непосредственностью потребовал он.
уже померли.
Мама, с ножами.
мог бы и захватить.
Когда я проснулся, мы уже подъезжали к бункеру.
отправил?
молчаливый, мы еще над его кличкой смеялись.
потом передумал.
соприкоснулись. Теперь, после ночи в темнице, близость ее тела уже не
вызывала такого трепета, зато я испытал чувство другого, более высокого
порядка: ее ступня в армейском ботинке, ее колено под плотной джинсовой
тканью принадлежали мне.
конце концов, при мне Веселый добил раненого водителя, при мне Мефодий из
падшей личности стал просто падалью, сверхдержавы, столкнувшись лбами,
расплескали мозги по континентам - тоже при мне. Где же обычному человеку
взять столько душевных сил, чтобы оплакать каждую жертву отдельно?
помимо дырокола, были связаны еще и общим взглядом на события. Обладание
невзрачным приборчиком ставило нас по другую сторону реальности, мы
существовали особняком от гибнущего мира, и эта обособленность сближала.
Однако стоило нам ненадолго расстаться, как мы перестали быть абсолютными
единомышленниками. Нарушение причинно-следственных связей стерло из памяти
Ксении все, что касалось Мамы, и таким образом прочертило между нами тонкую
линию - даже не трещинку, а лишь бледный пунктир, но кто знает?..
даже сгоревшим, все еще можно было пользоваться, хотя мне это казалось
чистой воды формальностью. С Пузырем тоже было неясно, однако после
расстрела Мамы в его гибели никто не сомневался. Нехватки в людях
Сопротивление не испытывало, но вот служебная квартира, перевалочный пункт
для гонцов в прошлое, существовала в одном экземпляре, и ее потери Фирсов
простить не мог.
институте проработали. Кто мог подумать, что у него на уме такое? Вроде
человек как человек: кандидатскую защитил, докторскую готовил. Историей
увлекался. Золото, одним словом.
Тоже мне, ответчик. Без тебя найдем с кого спросить. Левша, будь добр,
разыщи Майора.
был, - сказал Лиманский. Потом бросил озорной взгляд на Ивана Ивановича и,
не заметив его гримасы, продолжал:
за двадцать пять лет так ни разу и не воспользовались, значит, была какая-то
причина. Ну а когда ГИП совсем прижала и мы эвакуировались сюда, в тридцать
восьмой, когда увидели, чем это закончится, то выбора не осталось. Историю
столько раз перекраивали, но все на бумаге, а нам вот выпало действительно
что-то изменить.
Ксения. - Глядишь, и обошлось бы.
счастливое прошлое?
никогда не стал бы профессором, а он - генерал-лейтенантом, - улыбнулся
Лиманский.
талант - одной фразой выболтать сразу десять секретов!
синхронизатор. У молодых людей он есть, причем более совершенный, чем наш.
какой-то доктор наук сможет остановить войну?
Ведь черная полоса началась с бомбардировки Таллина.
пока еще только в моем воображении, но когда-нибудь, я чувствовал, он не
выдержит такого насилия и рухнет по-настоящему.
ловить падающие бомбы, а предотвратить конфликт, не дать ему развиться. Для
этого он и отправился с упреждением, в девяносто восьмой. Иван Иванович
ознакомил его со своими архивами...
ту власть, - пояснил Фирсов.
поверьте мне на слово: мировой, как вы выразились, порядок всегда был
заложником каких-нибудь снимков или записей.
Балтийский кризис.
для нас - человек, способный ее воскресить. Тихон - блестящий аналитик,
разбирается в истории, представляет, как работает синхронизатор. Другого
кандидата у нас не было.
Сомнений нет, - обратился он к Ивану Ивановичу. - Тихона следует
нейтрализовать, чем быстрее - тем лучше. Не знаю, что и как он собирается
делать, но мы его не контролируем.
Иванович. - Специалист все-таки. Инженер... чего там?.. душ? Ты ведь с ним
разговаривал, я имею в виду, как психолог. Тесты разные, то-се. Неужели
наука не может четко определить, кто нормальный, а кто помешанный?
ясно: серьезных расстройств психики у него нет. Волевой, целеустремленный,
не без способностей. Изобретателен, склонен к неординарным поступкам...
зачем-то потребовался керосин, но вместо пластмассовой фляги он выволок из
шкафа потертый брезентовый мешок.
валяться в столе у любого мальчишки: выломанные откуда-то платы, насмерть
зачитанная книжка, несколько мотков проволоки и...
покатившейся под ноги Фирсову.
опасную игрушку.
части корпуса, там, где находилась чека, была приклеена бирка, извещавшая:
психолог.
первое дело.
пунктик.
закладки, обложка держалась на честном слове, однако стоило мне прочитать
название, и книга моментально стала бесценной. Боясь ошибиться, я стер с нее
пыль, но слова от этого не поменялись местами, а лишь стали контрастнее.
руках и - было время! - считал его своим. Имя автора, набранное мелким
шрифтом на фоне звездной бездны, я разобрал не сразу. И все же это был Кнут.
"Александр Кнутовский" совсем не похоже на "Михаил Ташков". Напрасно я
всматривался в крохотные буковки, мне не померещилось. Книжку действительно
написал Кнут. Мефодий всучил мне чужие рукописи - это было ясно давно, но
теперь я убедился окончательно.
очень дорога, и если он знал, что не вернется...