовавшими тамошней ситуации,
слушал, как работает мотор, видел перед собой приборный щиток...
отворилась. Наружу показалась одна нога, потом другая (мне не верилось,
что я все это вижу). Слегка согнувшись, человек-исполин выбрался из
автомобиля, встал во весь свой потрясающий рост. Он был точь-в-точь в моей
одежде, во всем так похож на меня, что я не мог отделаться от ощущения,
будто вижу себя в каком-то циклопическом зеркале или на удивительном
объемном экране.
не то что удивило меня, а буквально потрясло. Автомобиль - это еще так
себе: небывало большая машина, и только. Но огромный человек... Не статуя,
не каменное изваяние, а живой человек со всеми тонкостями движений. Скорее
я сам был похож на одеревеневшего истукана. Мои чувства, способность
понимать в тот момент находились в каком-то неопределенном, пограничном
состоянии: мой обычный жизненный опыт упорно противился признать
физическую, телесную реальность гиганта. Я цеплялся за стихийное, слабым
ключом бившее из подсознания сомнение - что все это не так, что не следует
верить глазам своим. Сомнение в истинности своих ощущений было
одновременно и зыбкой надеждой рассудка, что вот-вот, еще несколько
мгновений, и суть оптического эффекта, и уловка Кобальского - все станет
ясным.
автомашины, что от взрывоподобного удара мы с Кобальским на миг замерли.
Старайся предвидеть результаты действий.
видел, как он видит нас. Теперь мне это неплотное второе зрение не очень
мешало: я знал, что это такое, а раз знал, то и быстро стал привыкать к
нему.
нам. Он остановился по ту сторону высоковольтных проводов, присел перед
нами. Его лицо, руки имели естественный, приятный цвет - все полнейшая моя
копия, включая одежду, обувь, только копия устрашающе увеличенная...
когда, как сдержанный, близкий гром, раздался его рокочущий бас:
Речь его раскатывалась так медленно, что его слова поначалу было трудно
понять.
Кобальскому упаковывать зеркало и линзу в плоский футляр, а сам все
поглядывал на исполина и одновременно его зрением с высоты с интересом
разглядывал Кобальского, себя, маленькую автомашину. Его ироническое
любопытство раздражало меня.
после короткого молчания рокотно спросил он.
можно проехать незамеченным.
пророкотал исполин. - Там могут встретиться пастухи со стадами овец.
Кобальский, - нет ничего проще, чем объехать стадо. А пастухам никто не
поверит: мираж! Да, кстати, Максим, будь поосторожней: смотри, эти
высоковольтные провода не порви.
А то часть реплики говорили одновременно. Когда же фразу начинали вместе,
я тут же осекался: его голос заглушал мой, да и говорил он медленнее меня,
и я по быстро приобретенной привычке соглашался с тем, что остальные слова
договаривал он, потому что смысл наших высказываний почти всегда был один
и тот же. Почти, но не всегда, успел я заметить...
таким неожиданным образом, что не быть свидетелем дальнейшего было просто
неразумно. Тем более Кобальский убедительно просил "довести дело до
конца". Он опасался, что мой двойник-великан вдруг станет действовать
слишком независимо и тогда можно было бы прибегнуть к моей решительной
воле. Я не размышлял и согласился сопровождать его, хотя конечный смысл
всей этой его затеи был мне непонятен.
перекусили. Мой близнец тоже поел.
хлеба, сочные помидоры величиной с добрый валун, глыбы халвы и прочее.
Посреди поспешной трапезы я просыпал соль и отправился было к исполину,
сидевшему метрах в тридцати от нас, но Кобальский тут же меня остановил,
сказав, что вся та пища все-таки великанская, что есть ее нам ни в коем
случае нельзя.
осторожно поставил тележку с футляром и наш автомобиль в свой, на заднее
сиденье, а нас поднял в коробку, которая была перед ветровым стеклом
внутри кабины. Все было сделано в два счета. Я никогда не испытывал
большего страха, чем в тот момент, когда великан-двойник протянул ко мне
свою руку. Он большим и указательным пальцем взял меня под мышки, поднял и
на огромной высоте, как букашку, пронес в открытую дверцу циклопического
автомобиля. Держал он меня очень бережно, я ощущал это по дрожанию его
пальцев.
осторожности уронит с огромной высоты. Я как мог правой рукой сверху
обхватил его указательный палец, а перед самой дверцей не выдержал и
крикнул: "Осторожно, осторожно! Смотри не урони меня. Подставь снизу
ладонь левой руки..."
руке. "Значит, - подумал я, - он даже не подозревает о моем страхе и мои
слова для него были полной неожиданностью, раз он так рассмеялся".
неприятно было бы уронить самого себя... Чего ты боишься? Я ведь и сам
знаю, что с такой крошкой-малявкой надо быть поосторожней! Что, не так,
что ли?
раз так заразительно смеялся, когда мне было далеко не до смеха. Да и это
его ироническое "крошка-малявка" мне совершенно не понравилось. Он вел
себя так, как часто по отношению к другим вел себя я: без лишних
"сантиментов". Да и что следовало мне от него ожидать? Ведь он был я,
другой я со всеми особенностями моего характера, только огромный, сильный
и такой демонстративно независимый, насмешливый. Меня беспокоило его