Я тяжело вздохнул:
- Что, по-вашему? Мугид не преступник, а я - не полицейский, чтобы
раскрывать тайну "Последней башни". Я скромный внимающий, который от
нечего делать сунул нос туда, куда совать его совсем не стоило. Результат
плачевный. Скажите, Данкэн, к чему мне лишние осложнения? Мугид не
ущемляет моих прав, ничем не мешает мне жить спокойно. Мы заперты здесь?
Заперты. Но мы бы и так оставались в гостинице все то время, пока длились
повествования. Разумеется, одно дело - знать, что в любой момент можешь
уйти отсюда, а другое - оказаться взаперти. И поскольку запретный плод
сладок, мы так рвемся наружу. Заметьте, лишь поэтому!
Данкэн покачал головой:
- Вот вы говорите, что Мугид не ущемляет ваших прав, но - он делает это,
вот в чем весь фокус! И вы подсознательно чувствуете сие, потому и ищете
(или, по крайней мере, искали) ответ на свои вопросы.
- В чем же он меня "ущемляет"? - спросил я с насмешкой.
- В вашем праве на информацию! - с жаром воскликнул журналист.
- Но есть же право... я не знаю... на неприкосновенность личности - или
как это там называется? Вы же не можете безнаказанно лезть с микрофоном
под кровать к человеку. Для этого существуют определенные законы, в конце
концов!
- Однако законы не способны все предусмотреть.
- Очень удобная фраза. Сколько раз вы за ней прятались, как за щитом, а?
- Не так уж часто.- Он покачал головой. - Мы далеко ушли от темы нашего
разговора.
- Я думал, она себя исчерпала.
- То есть вы сдаетесь? Вы, начавший все это, требовавший от меня
соблюдения каких-то тайн; когда мы почти добрались до сути "Башни" - вы
сдаетесь!
- Странный вы человек, господин Данкэн.- Теперь настал мой черед качать
головой. - Говорите, как пятилетний мальчишка: "сдаетесь", "соблюдение
тайн", "добрались до сути". Сплошная романтика. Наверное, юноша в очках, с
которым вы беседовали, навеял на вас подобные настроения?
- "Юноша в очках"! - фыркнул журналист. - Его ваш разлюбезный Мугид
просто-напросто усыпил вскоре после того, как вам привиделся олень. Парень
проспал сутки! Впрочем, - добавил он, - вам это уже не интересно.
Я отрывисто кивнул и встал:
- Приятного аппетита. И желаю вам как можно удачнее провести этот
выходной.
- Постараюсь.
Прихватив со стола корзиночку с пирожными, я ушел. За спиной фыркнул
журналист, до глубины души возмущенный моим "отступничеством". Пускай его.
На лестничной площадке со мной столкнулся "генерал в отставке". Мельком,
в разговорах я слышал его имя - Шальган, - так что теперь имел возможность
вежливо приветствовать коллегу по вниманию. Что и не преминул сделать.
"Генерал" насупленно одернул на себе пиджачок:
- Добрый день, господин Нулкэр. Идете проведать больную?
Я растерянно посмотрел на корзиночку с пирожными, которую нес с собой:
- Угадали.
Шальган зачем-то сунул свои морщинистые руки в тугие карманы пиджака и
осторожно спросил:
- Вы сегодня встречались с господами Валхиррами?
- Довелось, признаться.
"Генерал" пытливо посмотрел мне в глаза:
- Вы тоже заметили это.
О мертвые Боги древнего Ашэдгуна, все начинается с самого начала!
- Господин Шальган, простите меня, но я очень тороплюсь. С вашего
позволения...
Он раздраженно взмахнул рукой и встопорщился, как разгневанный дикобраз:
- Ступайте.- И уже вдогонку мне проворчал, думая, что я не услышу: -
Молодежь...
Вырвавшись наконец от этих прозорливых и весьма неравнодушных к чужим
тайнам господ, я зашел к Карне. Оставил у нее пирожные, поболтал пару
минут о том о сем и, немного успокоившись, вышел, чтобы посетить
библиотеку. Приключений на сегодня, как мне казалось, было достаточно -
самое время тихо-мирно заняться изучением "Феномена Пресветлых".
Если и есть в "Башне" какое-нибудь место, не подпадающее под дурное
влияние необъяснимых метаморфоз и мрачных тайн, так это библиотека
гостиницы. У проходившего мимо слуги (удивительно! откуда он только
взялся?) я получил ключи и вскоре уже сидел за столом, листая нужную мне
книгу. Прежде чем читать, я заглянул в оглавление, находящееся в конце
этого фолианта. Ага! Вот то, что мне нужно.
Раздел назывался "Проявления феномена в период после падения династии
Пресветлых" и, похоже, был написан и помещен в книгу значительно позже,
чем все предыдущие разделы. Что, в общем, вполне объяснимо, если принять
во внимание (в другое внимание, не в то, которым занимаемся здесь мы) сам
предмет раздела.
Я отрегулировал настольную лампу и углубился в чтение.
РАЗДЕЛ 15
Проявления феномена в период после падения династии Пресветлых
После подписания ан-тэга, объединившего древние Ашэдгун и Хуминдар в одну
державу, время властвования ашэдгунских Богов прошло и династия Пресветлых
закончила свое существование. Но видимо, что-то разладилось в Обители
Богов, и первым признаком этого стало появление на свет Риги, получившего
впоследствии прозвище Проклятый.
Рига родился в семье придворного шута, во время правления Гаттина
Второго. Как свидетельствуют очевидцы, мальчик рос угрюмым и болезненным.
И это вполне объяснимо: с трех лет у него обнаружилась необычная (для того
времени) способность. Рига мог, лишь единожды взглянув на человека,
сказать, как тот умрет.
/Примечание. Этот случай считается первым проявлением дара Богов после
падения династии Пресветлых. Но у нас есть все основания подозревать, что
на самом деле это первый случай, попавший в поле зрения историков. Никто
не может с полной уверенностью утверждать, что до Риги не было обладающих
даром, более того - скорее всего они как раз были. Просто эти люди либо не
пользовались своим даром, либо не афишировали этого, и поэтому остались
безвестными.
Каким путем направилась история, в чьем наследнике, в каком из бастардов
проявился дар уже мертвых Богов? Мы не знаем. И наверное, уже никогда не
узнаем./
Дар проявился у Риги в три года. Первой "жертвой" этого дара оказался его
собственный отец. Трудно представить себе, что чувствовал трехлетний
ребенок, когда познал такое. Он рассказал об этом матери, но та не поняла,
в чем дело. Мальчика отвели к врачевателю.
Здесь мы приводим избранные места из записок придворного лекаря. Эти
записки чудом удалось обнаружить (особенно если учесть то, что произошло с
их обладателем).
"Сегодня ко мне привели сына королевского шута Блюра. Мальчика зовут
Рига, ему три года. Я... /зачеркнуто самим лекарем/
/зачеркнуто/ я постараюсь. Все-таки это моя прямая обязанность.
Мать Риги, Веллана, сказала мне, что ее сыну привиделось нечто жуткое. Он
и правда выглядел напуганным, но еще больше испугался, когда увидел меня:
задрожал, у левого века наблюдался нервный тик. Я попытался успокоить
мальчика, но тот неожиданно заплакал и схватился за мамину юбку.
И все-таки он испугался не меня, а чего-то другого. Это было понятно по
тому, что мальчик не пытался убежать от "доброго лекаря". Он просто стоял
и плакал. Если бы Риге было не три года, а больше, я бы решил, что он
скорбит о чем-то, но, как мне тогда казалось, для трехлетнего мальчика
такие чувства невозможны.
Я ошибся. И /зачеркнуто/
Я попросил Веллану выйти на некоторое время и оставить нас одних. Я
думал, что мальчику будет спокойнее, когда мать уйдет,- прежде всего
потому, что она так и не поняла, что он хотел сказать. Разумеется, могло
получиться и наоборот - Рига мог испугаться, оставшись без Велланы. Однако
он не испугался.
Как только его мать вышла, Рига протопал ко мне - трехлетний мальчонка! -
и сказал: "Позалуста, не кидайте полосок в оцаг! Позалуста!"
И вот что - в глазах его я не видел ничего, что так свойственно маленьким
детям, только глубокое внимание и серьезность /зачеркнуто/
Я решил не спорить:
- Хорошо.
- Обесцаете?
- Обещаю, Рига. А теперь скажи мне, что же случилось?
- Я знаю, как умлет папа, - просто сказал он. - Иво плистлелят из лука. А
есце я знаю, как умлет мама. Она пелелезет себе луки стеклом и будет долго
клицать. А...
- Подожди, подожди.- У меня неожиданно закружилась голова, хотелось
ухватиться за что-нибудь, а лучше - сесть на пол. - Почему ты думаешь, что
все это случится на самом деле?
- Я знаю, - сказал он. И больше ничего. Он знал. /подчеркнуто самим
лекарем/.
- А... я?
Он потупился:
- А вы блосите полосок в оцаг, и все взолвется.
Я улыбнулся:
- Ну что ты, зачем же мне бросать порошок в очаг? Я никогда этого не
сделаю. Так что ты ошибаешься. И твои папа с мамой не умрут.
- Умлут, - угрюмо сказал он, и глаза Риги наполнились слезами. - Умлут. И