безразличие ко мне, а потому смущала и величина. В нем сразу же
обнаружилась готовая к действию моя заносчивость, только преувеличенная: я
такой могущественный! И тут я поймал себя на мысли: вот как неожиданно
проявились - да еще, наверное, и не так могут обернуться против меня же
самого! - некоторые черты моего характера. Тысячекратно в моем близнеце
обеспеченные силой, эти мои личностные свойства теперь таким неожиданным
образом подавляли все мое существо.
цельности, уже приобретала свой личный опыт и, конечно, постепенно должна
была становиться все более и более самостоятельной, со временем во всех
отношениях все менее и менее похожей на меня. Но перемениться так быстро,
перестать замечать меня так искренне - это для меня было слишком большой
неожиданностью.
покладистого, безбоязненного. Ну и с целым рядом других достоинств (не
считая того, что я еще умел плавать и водить автомобиль!). Теперь я его
понимал: насчет моего ума и прочего такого он явно иронизировал. Для
Кобальского было важно, чтоб человек, которого он выбрал для осуществления
своего замысла, был самонадеянным, заносчивым и в то же время покладистым.
Смышленый фотограф был уверен, что я для него открытая книга. Он был
убежден, что со мной "вся игра сделана". Мне казалось, что я знал себя. Но
попробуй отговори исполина от предстоящей поездки...
мне точно так, как я обычно относился к другим. Ведь я для него был
другой.
мы относимся к другим? Да, но, конечно, не всегда".
можно отмахнуться, а с отразившейся, отлетевшей от меня моей сутью,
которая была воплощена в огромную массу и обладала колоссальной силой...
конечно, теперь на произвол Кобальского свою копию я оставить не мог. Да,
я боялся: колосс мог натворить бед.
других, знающих физику и биологию, понимал, что при таком увеличении
объема и массы моя копия должна просто-напросто раздавить себя - или
рассыпаться, или расползтись. Его ноги, казалось, не должны были выдержать
вес всего его тела... Но этого не происходило. Очевидно,
физико-биологически его тело обладало особыми свойствами. И невиданную
упругость, прочность его тела изначально обеспечивал сам способ создания -
именно при помощи масс-голографической установки. Исполин был легок на
ходу, хотя, когда шел, оставлял заметно вдавленные в землю, все о нем,
казалось, говорившие следы. Речь его была медленной, рокочущей, голос
самого низкого регистра - понятно, органы его речи не могли издавать
колебания с такой же частотой, как и обыкновенный человек. Наши слова он
воспринимал почти как писк. Да и сила звука нашего голоса была для него
почти на пороге слышимости. Поэтому-то и пользовался Кобальский своим
рупором. Хотя все, что он хотел сказать исполину, он мог сказать прямо
мне, и тот все бы знал. Но Кобальский всячески форсировал
самостоятельность моего двойника...
ветровым стеклом. Через минуту рядом со мной был и Кобальский.
задрожало. Огромная машина тронулась с места и покатила. Мы с Кобальским
стояли в коробке перед самым ветровым стеклом. Крепко ухватившись руками
за борт, всматривались в быстро, очень быстро убегавшую под невероятный
автомобиль пустыню.
при такой скорости машины встречные воздушные потоки где-то находили, и
немалые, щели - в них гудело и свистело, заглушая стук мотора. А еще
сильнее, почти невыносимо для нашего слуха, брякала и звенела какая-то
"железка" внизу под ногами водителя. Хоть уши от всего затыкай. Я
оглянулся - за машиной все позади закрывала пыльная вихревая завеса.
раскаленной пустыни. Иногда притормаживал или слегка сворачивал и гнал
дальше. Был осторожен. И я скоро перестал опасаться, что нашим воздушным
вихрем разнесет какую-нибудь отару.
безлюдным местам - к пустынному восточному берегу Каспийского моря. Скоро
двигатель циклопического автомобиля забарахлил, и исполин битых несколько
часов ремонтировал его.
оказались на безлюдном берегу моря.
4
по равнинному побережью, нашли то место, где несколько дней назад у
Кобальского произошла досадная осечка.
науки" (в их числе и Кобальский) при сложных и странных обстоятельствах с
довольно-таки большой высоты уронили в море какой-то ледяной телескоп. И
вот теперь этот таинственный инструмент лежал где-то на дне, километрах в
десяти от берега, и его необходимо было срочно достать.
от берега.
на аккуратно подставленную ладонь моего двойника. Он открыл дверцу и вылез
из машины. Когда мы с его опущенной ладони сошли на землю, то увидели, как
прочь от нас по берегу изо всех сил бегут два человека. Легко себе
представить их состояние, когда они увидели чудовищно большой,
разъезжающий по берегу автомобиль, а потом еще и его владельца.
Успокаивать их, объяснять им, конечно, ничего не следовало: они и так
слишком были потрясены увиденным. Долго еще другим, неплотным зрением
моего двойника я с высоты видел, как двое бежали по берегу, а потом
повернули прочь от моря, в пустынные пространства.
извлек тележку, в которой стоял футляр с масс-голографической установкой.
Тот осторожно достал тележку и поставил ее недалеко от воды.
после утомительной дороги, прилег на берегу, и Кобальский ему, а не мне
принялся все объяснять, давать указания и советы. Мой двойник внимательно
слушал инструкции и в знак понимания и согласия кивал головой.
(потому что он скрывал от меня суть своего замысла), мой огромный близнец
собирался принять самое активное участие в извлечении телескопа со дна
моря. Меня удивляло его слишком уж независимое поведение: в своих
намерениях и поступках он руководствовался прежде всего своими личными
соображениями!.. Да, он был другим, не тем же самым, чем был я. Он был
огромным и сильным и мог сделать то, чего никогда не смог бы сделать я. Он
телескоп со дна моря достать мог, а я нет. И это внешнего порядка различие
делало различными и мотивы нашего поведения. Но главное было в другом.
вдруг не понял, в чем суть нашего с ним различия.
оставался тот я, который был еще сегодня утром, вчера, позавчера... Он был
копией с того прежнего меня, перед которым великан еще не появился и когда
во мне еще не могло возникнуть чувство ответственности за его поступки.
слухом двойника все еще воспринимал голос Кобальского, слышал каждое слово
его инструкций и советов. Его голос раздражал меня, и, чтоб заглушить эти
неприятно звучавшие слова, я стал насвистывать.
хоть свистеть перестал. Ты мешаешь мне слушать объяснения. Мне ведь надо
знать, где и как доставать телескоп.
телескоп. Сначала надо узнать, что это за инструмент такой. И почему он
оказался на дне... Может быть, его нельзя доставать. Хватит и всех этих
зеркал, алмазов и...
моя копия - я не то же, что и ты... Мы разные. В тебе я прежний. А сам я
переменился, как только появился ты.
осколков - больших плит и маленьких черепков, прежде составлявших,
очевидно, нечто огромное целое. Это были не то поржавевшие, не то глиняные
обломки каких-то сложных деталей. Внимательно все вокруг рассматривая, я
обнаружил в нескольких местах довольно большие обрывки тонкой плотной
ткани. Еще чуть подальше за торчавший над осколками ремешок вытащил
раздавленный портативный радиоприемник. Громыхая плитами, скользя на
осколках, я по краю этих странных, будораживших воображение развалин
пробрался на солнечную сторону. И здесь сразу же наткнулся на коричневый
Верещагин Олег
Круз Андрей
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Флинт Эрик