Чтение 95–й страницы книги ~Последний полустанок~

приходя в библиотеку, просят: "Дайте что-нибудь про шпионов". Другие книги
их не интересуют. Да, кстати, если эти строки попадутся на глаза
Аскольдику - в чем я глубоко сомневаюсь, ведь, кроме "шпионской" и
"ультракосмической"

литературы, он ничего не читает, - то я хотел бы напомнить ему о
язвительных письмах, посылаемых им в редакции по поводу той или иной
книги. Аскольдик бывал глубоко разочарован, коли, рассчитывая встретиться
со шпионами, не находил в книге таковых и написана она была о людях, с
которыми встречаешься каждый день. "Удивляюсь, дорогой товарищ редактор, -
строчил Аскольдик. - Как можно печатать подобное "произведение"? Все ясно
с самого начала... Нет захватывающих переживаний... Покажите нам
захватывающие картины будущего...

Раскройте тайны галактики... А здесь дидактика, поучительство... Мы уже
выросли..." Ну и так далее.

Мне по-человечески жаль вас, Аскольдик: неприятности в семье, вы тоже
остались не у дел. Спекуляция приключенческими книгами - занятие
ненадежное.

А ведь, не правда ли, странно, что вы, такой мастак по части детектива,
десятки книг изучили до тонкости, - и вдруг сами попались в ловушку, стали
невольным пособником иностранной разведки. Нет, я вас не пугаю, вы
счастливо избежали других, еще более серьезных неприятностей. Из всех вас,
"дальних родственников", случайно связанных с испытаниями "Униона",
пострадал лишь "болезненно бдительный" Медоваров. Извините, что я применил
не совсем обычный термин, но это действительно болезнь, и характеризуется
она подозрительностью и слепотой. Какое противоречивое сочетание, не
правда ли?

Но уважаемый Толь Толич был действительно слеп. Именно вас, Аскольдик,
следовало бы остерегаться. На месте Медоварова или любого другого
руководителя я бы никогда не принял вас ни в научный институт, ни в
лабораторию, где хоть в какой-то мере ваша деятельность могла бы повлиять
на успех испытаний, на судьбу изобретения.

Опять парадокс. Успех испытаний! Судьба изобретения! Да неужели они
могут зависеть от какого-то помощника фотолаборанта? Вздор!

Но будьте терпеливы, Аскольдик. Я еще должен поговорить с Валентином
Игнатьевичем.

Мне рассказывали, Валентин Игнатьевич, что вы страшно возмущались
фельетонами, где высмеивались темы некоторых кандидатских диссертаций.

Встретив в печати критику научной деятельности "последних полустанков"
вроде пресловутого НИИАП, вы писали пространные заявления в разные
организации с требованием прекратить "травлю честных советских ученых".

Не сердитесь, Валентин Игнатьевич. Советские ученые сделали все, чтобы
возвеличить славу родины. Земным поклоном кланяется им народ. Но ведь
дело-то это святое, а потому некоторые ваши поступки кажутся
кощунственными, тем более что они продиктованы не интересами науки, а
иными, не очень благородными соображениями.

Вы человек умный, и жизненного опыта у вас достаточно, а потому
прекрасно знаете, зачем пишутся и фельетоны и даже книги, в которых вы и
близкие вам по духу ученые показаны, как они есть. Их не так уж много,
однако наука знает примеры, когда один лишний атом чужеродного вещества
делает его никуда не годным.

Мы научились очищать германий, удалять из него вредные для работы
примеси.

Научимся различать и тех, кто мешает науке двигаться вперед.

А это в тысячи раз сложнее. Неужели, Валентин Игнатьевич, вы думаете,
что мне очень приятно вспоминать о вас вот уже во второй книге?

Так хочется помечтать, без удержу, без предела. Ведь тема-то
космическая. Но я придержал мечту и захотел показать читателям, к чему
могут привести некоторые эгоистические наклонности, характерные не только
для вас.

Когда-нибудь люди научатся относиться к этому без лишней
снисходительности.

Я не буду напоминать вам о методах, которыми вы пользовались, когда
готовили докторскую диссертацию, как к вам попал "осколок солнца", не
стану рассказывать, какими путями вы добились испытаний вашей "космической
брони"

и как старались задержать полет "Униона". Если это вас заинтересует, то
перелистайте книгу.

Итак, я уже говорил, что вы, Валентин Игнатьевич, и другие близкие вам
по духу товарищи частично повинны в неудаче первого космического полета
"Униона". Вы помните, что редактор журнала, где собирались печатать статью
о ваших работах, возражал против снимков иллюминаторов из "космической
брони".

Вас это тогда не насторожило? Не заставило хоть чуточку притушить
саморекламу? Нисколько! Вы стали действовать через других лиц.

Я очень смущен, Валентин Игнатьевич, что вас, доктора наук, ставлю
рядом с Медоваровым, помощником фотолаборанта Семенюком и даже с Риммой,
которая сейчас работает официанткой. Но ведь вы все советские граждане.
Думаю, что должны понимать всю сложность нашего времени, когда идет борьба
двух политических систем...

Впрочем, я слишком примитивно рассуждаю... Вы морщитесь, и к тому же
политика вас вообще не интересует... Тогда попробуем иначе. Есть добро и
зло. Ясно, что вы не принадлежите к людям, которые окружили нашу страну
авиационными и атомно-ракетными базами, то есть к тем, кто творит зло. Вы
стоите где-то посредине.

А в наши дни борьбы за общее счастье это равносильно тому, что вы уже
одной ногой в чужом лагере.

Вы презрительно усмехаетесь. Но я и сам чувствую, что вас не убедил.
Тогда обратимся к фактам. Будьте добры, прочитайте еще несколько страничек.

* * * * * * * * * *

Набатников приехал вовремя. Не успел он пройти в свой кабинет, как
Дерябин предупредил, что от Пояркова получена кодированная радиограмма. Он
просит вывести "Унион" на другую, более удаленную от Земли орбиту.

- Чем это вызвано? - спросил Набатников.

Дерябин молча указал на сигнальные точки, подтверждающие, что в
"Унионе" не все благополучно - пробито несколько ячеек.

Это было полной неожиданностью для Набатникова.

- Что говорят специалисты?

- Разводят руками, - огорченно сказал Дерябин, и глаза его сердито
сверкнули из-под очков. - Доказывают, что теоретически это возможно, но
практически сомнительно. Правда, поверхность "Униона" достаточно велика, а
потому вероятность встреч с метеоритами возрастает.

- Но ведь даже маленькие метеориты оставляют за собой ионизированный
след.

Хоть это обнаружили?

- Нет. Тут происходит какое-то странное явление. Видимо, Поярков не
хочет во второй раз встречаться с метеоритами, превратившимися в спутники.

- О таком превращении я что-то не слышал. Еще одна тайна природы?

Дерябин рассеянно потрогал колючие усы.

- Не слишком ли часто мы на нее ссылаемся?

- А чем ты докажешь обратное?

- В том-то и дело, что это пока гипотеза.

Помедлив, Набатников наконец решился:

- Гипотеза или тайна, но орбиту придется изменить... Действуй, Борис.

Через несколько минут, убедившись, что операция прошла благополучно,
Дерябин возвратился к Набатникову.

Он следил за полетом "Униона" по контрольным приборам и экранам. На
одном из них, где горели сигнальные точки, Набатников задержался взглядом.

- Кроме этого, никаких особых повреждений не замечено? - спросил он
недовольно.

- Техника вся в порядке. Самочувствие экипажа... - Борис Захарович
запнулся и огляделся по сторонам, - ...ну, в общем, так сказать, хорошее.
Только вот с Тимошкой. - Он махнул рукой. - Идемте... Сами увидите.

В зале, где хозяйничали биологи, повисла настороженная тишина. Все были
удручены и даже несколько обижены, что из-за простой случайности один из
важнейших экспериментов оказался незавершенным.

На экране, к которому сейчас подошел Набатников, виден был одноглазый
пес, добрый друг и помощник человека. В последние смертные свои минуты он,
как рассказывают, тянулся к репродуктору, откуда слышал успокаивающий
человеческий голос.

А голос этот дрожал. Почему? Ведь молодой ученый, тот, кому пришлось
успокаивать Тимошку, не раз снимал с операционного стола трупы собак, над
которыми проводил опыты во имя жизни людей. Но сейчас было другое. Всякий
понимал, что в космической пустоте без воздуха не сможет существовать
живое существо. Метеорит пробил стенки Тимошкиной камеры, и "одноглазика",
как его ласково называли, не стало.

Набатников с грустью смотрел на плавающий в пустоте окоченевший труп,
где у самой морды, будто дразнясь, кружился кусок сахара. Не успел его
поймать Тимошка.

Возможно, лишь в эту минуту за все время полета "Униона" у Набатникова
проснулось нечто вроде страха. Теоретические расчеты, экспериментальные
данные - все это говорило, что метеорная опасность ничтожна, и вот вам в
первом же мало-мальски длительном полете первая жертва. Судя по всему,
метеориты были маленькие, такие легко сгорают даже в верхних слоях
атмосферы. Но почему они попали в орбиту "Униона"? Значит, далеко еще не
все изучено.