Чтение 14–й страницы книги ~Тени под землей~

утверждал Андрей, стоит только позвать монтера, и он, взобравшись на
стремянку, легко снимет с неба пару прекрасных полуваттных звезд по сто
свечей каждая...

Редкие на этой улице прохожие иногда задерживали свой взгляд на
человеке с большим и неуклюжим фотоаппаратом на груди.

Опустив вниз его длинный объектив, я медленно пошел по тротуару. Андрей
молча шагал рядом и смотрел на экран.

На светящемся стекле мелькали тени гвоздей, пуговиц, подков... Проплыл
металлический прут, изогнутый костыль, сломанные железные грабли. Видимо,
когда-то давно здесь была деревня, уступившая место расширяющемуся городу.

Все эти предметы - костыль, грабли и гвозди - располагались на экране в
три этажа; мы проверяли это изменением фокусировки.

Мы смотрели сквозь стены домов и всюду видели металл, лишний раз
убеждаясь, какое важное место занимает он в нашей жизни. Стоило только
взглянуть на экран аппарата, направив незримые лучи сквозь стены любой
квартиры, и в рамке из темных линий труб, осветительных и телефонных
проводов мы видели все металлические вещи в комнатах.

Помню, в одной из таких комнат мы увидели замки буфета, за ними
повисшие как бы в воздухе поднос, кофейник, фигурный металлический чайник,
тут же висели ложки и вилки, где-то наверху выстроились в ряд
подстаканники. Возле них темнела крышка сахарницы, вырисовывался узор
ажурной корзинки для хлеба.

Вдруг чайник сорвался с места, за ним поплыли чайные ложки. Они быстро
разместились в подстаканниках, а чайник поплыл по кругу, низко кланяясь
каждой ложке.

- Смотри, Андрей, - указал я на экран. - Семья села пить чай.

Андрей из-за моего плеча равнодушно посмотрел на движущиеся тени.

- Сейфа, здесь не видно.

Для меня это тоже было ясно, но, прежде чем его найти, мне хотелось
подробно изучить особенности нашего аппарата: что он может видеть,
насколько четко и на каком расстоянии?

На экране, как я помню, тогда были видны: нож, танцующий над резной
металлической сухарницей, потом я увидел беспокойную ложку - она сначала
кружилась на одном месте, затем стала подниматься и опускаться. Я обратил
внимание, что немного выше воображаемого стола, который отмечался на
экране петлями откидывающейся крышки, дрожали большие причудливые серьги.
Между ними останавливалась чайная ложка. Вероятно, какая-то женщина с
серьгами пила чай с ложечки.

Меня тогда заинтересовали эти загадочные картинки. Я сравнил себя с
героем романа Лесажа, который приподнимал крыши домов, чтобы заглянуть
внутрь.

Невидимый луч скользнул дальше. На экране появилась решетка из тонких
пересекающих линий. Около нее видны были коленчатые рычаги, они то
поднимались, то опускались. В этой квартире стояла очень сложная машина.
Ее механизмы двигались сами по себе, так как никакого мотора вблизи от нее
я не видел. Трудно было понять, откуда в квартире появился такой агрегат.

Но вдруг из открытой форточки до меня донеслись звуки музыки. Странная
машина оказалась обыкновенным пианино. Кто-то играл на нем, двигались
тонкие рычажки, поднимались молоточки и ударяли по струнам.

Я направил объектив на соседнюю квартиру.

- Приемник "Радиотехника". Пять поддиапазонов. Девять ламп, - и Андрей
провел пальцем по стеклу экрана.

Он посмотрел на часы, упрямо сжал губы. "Прошел еще час, а от Вали
никаких известий", - вероятно, подумал Андрей, с нарочитой
заинтересованностью склонившись над экраном.

Я разглядывал металлический скелет приемника. В своей технической
обнаженности он произвел на меня странное впечатление. Трудно было
разобраться в тенях от ламп, трубок, дисков, рычагов, проводов и деталей.

Отгадать по этим пятнам и линиям марку приемника мог только Андрей. Он
видел скелет, как привычный чертеж, но определить сущность обыкновенных
вещей, угадать их в тенях на экране не умел; может быть, не хватало
воображения.

Говорят, что окружающие нас предметы, если на них взглянуть с какой-то
новой, неожиданной точки зрения, кажутся нам странными и фантастическими.

Так, например, вы можете долго рассматривать фотографию пчелиных сот
или пачки карандашей, если они сняты при большом увеличении, в неожиданном
ракурсе, смотреть и не понимать, что же все-таки изображено на снимке.

В нашем путешествии по городу мы испытывали подобное ощущение. Трудно,
а подчас и невозможно было узнать знакомые, всем известные вещи.

Скажем, мы тогда обследовали новую квартиру во втором этаже. По полу
ползал рогатый зверь на веревке. Силуэт его будто бы знаком, но все-таки я
долго ломал голову, прежде чем определить, что на экране обыкновенный
пылесос.

Опыт приобретался постепенно. Я скоро научился узнавать шкафы
холодильников, электросчетчики, стенные часы, телефонные аппараты.

Мы ходили сравнительно долго. Андрей то и дело оглядывался. Он ждал,
что нас догонит шофер. Но пока наши ожидания были напрасными, так же,
впрочем, как и поиски. Никаких круглых сейфов мы не видели. Встречались
круглые подносы, большие металлические баки, тазы, но они никак не
походили на хранилища чертежей.

Скользил невидимый луч "Всевидящего глаза". Во многих новых квартирах
мы видели пианино или рояли, холодильники и пылесосы. Просто и обычно
входят эти вещи в быт, спокойно и деловито размещаясь в квартирах и
нисколько не претендуя на какую-то особую значимость в жизни советского
человека.

Кабинет. На экране я видел рамки портретов, старинный письменный прибор
с фигуркой лошади. А рядом бежало перо... Кто сидел за этим письменным
столом?

Писатель, ученый, инженер? Или, может быть, взгромоздившись с ногами на
высокое кресло, школьник готовил уроки?

Долго мы ходили с нашим аппаратом. Видимо, Андрей уже давно убедился,
что предложенный им метод поисков сейфа ни к чему ни приведет. Сколько
нужно затратить времени для того, чтобы исследовать все этажи! И не сейфом
были в тот вечер заняты его мысли. Он все реже и реже смотрел на экран,
беспокойно вглядывался в лица случайных прохожих, точно спрашивая: "Не
видал ли кто из вас девушку в синем костюме... двадцати двух лет,
невысокого роста?.."

Да, тогда ему было не до поисков сейфа, так как прошло уже четырнадцать
часов с тех пор, как Валя уехала из гостиницы.

Я настолько увлекся испытаниями, что не заметил, как мой ассистент
исчез.

Остановившись у облицованной керамикой стены, я направил на нее луч
аппарата. Мощный поток радиоволн прошел сквозь нее, как луч света через
прозрачное стекло.

На экране появился металлический скелет кресла. Над ним я увидел оправу
очков, и дальше - совершенно невероятное: тонкая извивающаяся змея,
выпустив острое жало, вдруг стала подбираться к лицу человека, - во всяком
случае, я представлял себе, что ниже очков должен быть нос, рот. Я даже
заметил металлические зубы. Вот сюда и подбиралась змея.

Мне стало не по себе, должен в этом признаться по совести. Невероятные
предположения приходили в голову. Помню, как подскочили вверх дрожащие
очки.

Из-за окна послышался приглушенный стон.

Я невольно вздрогнул, не понимая, что же могло твориться за стеной. На
всякий случай стал искать подъезд, где и увидел освещенную лампочкой
черную стеклянную табличку: "Зубной врач М.С. Уманский. Лечение и удаление
зубов без боли".

Со вздохом облегчения я прислонился к стене. Ничего страшного не
произошло.

Видимо, крикнул бедный пациент. Голос я слышал в форточку. Откровенно
говоря, я ему посочувствовал, но в то же время с досадой подумал о
совершенно непонятных явлениях, с которыми нам приходится встречаться.

Судите сами: вот стоит человек с аппаратом, его незримые лучи позволяют
видеть за стеной, как зубной врач, пользуясь приемами и техникой буквально
средневековой давности (неважно, что за последние десятки лет бормашина
вертится от мотора, а не от ноги врача), "без боли" сверлит долотом в
зубах у стонущего пациента. Мне всегда это казалось удивительным
анахронизмом, и он меня возмущал своей особенной нелепостью. Ведь врачи
других специальностей не только уничтожили боль, они научились оперировать
сердце и мозг, научились спасать человека от страшнейших, когда-то
неизлечимых болезней, открыли новые препараты и создали первоклассную
медицинскую технику.

Я помню, с чувством обиды и какой-то непонятной злости вновь направил
объектив на кабинет врача. Как везде и всюду, даже в лучших клиниках, я
увидел на экране печально знакомую миллионам людей бормашину, вероятно
изобретенную испанской инквизицией.

В зубоврачебной практике она, видимо, навсегда останется высшим
достижением современной техники.

Самым безудержным фантастом я считал одного молодого врача. Он
доказывал, что даже сейчас можно обходиться без этих машин, незачем сверлу
жужжать во рту человека, находящегося в полном сознании. Он чувствует,
будто ему просверливают череп за то, что избегал одонтологов. Мечтатель
успокаивал:

найдены действительно обезболивающие средства; отныне кончается
средневековье и зубные врачи тоже могут называться исцелителями. Я ему не
верил и упорно не хотел садиться в страшное кресло, так же как и многие
мои товарищи, готовые потерять все зубы, только бы не быть жертвой
непонятной отсталости этой области медицины.

Раздумывая над судьбой одонтологии, я долго стоял у стены и слышал
сквозь форточку все тот же знакомый стон. Оглядевшись по сторонам и не