Чтение 78–й страницы книги ~Последний полустанок~

- Я рад, что этого сейчас не потребуется. Ваши доводы более
состоятельны, чем мои. Но разрешите несколько позже вернуться к этому
вопросу.

Набатников проводил гостя и, вспомнив Медоварова, вздохнул. Какие же
все-таки разные слова "подозрительность" и "подозрение". Сегодня он
встретился и с тем и с другим. Не слишком ли этого много для профессора,
которому положено заниматься высокой наукой - космическими: лучами и
прочим.

Но что поделаешь? Такова жизнь.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Об одной важной телеграмме, о случайности и

необходимости, об успешном эксперименте профессора

Набатникова и о том, как избежать лишних волнений.

Последние испытания "Униона" поколебали сомнения противников Пояркова.
Да, действительно, газонаполненная летающая конструкция с реактивными
двигателями может быть использована не только для исследования верхних
слоев атмосферы, но и как средство воздушного транспорта. Кое-кто
иронически улыбался. Помилуйте, дорогие друзья, но ведь это возврат к
старому! Жесткий дирижабль Циолковского. Ну конечно, форма другая,
двигатели более современные. Только в наш век, когда открыты принципиально
новые пути в развитии транспортной авиации, когда существуют и
конвертопланы, и турболеты, и даже проекты фотонной ракеты, как-то странно
возвращаться к дирижаблю.

Сторонники Пояркова доказывали, что для трансатлантических перелетов
реактивный дирижабль обладает существенными преимуществами перед всеми
другими видами транспорта. Полет на нем абсолютно безопасен, он может
садиться даже на воду. У него огромная грузоподъемность при малых
эксплуатационных расходах.

Так говорили инженеры, экономисты, хозяйственники. И с этим нельзя было
не согласиться. Но когда им стало известно, что "Унион" это не просто
летающая лаборатория и тем более не дирижабль для перевозки людей и
грузов, а нечто вроде космического корабля, то многое пожимали плечами.
Такую махину отправить в космос? Здесь, наверное, без атомного горючего не
обойдешься.

Однако специалистов, которые хорошо знали, что "Унион" уже испытывался
с атомными двигателями, удивляло другое. Оказывается, во время полета
"Униона"

его можно выводить на разные орбиты. Видимо, это имеет научное и
практическое значение.

Но до этого пока еще далеко, а сейчас Поярков нервничал. В Москве до
сих пор не решили, можно ли запустить "Унион" в ближайшие недели?

Наконец-то пришел долгожданный ответ. Набатников пригласил Пояркова в
свой кабинет и, грузно приподнявшись с кресла, протянул телеграмму:

- Наша просьба удовлетворена.

- Какой вариант? - несмело спросил Поярков и почему-то побледнел.

- Самый максимальный. Сейчас покажу.

Не скрывая своего торжества, Набатников сбросил пиджак, подошел к стене
и щелкнул выключателем. Взметнулась вверх намотанная на валик шторка. На
черном стекле светящимися люминесцентными красками были нарисованы
предполагаемые орбиты "Униона".

- Наглядный чертежик? - весело спросил Афанасий Гаврилович. - Люблю
законченную работу...

Перед глазами Пояркова светились разноцветные эллипсы. Они окружали
голубой шар Земли. Вот самая близкая к ней, оранжевая орбита, вот
следующая, нарисованная зеленой краской, затем сиреневая.

Несмотря на огромные знания и широкий технический кругозор, Афанасий
Гаврилович Набатников все же оставался физиком, а Серафим Михайлович
Поярков - конструктором. Поэтому точнейшие расчеты, связанные с
траекторией полета, были им недоступны. Этим занимались математики и
астрономы с помощью самых совершенных электронно-вычислительных машин.

- А ведь здорово, что выбрали именно этот вариант! - говорил Афанасий
Гаврилович, скользя взглядом по сияющей орбите. - После первого испытания
"Униона" и обработки всего материала я подумал о некоторых незнакомых
частицах.

Поярков снисходительно улыбнулся:

- Вы ждете, что там найдутся какие-нибудь особые частицы небывалой
мощности?

- Всякое может быть, - уклончиво заметил Афанасий Гаврилович. - Сегодня
вечерком я кое-что расскажу. Кстати, а что ты думаешь о "Чайках"? Нельзя
ли разместить еще несколько штук?

- Пока у меня такого задания не было, - пожимая плечами, ответил
Поярков. - Ведь рассчитывали, что полет будет с людьми. А в телеграмме
ничего не сказано.

Набатников опустил шторку у карты.

- Вероятно, решение придет дополнительно. Ну а как проходит тренировка
у Багрецова?

- Врачи довольны. Только я боюсь, что зря мы парня мучаем. А вдруг
полет не разрешат?

- Но ведь он на это и не рассчитывает. Обыкновенная контрольная
проверка.

Так оно, собственно говоря, и было. В Ионосферном институте велась
большая работа по изучению человеческого организма в условиях космических
полетов.

Для этих целей приглашали летчиков и просто добровольцев. Таким
"добровольцем" считался и конструктор Поярков, которому по роду работы
было крайне необходимо представить себе самочувствие космического
путешественника. Ведь работа только начата, и дальше конструктор будет
проектировать не "полустанки" вроде "Униона" и даже не космические
вокзалы, а орбитальные пассажирские лайнеры. Значит, всякие ускорения,
перегрузки и хотя бы минутную невесомость надо испытать на себе.

Ну а при чем тут Багрецов? Здесь, в Ионосферном институте, он занимался
исследованием орла-разведчика, подготавливал к испытаниям анализатор
Мейсона.

Обе эти работы были уже закончены. Разведчик с кратким отчетом отослан
в Москву, где, вероятно, его покажут иностранным корреспондентам.

И все же Набатников и Дерябин не хотели отпускать молодого инженера,
которому вот уже второй раз продлили срок командировки. Бабкина тоже не
отпускали по причине исследования в его организме космических и
радиоактивных частиц. Багрецову приходилось работать со всякими
современными медицинскими контрольными приборами, а потому здесь, в
Ионосферном институте, ему поручили за ними присматривать. Ведь далеко не
каждый врач знает электронику и радиотехнику - им трудно разбираться в
капризах новых приборов.

Не раз для проверки Багрецов надевал их на себя и, так же как Поярков,
вертелся на специальной карусели, летал на реактивных самолетах и, кроме
перегрузки и невесомости, испытывал всякие другие неприятности. Потом они
превратились в систему и послужили основой для серьезной тренировки.

Афанасий Гаврилович с удовлетворением отметил новое увлечение Багрецова
и, получив самые лестные отзывы врачей о предварительных результатах этой
тренировки, как-то в шутку сказал ему:

- Не пойму я тебя, Вадим. Неужели ты хочешь опять подняться в "Унионе"?

Первый полет не отбил охоту?

Вадим вдруг сразу посерьезнел.

- Тогда это была случайность. А сейчас я думаю о необходимости.

- Значит, если бы таковая оказалась, - все так же улыбаясь, продолжал
Набатников, - то полетел бы не задумываясь?

- Почему не задумываясь? Я уже думал... Мог бы следить за приборами.

Наверное, это нужно...

На том и закончился разговор. Афанасий Гаврилович был уверен, что Вадим
от своих слов не откажется, и если будет получено разрешение на полет
"Униона"

с экипажем, то можно послать Пояркова и Багрецова. В самом деле, ведь
кроме старика Дерябина, которому даже думать нельзя о таком рискованном
путешествии, никто лучше Багрецова не знал приборов "Униона". К тому же он
наблюдал за ними в полете. У Вадима было какое-то особое чутье, интуиция,
пользуясь которой он мгновенно определял ту или иную неисправность в
сложном аппарате. Не следовало бы, конечно, сомневаться в надежности
многократно проверенной техники, но всякие бывают случайности - опытный
глаз не помешает.

* * * * * * * * * *

Привезли специальные скафандры, совсем не похожие на те
противоперегрузочные костюмы, в которых тренировались Поярков и Багрецов.
В новых скафандрах было все предусмотрено - не только пневматические
бандажи, но и электрическое обогревание и хитроумная автоматика.

К этой автоматике Вадим не сразу привык. Сидишь в испытательной кабине
с приподнятым, будто забрало, рыцарским шлемом. Но вот изменяется