начинаешь понимать, что зубы у нее мягкие и нежные.
- Слушай его, курсант, он дело говорит, - вставил Игорь.
- Есть и другой способ, но он гораздо сложнее, - продолжал Егор. - Вот,
самоубийцы. Думаешь, они жаждут смерти? Ни черта, они ее боятся похлеще
нас с тобой, ведь для них она не только вероятна, но и осязаема. Фокус в
том, что жизнь им представляется еще большей гнусностью.
- Выбирают из двух зол? - уточнил Тихон.
- Примерно так. Каким образом ты будешь отлипать - внушишь себе, что жизнь
- дерьмо, или, как сейчас, честно покончишь с собой, - это твое дело.
Конечно, ты никогда не забудешь, что в танке сидит всего лишь отражение
твоей психоматрицы, но легче от этого, поверь, не становится. Хотя я
напрасно тебя учу, ты и сам справился, не накатав даже сотни часов. Если
не сорвешься, то можешь отправиться на Пост уже со следующей партией.
- Я ему сорвусь, - шутливо пригрозил Игорь, помахав костлявым кулаком.
- А почему нельзя выдергивать оператора со стороны, как раньше?
Егор открыл рот, но в последний момент передумал и молча кивнул лейтенанту.
- Такое решение принимается на основе множества факторов, - сказал тот. -
Состояние машины, степень выполнения задачи, оперативная обстановка, ну и,
наконец, самочувствие. Долгое пребывание в кабине каждый переносит
по-своему. Кроме того, отлипая, ты уничтожаешь танк, и сделать это
желательно в толпе врагов, а не под боком у своих. Чтобы за всем этим
уследить, понадобится целая армия наблюдателей.
- А что, если... - Тихон замялся: вопрос был несуразным, но почему-то
именно эта глупость его по-настоящему взволновала. - Что, если остаться в
машине? Надолго остаться.
- Помрешь, вот и все, - равнодушно ответил Игорь. - Тело без души - это
мясо.
- Вообще-то был один случай, - сказал капитан.
- Это какой?
- С Алексом.
- Ну, Алекс - другое дело. Он был слишком странным даже для оператора. Мог
по семьдесят часов не вылезать из кабины, а самоликвидацию совершал с
таким удовольствием, что жутко становилось.
- Какой случай? - напомнил Тихон.
- Однажды Алекс задержался в танке настолько, что схватил инсульт. Тело
спасти удалось, все функции восстановились, а в сознание он так и не
пришел. Говорят, душа Алекса навечно влипла в машину, но это красивая
легенда. Даже если бы Алекс продолжал жить в танке - сколько он там
продержится, в чужой колонии?
- Между прочим, бойцом он был непревзойденным, - заметил Егор.
- Никаких шансов, - отрезал Игорь.
- А что со вторым оператором?
- Не было его. Как раз обкатывали экспериментальную модель для психов
вроде Алекса, он там и за водителя, и за стрелка старался. Короче, танк
был одноместный.
- Давно это произошло?
- Примерно десять тысяч часов назад. Или одиннадцать, не помню уже.
- Это сколько?
- Я же тебе сказал.
- А по-нормальному, в днях или месяцах?
- Нет у нас такой единицы. Если у тебя блажь, то сам и считай! -
неожиданно рассердился Игорь. - А лучше не надо. Не тем голову забиваешь,
курсант. Ты сейчас должен лететь к кубрику и хотеть спать, а не вопросики
всякие идиотские... Свободен. Стой!
Лейтенант подошел к Тихону и, медленно перекатывая бесцветные зрачки,
сказал:
- Не нравится мне твоя грустная физиономия, курсант. У меня на тебя
действительно большие надежды, но вся беда в том, что чем оператор лучше,
тем хуже у него с мозгами. У тебя с самого начала были нелады. Не тревожь
меня, курсант, не надо. Про Алекса забудь, это сказка. А с настроением со
своим что-то делай. Еще раз увижу на морде печаль - порву губы до ушей,
чтоб всегда улыбался, ясно? Вот теперь свободен.
Тихон шел к себе, но спать ему вопреки предписанию лейтенанта не хотелось.
"Нужно себе внушить, что жизнь отвратительна, - зло думал он. - Разве в
этом есть необходимость?"
По мере приближения к кубрику Тихона все сильней и сильней влекло обратно
в класс, в кабину. Там было что-то такое... как это называется, он не
знал, возможно, это "что-то" вовсе не имело названия, просто в танке
Тихону было уютно и покойно.
Только теперь он окончательно понял, что не ошибся в выборе. Лагерь давил
его своим искусственным озером, рациональным отдыхом и вымученной дружбой.
Здесь отсутствовало и то, и другое, и третье, и еще многое из того, что
Тихон не любил.
Он останется - в Школе, на неведомом Посту, где угодно, лишь бы не
потерять возможность иногда влипать в не совсем пока послушный танк.
Бывать вдалеке от всех. А стрелять он научится, не глупее же он толстухи
Зои. Ему еще вербовщики говорили про какие-то особые способности. Вот и
Егор - тоже. Тихону льстило, что капитан сравнивает его с живой легендой,
ему только не нравилось, что живая легенда умерла.
За последним поворотом он увидел Марту - она сидела на корточках,
уперевшись спиной в стену. Ее круглые колени были разведены в стороны, и
магнитная застежка брюк натянулась упругим треугольником с едва заметной,
скорее угадывающейся, чем видимой, вертикальной ямкой. Тихону показалось,
что удовольствия в этом не много - когда жесткий шов впивается в тело. А
может, наоборот. Кого ждешь?
- А чей это кубрик? - иронически спросила Марта, хватаясь за его пояс,
чтобы подняться.
- Мой, - растерянно молвил Тихон. - Долго тут отираешься?
- Да минут семнадцать. Поздно тебя отпустили.
- Поздно, рано - здесь не поймешь. Вот что сейчас: вечер или утро?
- А какая тебе разница? Не думай о времени. Проголодался - ешь, устал -
ложись спать.
Тихон прижал ладонь к идентификационной панели, и створ поднялся. За ним
тут же вспыхнул свет: мятая кровать, встроенный шкаф, ступенька санблока и
бесполезный экран блокированного интервидения. Он сделал шаг в комнату но,
спохватившись, уступил дорогу даме. Марта с трудом протиснулась между ним
и краем створа, хотя проем был достаточно широк. Зайдя внутрь, она с
непонятным выражением лица потянула руку на себя - Тихон обнаружил, что
его ремень она так и не отпустила.
- До сих пор был в классе?
- Нет, в речке купался.
- Какой ершистый, - рассмеялась Марта и провела пальцами по его волосам.
Тихон порывисто уклонился, но уже через секунду пожалел: то, что она
сделала, было приятно.
- Угостить тебя, что ли, морковной пастой?
- А другого ничего?
Она как-то неопределенно стояла рядом, продолжая, словно по забывчивости,
держаться за его пояс.
- Еще есть баранина и устрицы, но я увлекаюсь морковью, - неуклюже сострил
он.
- У тебя голова только жратвой забита? - мурлыкнула Марта, придвигаясь к
Тихону.
Она подошла совсем близко, так, что он уже не видел всего лица, а мог
сфокусировать взгляд лишь на длинных, пушистых ресницах. Нижней губе стало
щекотно - к ней притронулось что-то нежное и мягкое.
Тихон вспомнил складку на брюках Марты. Это было как-то связано - и
плотные тугие штаны, и ее неторопливый язык. Тихон не знал, почему, но
вдруг понял, что, когда касаешься губ другого человека, получаешь право
распоряжаться его одеждой.
Марта подалась назад и увлекла его за собой. Ремень глухо ударился о пол,
но она продолжала держать Тихона маленькой уверенной ручкой. Он и не думал
сопротивляться, только опасливо оглянулся на закрытый створ и послушно
потащился к кровати.
Она что-то беззвучно сказала, и Тихон почувствовал ее гладкие теплые зубы.
Никогда раньше он не испытывал ничего подобного. Он даже не мог
представить, что чужие зубы, которые ты можешь потрогать своим языком, -
это хороший повод, чтобы жить.
- Ты хочешь, чтобы я все сделала сама? - лукаво спросила она, чуть
отстранившись.
Тихон густо покраснел. Марта, очевидно, ждала не ответа, а каких-то
действий - причем не каких-то, а непременно уверенных и красивых. Он
принялся судорожно ковырять ее пряжку. Замок не поддавался, и Тихон
физически ощущал, как убегает бесценное время.
Справившись наконец с поясом, он осоловело завертел головой, соображая,
куда бы его положить. Взгляд нечаянно наткнулся на собственные брюки.
Ничего особенного из них не торчало, в конце концов, сам он созерцал эту
деталь по нескольку раз в день, и женщинам он ее тоже показывал, но все те
женщины были врачами - эту деталь они видели совсем в другом состоянии и
даже если брали ее в руку, то совсем не так, как Марта.
- С тобой все ясно, - насмешливо произнесла она.
Что-то мгновенно изменилось. Описать это словами было невозможно, просто
волшебная тишина впиталась в стены, воздух стал прозрачней и жиже, а свет
- резче.
Марта села на кровать и кратко его чмокнула - с таким умилением, точно это
был резиновый зайчишка.
- Раздевайся, чего стоишь? - буднично сказала она и, закинув ногу на ногу,
взялась за обувь.
Тихон не мог и шевельнуться, ему казалось, что, как только он сделает
первое движение, остатки тягучей сладкой сказки тотчас растворятся.
Марта разулась и, поставив ботинки на пол, приступила к застежкам на