Чтение 41–й страницы книги ~Сиреневый кристалл~

Утром, плохо отдохнувшие, больше обычного возбужденные, мы снова
собрались на этот раз уже в кабинете ректора. Замеры были проделаны еще
раз, еще раз произведены расчеты - все три лодочки указывали на Австралию.

Совещание, как и накануне, было довольно тягостным и бесплодным до тех
пор, пока Мурзаров, как человек самый бдительный из нас, не предложил
проверить, какие самолеты ушли вчера вечером в направлении Австралии. Все
поняли, что это выход из создавшегося положения, легче вздохнули. Проверку
произвели быстро. Накануне в 22:35 в регулярный рейс Макими - Мельбурн
вылетел большой лайнер. На борту его находилось тридцать шесть пассажиров.

Доктор Ямш еще дозванивался в аэропорт, стараясь выяснить, кто именно
числился в списках вылетевших в Австралию, когда в кабинет вошел секретарь
и подал ему записку. Ректор прочел записку, положил трубку на аппарат и
обратился к собравшимся:

- Мне сейчас сообщили, что следственным органам выдан ордер на арест
сотрудника лаборатории Юсгора лаборанта Ару, обвиняемого в хищении из
университета силициевой плазмы и в преступной связи с контрабандистом
Баокаром.

Не трудно было заметить, как изменился в лице Асквит. Нельзя сказать,
что эта новость оставила спокойным кого-либо из нас. Ару мы верили, с ним
начали работу, и вот теперь...

Ару значился в списках пассажиров, накануне вылетевших из Макими в
Австралию. Приборы Асквита, видимо, и в самом деле работали превосходно,
коль скоро они были строго ориентированы по направлению Австралии.
Оставалось непонятным, откуда у Ару, который никуда не выезжал из Паутоо,
взялся Сиреневый Кристалл, пропавший в Таркоре?

Впрочем, как я узнал впоследствии, это было загадкой для всех, кроме
Асквита.

Как только официальная часть встречи с профессором Асквитом, так
неудачно старавшимся уличить нас в неблаговидных поступках, окончилась,
Ханан Борисович подошел к нему и уже без всякой запальчивости, даже как бы
участливо спросил:

- Вы огорчены, профессор?

- Чем именно?

- Потерей такого превосходного разведчика.

- Вы позволите мне не отвечать на этот вопрос?

- О, разумеется. Мне и так все ясно. Ару не только совершал подлости по
отношению к нам, но и вас подвел порядком. Ну что же, все это закономерно,
господин Асквит. "Ченснепповская система" не может быть совершенной: она
подбирает людей, способных предавать. Жаль только, что мы не раскусили
этого парня своевременно.

- От меня он никуда не денется, - спокойно и зло заключил Асквит.

Это прозвучало приговором. Мурзаров был больше всех удовлетворен
выигранным сражением. Повеселели все мы, но ненадолго. В этот же день
события повернулись так, что всем нам уже было не до Ару и не до проектов
Асквита, который предлагал запеленговать похитителя Сиреневого Кристалла в
Австралии. Вскоре и Асквит вынужден был отложить свои намерения.

Надвигалась беда, с которой надо было бороться, собрав все силы.
Угрожала опасность, для борьбы с которой стоило даже объединиться с
людьми, работающими в Западном Паутоо и в метрополии, - погибал огромный
цветущий край.

Матуан, река, берущая начало в горах Восточного Паутоо, орошает большую
плодородную долину, неисчислимые рисовые плантации. Это Нил Западного
Паутоо. И вот жизненосный поток, кормилец миллионов людей, иссякает. Беда
двойная: не только убавляется вода в Западном Паутоо, но и прибывает в
Восточном, затопляя поля и поселки.

В горах, в том месте, где нашли труп Баокара, начала свое нашествие
силициевая плазма. Что именно произошло с контрабандистом в то время -
сказать было трудно, но факт оставался фактом; именно здесь начала свой
разрушительный путь силициевая плазма, уничтожая все живое, местами
окаменевая, забивая живительные потоки, наступая на страну, лишая ее
урожая, губя селения и скот.

13. ГЕНЕРАТОР ЗАПАХОВ

Кировские острова. Утро. Легкий морозец, розовый иней на деревьях и
сине-сиреневые тени за сугробами. До Института электроники далеко, но я
оставил машину и иду пешком. Времени у меня мало. Нет ни минуты лишней, а
я все равно решаю идти пешком, хочу вдыхать полной грудью холодный воздух,
впитывать и впитывать эту ни с чем не сравнимую, подернутую нежным
утренним туманом красоту аллей, старинных дач, дворцов-санаториев,
мостиков, перекинутых через речушки и каналы. В моем распоряжении всего
три дня. На все. На встречи с родными, на любование Ленинградом, на
приемку в институте генератора. Но в это утро я не в силах был экономить
минуты и шел пешком. Шел долго, терзаясь и радуясь.

Солнце поднялось, засверкали кристаллики снега на вершинах деревьев,
подступающих к реке Крестовке, таяла сизая дымка, скрывавшая Елагин
остров... Солнце показалось из-за яхт-клуба. Огромное, багрово-красное и
совсем ручное. Неужели это то же самое солнце, которое неистовствует там,
на Паутоо? Такое казалось неправдоподобным. Ведь там, на Паутоо... Вот
тогда я забываю об искрящемся кружеве заколдованных морозом деревьев у
Крестовки, вспоминаю бушующую у истоков Матуана пену. Перед моим взором
встают гигантские окаменевшие исполины тропиков, умерщвленные силициевой
плазмой джунгли, и я вскакиваю в автобус.

Уже в вестибюле института, просторном и теплом (тут только я
почувствовал, как продрог утром), меня обрадовали и огорчили одновременно:
генератор действительно готов к сдаче государственной комиссии; получено
сообщение о введении чрезвычайного положения на всем архипелаге Паутоо.

Три дня, проведенные в Ленинграде, промелькнули незаметно. Из Паутоо
непрерывно поступали тревожные телеграммы. Никто из нас, занятых
генератором, не давал себе отдыха. Питались мы кое-как, на ходу, уезжали
на часок-другой отдохнуть и все остальное время не покидали испытательную
площадку.

Последняя регулировка, оформление документации, испытания. Проверка
агрегата вновь и вновь и наконец последняя проба на плазме, выпущенной на
испытательный участок.

Сосновые ветки, стволы, сучья, сваленные на выложенной чугунными
плитами площадке, пришлись силициевой плазме по вкусу ничуть не меньше,
чем пальмы и ротанги на Паутоо. Пенистая масса подбиралась все к новым и
новым порциям приносимого ей в жертву сосняка. Но вот включался генератор,
установленный на расстоянии сорока метров, и все прекращалось. Пена
затвердевала, мертвела. Портативный, мощный, изящно выполненный генератор
своими невидимыми лучами смело и безотказно разил надвигающееся на нас
чудище.

Рядом лежащие стволы свежесрубленных деревьев оставались
неповрежденными, все такими же синевато-зелеными, чуть припудренными
снежком.

Успех вызывал чувство огромного удовлетворения, а тревога не покидала
ни на миг: вести из Макими не радовали.

На следующее утро я уже прощался с Ленинградом. К полудню в специальный
скоростной самолет был погружен генератор, и я вместе с главным инженером
института вылетел в Макими.

Теперь, рассматривая потрепанные записные книжки тех боевых дней, я
удивляюсь, как мы успевали справляться со всем навалившимся на нас так
внезапно. Из Ленинграда я вылетел 18 февраля, а 22-го мы уже начали
наступление на самом ответственном участке бедствия - у водопада Никтеу.

В Макими я застал обстановку, напомнившую дни войны. Правительство
заседало почти беспрерывно. Создан был комитет по борьбе с силициевой
опасностью. Доктор Ямш и Юсгор несколько раз в день выступали по радио и
телевидению, призывая все население островов собирать туароке. Газеты были
полны сообщениями о "продвижении противника".

Плазма надвигалась, захватывая все новые и новые площади.

На Паутоо в это время во всех местах, мало-мальски пригодных для
производства смолы, день и ночь шла работа. Сотни тысяч людей сносили
кустарник в кучи, рубили его, варили, вытапливали смолу. И уже тысячи
костров окружают силициевое живое вещество в горах Канатура, и там, где
дымки туароке окутывали потоки плазмы, она каменела, замирала, становилась
не такой уж страшной. Весть об этом дошла до населения Западного Паутоо.
Вскоре и там стихийно начался сбор туароке.

Туароке в какой-то мере спасал положение. К окуриванию плазмы удалось
привлечь огромное количество людей, но все же дымки душистой смолы не в
состоянии были нацело ликвидировать опасность. Чуть заметный ветерок,
слегка отклонившийся в сторону поток дыма - и плазма оставалась
нетронутой, находила лазейку, растекалась и завоевывала новые участки. В
часы, когда низвергались с неба ливневые потоки, костры мгновенно тухли, а
живое силициевое вещество, освеженное, приободрившееся, действовало
особенно бурно и гордо.

Все надежды в то время мы возлагали на генератор запаха. Ночью 21
февраля его установили на вертолет, и еще до рассвета мы с Юсгором
ринулись в бой. Возбуждение было столь велико, что не замечался грохот
мотора. Внимание привлекало только одно - вершина Канатура, уже розовевшая
на темном небе. Что там делается? Как удастся справиться с нашествием? Я
пристально всматривался в таящие угрозу горы, с нетерпением ожидая момента
встречи с плазмой, стараясь представить, что она уже успела натворить.

Внизу, в долине, все выглядело привычным, мирным, ничего не говорило о
надвигающейся беде.

Восток быстро светлел, и, как только показался раскаленный диск солнца,
все озарилось золотым блеском. Террасы рисовых полей засияли смарагдовой
зеленью, среди маленьких, зеркально голубевших прудиков уютно темнели