Чтение 98–й страницы книги ~Счастливая звезда (Альтаир)~

промышленностью.

Не так давно Набатников спорил с Пичуевым, которому очень понравилась
идея этих "арктических оазисов". Понравилась до того, что он уже стал
доказывать профессору, будто это частное решение полностью исключает все
другие пути отепления северных районов страны. Конечно, инженер Пичуев не
специалист в этой области, его дело телевидение, но все же ему кажется,
что всякие фантастические проекты, вроде использования тепла земных недр
или атомной энергии, которой можно растопить льды, поворота морских
течений, - все это действительно фантастика, ею она и останется.

На это Набатников ответил:

- Не беспокойтесь, друг мой, все будет использовано. Все найдет свое
место. Опыт у нас огромный, растет с годами. В одном месте используем
атомную технику, в другом тепло недр. А задачу будем решать общую -
превращать землю, как говорил Горький, в "прекрасное человеческое жилище".

Система комбинированных направленных взрывов была тщательно продумана
специалистами. Взрывы должны не только вскрывать рудные пласты и возводить
горы, но и уплотнять их, чтобы предупредить осадку породы и возможные
оползни. Иначе на склонах ничего не построишь, Набатников представлял
себе, сколь высоки должны быть склоны воронки. На новой географической
карте они будут нарисованы коричневой краской, как Крымский хребет.
Действительно, надежная стена от северных ветров.

Вполне возможно, что климатологи потребуют открыть ее с западной или
южной стороны. Тогда на карте хребет будет выглядеть баранкой, у которой
кто-то выгрыз кусок.

Теплый город четко представлялся Набатникову, будто он видел его наяву.

Заводские корпуса, склады, театры, кино разместились в толще горы. Как
это сделать? Надо заранее построить железобетонные коробки, способные
выдержать падающую на них землю. Таким образом, после взрывов в теле горы
окажутся пустоты, где можно разместить склады, построить заводские цехи с
окнами, выходящими на юг. На вершине южного склона вырастут здания
высокогорного санатория. А еще выше, на самой кромке хребта, протянется
цепь ветроэлектрических станций.

И все это можно сделать энергией атома. Это будет не очень скоро,
сейчас у нас другие задачи. Завтрашний взрыв - лишь короткий сигнал к
началу больших работ во имя человека, а не его уничтожения!

Историческая несправедливость будет исправлена, и сделают это советские
люди.

Набатников лежал с открытыми глазами, смотрел на просвечивающую уже к
утру ткань палатки, думая о той миссии, которая ему предназначена.

А в другой палатке неподалеку сидел Медоваров. Ему тоже не спалось, но
судьбы человечества его не волновали. Расстегнув пижаму и почесывая
волосатую грудь, он писал заявление: "Министру (копия - директору
института). Секретарю райкома (копия - секретарю парткома института) ".

"Поведение профессора Набатникова А. Г., - каллиграфически четко
выводил помощник начальника экспедиции, - недостойно советского
руководителя и коммуниста, тем более секретаря партбюро отдела. Он окружил
себя случайными молодыми кадрами из студентов... Слабая финансовая
дисциплина... Процветает круговая порука... Производится недопустимая
слежка за старыми руководящими кадрами, для чего используются технические
средства, вплоть до телевидения... Набатников А. Г.

превышает данные ему полномочия. Оскорбляет людей и подрывает их
авторитет... не терпит критики. Одного ответственного работника назвал
"паршивым человеком". В экспедиции создалась невыносимая обстановка.

Воспитательная работа не ведется... Самолеты используются для личных
надобностей. Так, например, летчица Аверина З. З., прикомандированная к
экспедиции, в личных целях израсходовала горючее, чтобы слетать за
карманной радиостанцией, принадлежащей некоему Багрецову. Она же ради
него, опять-таки из личных побуждений, совершила парашютный прыжок вопреки
установленным инструкциям, повредила ногу и теперь находится на бюллетене.
Продолжать работу в экспедиции не может. Дело страдает. Сам же
Набатников..."

Всю ночь писал Медоваров, рассчитывая этими заявлениями спасти свое
благополучие. Ему было не важно, какими методами сейчас воспользоваться -
грязными намеками или прямой клеветой.

А тот, о ком это писалось, думал о завтрашнем опыте, о судьбах людей,
населяющих планету, и думал о нем - Медоварове.

Трудно взрывать горы, соединять каналами реки, создавать моря и осушать
болота, но еще труднее переделывать характеры людей. Кто виноват, что в
нашей стране еще живут, а порой и благоденствуют Медоваровы - люди ловкие,
приспособляющиеся к любой обстановке, ради карьеры готовые поступиться
своей совестью, предать товарища и выйти сухим из воды? Кто виноват, что
остались еще у нас мелкие завистники, льстецы, самодуры и стяжатели?
Прежде всего, Набатников винил в этом людей равнодушных.

"Мне-то какое дело? - думает каждый из них. - Живет себе человек, меня
не трогает. Буду я с ним связываться! Своих забот достаточно..." Это они
подписывают сдержанные, но в основном положительные характеристики,
оберегая свои нервы от прямого и честного разговора с уволенным
работником. Это они никогда не скажут "да" или "нет", а пользуются
неопределенными словами: "возможно", "вероятно", "надо полагать", "едва
ли".

В воспитании Медоварова повинны и добряки. Есть такая категория людей.

Однажды за какие-то провинности Медоварову попало от директора
института. Но как?

В кабинете, куда по своим делам зашел Набатников, сидел этакий добрячок
в расстегнутой косоворотке, бывший тогда директором. Обаятельный, веселый,
ну прямо отец родной, радующийся проказам любимого сынка.

- Слушай, милок, почему ты работаешь плохо? - ласково, потирая руки,
спрашивал он Медоварова. - Жалуются на тебя, милок. На футбол поедем?

Набатников вспомнил случай на теплоходе, когда счастливый отец не знал,
как угодить своему избалованному отпрыску. Ребенок и пятидесятилетний
Медоваров - оба они изуродованы равнодушными и чересчур добродушными
воспитателями. "Кто же виноват? - вновь и вновь спрашивал себя Набатников.
- Все! Все мы - огромный коллектив. Это мы умиляемся, глядя на слепую
родительскую любовь, и не замечаем, как на глазах у нас растут маленькие
эгоистики, а потом делаются негодяями. Мы миримся с Медоваровыми в роли
руководителей. - И тут же подумал: - А кто это мы?

Коллектив не безлик, и спрашивать нужно с каждого члена этого
коллектива". Так что же делать с Медоваровым? Формальных оснований для его
увольнения нет. Ясно, что найдутся сильные заступники, их у Толь Толича
хватает. Парторганизации не легко будет разобраться. Трудный случай.

Много повидал людей Набатников, был счастлив, что окружают его люди
большой, широкой души, они живут, работают, любят и ненавидят, делают
добро и совершают ошибки. Среди лих попадается и дурная трава - колючий
чертополох. Но кто же его не распознает? А есть и овсюг, не отличишь его
от полезного злака. Овсюг не сеют, он сам умеет зарываться в землю, чтобы
жить и расти со всеми. Живет, разрастается, и не хуже других. А подчас и
лучше - он цепкий, нахальный.

В эту ночь не заснуть. Что там мечтания, когда любуешься нашей золотой
нивой, взращенной великим трудом, и тебя не покидает тревога за урожай:

ведь еще остались сорняки!

Вставало утро. Афанасий Гаврилович вытащил из-под подушки часы - они
показывали половину пятого, - быстро оделся и с полотенцем пошел к
роднику. Холодная до ломоты в пальцах вода взбодрила его, исчезла
усталость после бессонницы.

На вершине горы, у подножия которой был разбит лагерь, медным блеском
горели известковые глыбы. Поднималось солнце.

Гора надежно защищала лагерь от взрывной волны и радиоактивных лучей,
образующихся в момент взрыва. Кроме того, даже через некоторое время после
этого нельзя пренебрегать защитой горы, так как некоторые радиоактивные
вещества стойки и вредоносны. Прогуливаться по тому месту, где недавно
произвели атомный взрыв, не рекомендуется. Во всяком случае до тех пор,
пока специальные приборы не покажут, что вредных излучений нет.

Вот почему Набатников, которому было очень важно сразу же увидеть
результаты взрыва, и не как-нибудь, а вблизи, решил использовать
телевизионное наблюдение. Привезенных ранее телевизоров не хватало.

Хорошо, что Пичуев захватил с собой еще два, с большими экранами, чтобы
разные специалисты могли увидеть взрыв одновременно, а потом наблюдали за
его последствиями. Конечно, основные исследования должны производиться с
помощью всевозможных регистрирующих приборов. Но глаза есть глаза, иной
раз лучше всякого прибора они помогают ученому оценивать сложные научные
явления. Набатников знал это по личному опыту.

Еще с вечера Пичуев установил телевизор на командном пункте. Телевизор
был с метровым экраном. Им особенно восхищался Лева Усиков. Вместе с
друзьями он помогал ставить антенну, подводил кабель и чувствовал - себя
незаменимым. Антенный кабель нужно вести умеючи, не делать острых углов, и
в то же время - изящно, со вкусом. Даже здешние опытные специалисты и то
остались довольны.

Пичуев встал рано, проверил телевизоры, а потом, сам того не замечая,
направился к палатке медпункта, задумался и опомнился лишь возле нее.

Возвращаться было поздно. Зина, закутанная в платок, сидела на
скамеечке, рядом лежали костыли. Пичуев отодвинул их в сторону, справился
о здоровье и сел поодаль.

За последние дни с Зиной он виделся часто. Благо предлог подходящий.

После нескольких взрывов следовало проверять с высоты, как изменилась
карта района. Для этой цели на двух вертолетах решено поставить
телекамеры. Передачу будут принимать в Москве.

Зина не раз поднималась на вертолете и хорошо пилотировала, поэтому,
как только ей разрешат, она этим делом займется, а пока готовилась,