У. Миллер

Песнь для Лейбовица

Роман

Перевод с английского Э. ВОРОВОНОЙ

Журнальный вариант

Часть 1

Да будет Человек (Fiat Homo)

1

Брат Френсис Джерард из Юты так, вероятно, никогда бы и не обнаружил
благословенные бумаги, если бы не паломник с опоясанными чреслами,
появившийся в пустыне, когда юный послушник говел на Великий пост.
Брату Френсису никогда прежде не доводилось видеть настоящего паломника с
опоясанными чреслами, но в подлинности пришельца усомниться он и не
подумал - во всяком случае, когда пришел в себя после того, как заметил на
горизонте, в знойном мареве движущуюся точку и ощутил леденящий ужас.
Точка превратилась в безногую, с крошечной головкой буквицу "йота",
неизвестно откуда взявшуюся на залитой слепящим солнцем разбитой дороге.
Казалось, "йота" приближается не шагом, а какими-то рывками, и брат
Френсис, вцепившись в крестик на своих четках, прочел "Ave", а потом и еще
раз, "йота", вернее всего, была мелким порождением демонов зноя,
истязавших землю в разгар полудня, когда все обитатели пустыни (кроме
ястребов-канюков да нескольких отшельников вроде Френсиса) затаились без
движения в своих норах или попрятались от свирепого солнца под камнями.
Лишь тварь чудовищная, противоестественная, либо же лишенная всякого
разумения, могла направиться куда-то в полуденный час.
Брат Френсис поспешно помолился еще и Святому Раулю Циклопейскому,
покровителю выродков, дабы святой уберег его от своих злосчастных
подопечных. (Ибо кто же не знает, что земля ныне населена чудищами? Все
живорожденное по закону, установленному церковью и природой, должно было
жить, и произведшие живое существо на свет обязаны были взрастить его.
Закону этому повиновались не всегда, однако достаточно часто, чтобы там и
сям развелись всякие чудища, нередко избиравшие для своих скитаний
отдаленнейшие уголки, - они кружили по ночам в прериях, вокруг костров,
разожженных путниками.) Но в конце концов "йота" выбралась из марева на
чистый воздух, и стало видно, что это паломник; брат Френсис пробормотал
"аминь" и выпустил из пальцев крестик.
Паломник оказался длинным, тощим стариком, обросшим косматой бородой, с
посохом в руке, в плетеной из прутьев шляпе и с перекинутым через плечо
бурдюком. Он так смачно чавкал и отплевывался, что никак не мог быть
видением; а для удачливого разбойника или людоеда старик был слишком щупл,
да к тому же еще и хром. И все же Френсис предпочел затаиться, он
спрятался за грудой камней, откуда мог наблюдать за паломником, оставаясь
незамеченным. Встреча двух незнакомцев в пустыне была происшествием
нечастым, вызывавшим подозрение у обоих - и тот и другой изготавливались к
любому повороту событий, к дружбе и к войне.
Миряне или странники проходили по этой древней дороге мимо аббатства раза
три в год, не чаще, хоть монастырь и располагался в оазисе - иначе монахи
просто не смогли бы здесь выжить. Аббатство могло бы стать пристанищем,
гостиницей для путников, да только дорога эта вела ниоткуда и в никуда,
как говорили в те времена. Возможно, в прежние века она соединяла Великое
Соленое Озеро с древним Эль-Пасо; к югу от монастыря дорога пересекала
такую же ленту потрескавшегося камня, тянувшуюся с востока на запад.
Перекресток совсем обветшал, но не от ног странствующих - от времени.
Паломник был уже совсем близко, однако послушник не спешил покинуть свое
убежище. Чресла путника были опоясаны куском грязной мешковины. Больше на
нем ничего и не было, если не считать шляпы и сандалий. Он шагал,
размеренно прихрамывая, наступая на больную ногу, опирался на тяжелый
посох. Походка паломника была ритмична, как у того, кто пришел издалека и
идти намерен еще долго. Однако, дойдя до развалин, он остановился и
осмотрелся по сторонам.
Френсис пригнулся пониже.
Тени на холмах, где когда-то стояли дома, не было, однако кое-где валялись
большие камни, способные дать приют и прохладу путнику, умеющему жить в
пустыне. Паломник оказался именно таким. Он огляделся вокруг, подыскивая
подходящую глыбу. Брат Френсис с одобрением отметил, что старик не стал
опрометчиво упираться в камень плечом, а с безопасного расстояния вытянул
вперед свой посох, засунул его под глыбу и, подложив снизу камень
поменьше, слегка приподнял глыбу этим импровизированным рычагом. Потом
подождал, пока выползет неминуемая шипящая гадина, бесстрастно убил ее
посохом и отшвырнул еще извивающийся труп в сторону. Избавившись от
предыдущего обитателя прохладного места, путник, как водится, перевернул
глыбу, чтобы насладиться прикосновением нижней холодной поверхности камня.
Затем он задрал набедренную повязку, сел тощими ягодицами на прохладный
камень, сбросил сандалии и прижался подошвами к холодному песку,
оставшемуся на месте перевернутого камня. Освежившись таким образом, он
пошевелил пальцами ног, беззубо осклабился и замурлыкал какую-то песенку.
Потом он вполголоса запел что-то вроде псалма на языке, которого послушник
не знал. Брат Френсис беспокойно переменил позу, устав сидеть согнувшись.
Продолжая петь, паломник достал сухарь и кусок сыра. Он умолк и, встав на
мгновение, выкрикнул на местном наречии:
"Будь благословен Адоной Элохим, Царь всего сущего, дающий хлебу
произрастать из земли"; его гнусавый крик сильно смахивал на мычание.
Потом старик снова сел и начал есть.
Этот странник уже давно в пути, подумал брат Френсис, ибо сам он не знал
по соседству государств, управляемых правителем с таким незнакомым именем
и такими странными притязаниями. Старик совершает паломничество в
покаянии, предположил брат Френсис, - может быть, к "святилищу" в
монастыре, хотя "святилище" еще не было официально признано, и даже сам
"святой" таковым еще не считался. И все же брат Френсис решил, что
по-другому не объяснить появление старого паломника на этой дороге,
ведущей в никуда.
Путник жевал хлеб и сыр, не спеша; и по мере того, как тревога послушника
стихала, ему все труднее было сохранять неподвижность. Обет молчания во
время поста не дозволял ему разговаривать со стариком; а если он оставит
свое убежище за камнями прежде, чем уйдет старик, тот, конечно, увидит или
услышит послушника. Уходить же отсюда до окончания поста юноше запрещалось.
Все еще слегка колеблясь, брат Френсис громко откашлялся и выпрямился.
Хлеб и сыр выпали из рук паломника. Старик схватил свой посох и вскочил.
- Ты чего это подкрадываешься!
Он угрожающе замахнулся посохом на фигуру в капюшоне, поднявшуюся из-за
груды камней. Брат Френсис заметил, что на толстом конце посоха был шип.
Послушник в высшей степени учтиво поклонился, но это не произвело на
незнакомца никакого впечатления.
- Оставайся там, где стоишь! - каркнул он. - Не подходи, урод! У меня для
тебя ничего нет кроме сыра, вот, возьми. Может, тебе нужно мое мясо, так у
меня лишь кожа да кости, но без боя я их не отдам. Уходи! Уходи отсюда!
- Подожди...
Послушник запнулся. Милосердие или хотя бы простая вежливость допускали
нарушение обета, если этого требовали обстоятельства; но всякий раз, когда
приходилось принимать подобные решения, брат Френсис нервничал.
- Я не урод, добрый простак, - продолжал юноша, употребив вежливое
обращение. Он откинул капюшон, чтобы видно было его монашескую стрижку, и
протянул свои четки. - Ты знаешь, что это?
Паломник, как приготовившаяся к прыжку кошка, несколько мгновений изучающе
смотрел на обожженное солнцем юное лицо послушника. Ошибку старика можно
было понять.
Нелепые создания, рыскавшие по пустыням, часто надевали капюшоны, маски
или широкие одежды, чтобы скрыть свое уродство. Среди них встречались
уроды не только физические, были и такие, что считали путешественников
подходящим средством пропитания.
После быстрого и внимательного осмотра паломник распрямился.
- А... Ты из этих. - Он стоял, опираясь на посох, и хмурился.
- Это вон там что. Монастырь Лейбовица? - спросил он, указывая на тесную
кучку домов, темневшую далеко на юге.
Брат Френсис вежливо поклонился и утвердительно кивнул.
- Что ты делаешь в этих развалинах?
Юноша подобрал среди камней кусочек мела. Маловероятно, что старик
грамотный, но брат Френсис решил попробовать. Простонародные диалекты не
имели ни алфавита, ни орфографии, поэтому он нацарапал на плоском большом
камне латинские слова:
"Послушание. Уединение. Молчание" и затем пониже написал эти слова на
древнеанглийском. И несмотря на большое желание поговорить с кем-нибудь,
послушник все же надеялся, что старик поймет надпись и оставит его в
одиночестве накануне завершения поста.
Старик криво усмехнулся, взглянув на надпись. Его смех больше был похож на
блеяние.
- Хе-хе, все еще пишете шиворот-навыворот, - сказал он. Но если он и понял
слова, то не удосужился принять их к сведению. Старик отложил посох, снова
сел на камень, подобрал с песка хлеб и сыр и стал счищать с них грязь.
Френсис облизнул губы и отвернулся. С тех пор, как начался Великий пост,
юноша не ел ничего, кроме кактусов да горсточки высохших зерен; когда дело
касалось испытаний, предписанных послушнику, правила поста и воздержания