было уже совсем ерундой, но он все же вышел на балкон, посмотрел вниз. Тут
уже весь дом был бы на ногах...
разложено. С какой целью Виктория могла все это вытащить из платяного
шкафа? И тут помимо его воли брюки зашагали в спальню. Он остановился
перед шкафом, холодея от ужаса. Рукав рубашки приподнял его руку и
заставил потянуть на себя дверцу.
него в упор смотрела жена.
сраженный ею, он глухо вскрикнул, схватился рукой за горло, покачнулся,
упал и потерял сознание.
семь. Пора собираться на работу. Голова его была свежа, а тело полно
бодрости и сил. Он легко приподнялся с постели и сел, свесив ноги на пол.
Тут его взгляд упал на платяной шкаф, и он вспомнил вчерашний кошмар.
Холодные мурашки поползли по его спине, а в желудке затошнило от страха.
видеть, что тот полон вещей, которым там и место. А Виктория? Нужно было
встать и отворить вторую дверцу шкафа, но он не мог заставить себя сделать
это. Он сидел, отрезанный от всего мира, отключив органы чувств, ничего не
слыша, не ощущая и не видя, кроме платяного шкафа. И когда он наконец
стряхнул с себя оцепенение, то неожиданно ощутил запах свежезаваренного
колумбийского кофе, услышал шипение яичницы на сковороде и голос своей
жены, негромко напевавшей мелодию последней дежурной песенки.
Виктория.
конца, не осмелился. Уж очень свежий и цветущий вид был у его жены.
сегодня она не расположена сердиться. - Вчера было то, что под утро я
проснулась и увидела тебя лежащим на полу. Хорошо, что дети в пионерском
лагере, - погрозила пальчиком Виктория Ивановна. - Что бы они подумали?
Вставай. Кофе остывает.
одеваться.
спектакле. У нее была хорошая память, и она умела убедительно и красиво
говорить. Валерий Михайлович старался поддержать разговор.
Они, кстати, очень часто ходили на различные концерты в четырнадцать
местных театров. И вкусы у них совпадали, правда, у Виктории Ивановны вкус
был немного тоньше. И то, что нравилось ей, нравилось и Валерию
Михайловичу. У них и вообще-то споров почти не бывало.
вчерашнем спектакле и добавлял несколько фраз. Виктория Ивановна
соглашалась с ним. Вчерашний поступок, после которого он не смог добраться
до постели, она ему простила. Господи, ну чего не бывает с мужчинами! Тем
более что Валерий Михайлович позволял себе крепко выпить лишь иногда. Он
даже в компаниях умудрялся оставаться почти трезвым.
ему почему-то пришла в голову мысль, что это его черный пиджак с
удовольствием обнимает бежевое платье жены. Мысль была дикая, но почему-то
не выходила из головы, пока он шел на работу..."
14
это не объяснительный документ, ничего такого, что проливало бы свет на
причину драки; во-вторых, за те несколько минут, что Федор провел в купе
проводниц, совершенно немыслимо было исписать такую пачку листов;
в-третьих, прочитать этот рассказ в вагоне-ресторане, будь да - же он
написан заранее, Валерий Михайлович тоже не успел бы. Я все так и сказал
Федору.
Нет, нет, нет, я понимаю, что внешним своим поведением позорю эту
безупречную организацию и всеми уважаемых ее членов. Я даже не стремлюсь
попасть в Союз писателей. Ну, или, вернее, еще не стремился. Так вот. Я
пишу рассказы, рассылая их в газеты и журналы. И еще не было случая, чтобы
рукописи где-то затерялись. Все они честно возвращаются ко мне назад. Их
никто не печатает, более того, их никто, я полагаю, и не читает. Я слишком
отрываюсь от жизни.
явное нетерпение. И это на него подействовало.
мной. Я написал рассказ о некоем Валерии Михайловиче Крестобойникове. И
вдруг здесь, в поезде, встречаю своего героя! Очень симпатичный человек.
Он и в рассказе мне симпатичен, это ведь чувствуется? У него неприятности
с вещами. А у кого их нет? Я пытаюсь, чем могу, помочь. С галстуком,
правда, мы не справились. А потом даю ему почитать свое произведение. Он
бросает лишь беглый взгляд на две-три страницы, кричит: "Всех вас надо на
трудовое перевоспитание! Подлец!" - и бьет меня смертным боем. Я
увертываюсь, бегу, но ноги уже не те, что были в молодости. Во всем теле
усталость, в глазах круги. Поворачиваюсь, чтобы попросить прощения,
вытягиваю вперед в мольбе руки, он натыкается на одну из них и падает. Что
вы на это скажете?
так вам его придется караулить. Одно беспокойство.
берет его на поруки.
верхнюю полку, снял с него грязные ботинки и сложил руки на груди.
дальше. Как-то смутно в голове маячила встреча с тещей и тестем,
объяснение с ними, слезы радости и всепрощение.
форменной фуражке. Он периодически выкрикивал:
восемнадцатого... Голубчиков здесь не проживает? Кто Голубчиков?
все же вопрошая: "Голубчиков есть? Срочная телеграмма Голубчикову!" Моя
фамилия, слава богу, была Мальцев. Это уж я знал точно. Не найдя адресата
в нашем вагоне, гражданин направился в следующий, шагая походкой моряка,
привыкшего и к килевой и к бортовой качке. А вагон что-то здорово
разболтало.
север. Лица у них были непроницаемы. Я достал пачку. В ней осталось всего
две сигареты. Я взял одну. И тут же за другой протянулась рука Степана
Матвеевича.
реальности. Не тянуло даже.
закурили спокойно.
прилипла к спине. В ушах все грохотало и повизгивало.
слишком уж тягостным.
другую реальность. Необъяснимо, но факты вроде бы за это.
конечно, некоторые странности...
были произвести три запуска в прошлое, а со мной ничего не произошло.
Что-то изменилось в вас, на Земле или в космосе, какой-нибудь сдвиг полей?
Матвеевич. - Давайте считать. Вас не удивляет скопление странностей?
Пришелец с планеты Ыбрыгым - раз. Появление у вас сына... Стойте, стойте!
Я сначала перечислю, а потом уж возражайте. Значит, появление у вас сына -
два. Бутылка, в которую наливают обыкновенную воду, а выливают кто что
хочет - три.
М-м... Что же еще?
вполне обычные вещи выдавать за чудо или фантастику! Ишь, сын у меня
появился!
тащила два чемодана и рюкзак, в то время как два молодых и здоровых
человека с трудом справились даже с одним чемоданом. Подумайте, разве в
нашей реальности такое может произойти?
Корнев Павел
Прозоров Александр
Андреев Николай
Роллинс Джеймс
Акунин Борис
Орлов Алекс