Чтение 31–й страницы книги ~Рейд~

В этом патруле роль Яневича ограничена. При обычных обстоятельствах он
- тупой ус-тавник, драконовский службист, буквоед - становится фокусом
антипатии команды к начальству. Командир остается в стороне, иногда
появляясь с добрым словом или неожиданно дружественным жестом. Его роль -
отец команды, только без дисциплинарной строгости. Большинство командиров
вырабатывают себе причуды, чтобы казаться человечнее старпомов. Наш Старик
приволок с собой этот здоровый черный револьвер и жует свою трубку. Время от
времени он наводит оружие на лишь одному ему видимые цели.

С глазу на глаз он признает, что успех командира сродни успеху
характерного актера.

Они это знают. Спектакль играется со времен финикиян. Но это действует.
В заговоре участвуют все. Командир старается, чтобы команда поверила;
команда изо всех сил старается верить. Они предпочитают обман и спокойствие.

А командиру приходится смотреть в глаза действительности. Он одинок. Не
воспринимать же всерьез адмирала Танниана.

Мистер Яневич - очевидный наследник этого одиночества, поэтому-то он и
смягчил в этот раз свой имидж. В этом полете он - как куколка: взошел на
борт драконом-службистом, а в памяти останется милой чокнутой бабочкой.

- Сколько с нами кораблей. Став?

Он пожимает плечами.

- Может быть, узнаем на следующем маяке.

- Я так и думал. Могу я посмотреть, что происходит внизу?

Мне хочется взглянуть, как перспектива боя подействовала на население
прочих отсеков.

Самых серьезных перемен стоит ожидать в оружейном отсеке, где была
самая изнурительная скука. Стрелкам, кроме как сидеть и ждать, делать было
абсолютно нечего. Сидеть и ждать. Ждать. Ждать.

Все остальные присутствуют на корабле лишь для того, чтобы дать им
возможность нажать на гашетки.

Они возбуждены. Пиньяц переживат душевное возрождение. Он действительно
рад моему приходу.

- Собирался искать тебя. - Он помимо воли улыбается. - Мы тут гоняли
программы расчета эффективности.

Я бросаю взгляд на Холтснайдера. Он доброжелательно кивает.

- Можем испытать твою пушку, - говорит Пиньяц. Он болтает о
вероятностях попадания, кумулятивном напряжении ионов в лазерах и так далее.

В оружейном отсеке обстановка спокойная. На каждом рыле сияет по
улыбке. Какими мы стали простыми! Всего лишь перспектива перемен заставляет
нас вести себя так, будто завтра вечером будем дома.

- Как вы думаете, что могут делать такие навески, сэр? - спрашивает
меня один из учеников, Такол Манолакос.

- Отбивать метеоры. При той скорости, на которой они движутся, да еще с
раструбами чер-пателей водорода у них все время подняты экраны и работают
отражатели. Схема "обнаружение - активация" не успевала бы.

- Вот как? Об этом я не подумал.

- И еще они должны экранировать жесткую радиацию.

- Ага...

Я думаю, достаточно ли быстро они движутся, чтобы видеть звездную
радугу. Конечно, должно быть красивейшее фиолетовое смещение до и красное
после. Коррекция эффекта Доплера съела бы всю их дополнительную мощность.

Лица вокруг становятся хмурыми.

- Что случилось? Что я такого сказал?

- Я не учел экранов, - ворчит Пиньяц.

- Лучше учти еще и дифференциал субъективного времени, - предлагаю я.

- Я думал об этом. Он невелик, но нам это на руку.

- А эффект Доплера на энергетических лучах?

- Думали. Чертова кукольная пушка.

- Но ты все-таки можешь попробовать. Если мы подойдем на выстрел, они
будут отстреливаться. Если у них есть оружие. Для этого им придется снять
экраны.

- Положить двухсантиметровую пулю в десятисантиметровую щель защитного
экрана, открывшуюся на четыре десятых секунды, когда цель перемещается со
скоростью четыре десятых c? И с такого расстояния? Полная фигня. И вообще
какого хрена мы гоняемся за этими придурками? На угрозу Вселенной они не
тянут. Нет ли тут где-нибудь конвоя, черт его побери?

- Наверное, адмирал считает, что этот удар будет полезен ему в
пропагандистских целях.

- Фигня. - У Пиньяца явно проблемы со словарным запасом. - Это их здесь
просто разозлит. Пинаться ногами - это игра на двоих. Они дадут сдачи.

- Я расскажу об этом старине Фреду, когда мы с ним будем пить чаи.

Я не понимаю, что случилось с Пиньяцем. Он может камень разозлить,
просто стоя рядом с ним.

Моя антипатия отчасти продиктована предрассудками насчет его
происхождения. Я это знаю и, очевидно, слишком стараюсь компенсировать.
Мелкие черты смуглого лица Пинья-ца напряжены. Может быть, он угадывает мои
мысли?..

- Так и сделай. А от меня передай... А, ладно.

Эйдо пока не нашли.

Пиньяц не удерживается на уровне своей репутации, позволив выходцам из
Внешних Миров вывести его из себя. Правила игры он знает.

Это игра, в которой правила жестко определила элита Внешних Миров, но
он все равно побьет их на их же условиях.

Он мне не нравится, но я его уважаю. Больше, чем своих сородичей. Им не
внушали с детства, что они - отбросы человеческой расы.

И все-таки... Жители Старой Земли имеют привычку, способную взбесить
кого угодно, - во всех своих бедах обвинять чужаков. Кроме того, они до
омерзения настойчивы в нежелании самим о себе заботиться. Мы должны, видите
ли, носить их на руках только потому, что Старая Земля - Родина.

Предрассудки есть у всех. Пиньяцу стоило бы обижаться на меня меньше,
чем на других, - я свои пытаюсь контролировать.

Вейрес рассказывает в присутствии Пиньяца истории про землян. Вот его
любимая:

- Слышали историю о землянине, который вернулся домой из бюро
социального страхования и обнаружил свою бабу в постели с каким-то мужчиной?

Кто-нибудь обязательно ответит:

- Нет.

- Он бежит в туалет, хватает "Тенг Хуа" и приставляет себе к виску.
Баба ржет, а он кричит: "Ничего смешного, сучка. Следующей будешь ты".

В этой истории полно чепухи. Таковы все анекдоты Старой Земли. Пособие
для бедных. Крайняя тупость. Промискуитет. Непременное обладание ручным
лазером "Тенг Хуа". И так далее.

Когда Вейрес так себя ведет, я начинаю стыдиться за свою родину.

Прогулявшись по кораблю, я прогоняю из своей койки Неустрашимого. Он
приспособился в ней бездельничать - здесь его мало беспокоят.

Уснуть не получается. Предстоящее сражение меня больше не тревожит. Мне
просто хочется домой. Я устал от клаймеров. Это была глупая идея. Можно я
возьму ее назад? Нет? Черт, какая досада...

Сон подкрадывается ко мне незаметно. Мне удается продремать целых
двенадцать часов, такого со мной здесь еще не случалось. Я просыпаюсь лишь
потому, что Неустрашимый решает станцевать фламенко на моей груди.

- Кот, ты чертовски обнаглел.

Зверь кладет голову на передние лапы в четырех сантиметрах от моего
лица и закрывает здоровый глаз. Сквозь грязную рубашку я чувствую его тепло
и стук сердца.

- Зря ты завел блох.

Неустрашимый с отвращением изгибается и продолжает спать.

Не понимаю, за что он выбрал меня своим лучшим другом. Я умею ладить с
кошками, но понимаю их не лучше, чем женщин. Этот кот живет, как принц, и
сорок девять лакеев приглядывают за его замком.

Я чешу ему за ухом. Он награждает меня урчанием и нежными
покусываниями.

Идиллия разваливается под пронзительный вой сигнала общей тревоги.

Я раньше времени прибегаю в операционный отсек, удивляясь, каким
образом мне удалось проспать тревогу, когда мы вышли из гипера.

Нет, я ее не проспал. Я застал Уэстхауза, прогоняющего судно сквозь
несколько сложных маневров при переходе в новую поисковую зону, и Рыболова,
что-то рассматривающего на мониторе.

Таких быстрых результатов я не ожидал.

Глядя через плечо Джангхауза, я вижу, что мы пока ничего не нарыли.

Конечно, нет. Двигаясь в норме, наша цель не произвела бы никаких
тахионных возмущений.

- Наш?

Я опускаюсь в кресло старпома.

Рыболов улыбается. Яневич ухмыляется. А командир говорит:

- Молодец. Кто именно?

Я пожимаю плечами.

- Клаймер, но я видел только схемы в учебнике. Там были основы.

- Джонсоновский. Бугор на дуге четвертого пера.

Я смотрю на Уэстхауза. Он Дубасит по клавиатуре, как сумасшедший
органист.

На клаймерах нет инстела. На малых расстояниях хитроумные операторы
переговариваются на куцем языке маневров через аппаратуру для обнаружения.