Чтение 11–й страницы книги ~Аз Бога ведаю!~

Запруженная площадь не дышала. Миг этот напоминал мгновение, когда куб из слоновой кости встал на ребро!

Так в полном безмолвии горожан они прошли через Саркел, затем вернулись назад. Этот молчаливый мир казался мертвым и был привычен кагану. По обыкновению он шел и смотрел себе под ноги, ибо не любил созерцать затылки и согбенные спины. Рохданит же, напротив, не отрывал очей от горожан, и его горящий взор что-то искал среди преклоненных богоизбранных людей.

Но так ничего и не нашел, потому что промолвил:

- Мы с тобой в расчете...

Глубокая печаль послышалась в его словах. Когда же возвратились в башню, под звезду, всеведущий не обронил ни слова. Только костями в кубке побрякивал и слушал глуховатый звук.

Но вот швырнул кубок в голубой свод, над которым сияла звезда.

- Распнут! Они распнут!

Три черных куба стукнули о стол, и выпало число из трех шестерок.

- Они распнут, как Христа распяли... О, горе мне! Слеп богоизбранный народ! Напрасно вседержитель спасал его. Уж лучше смел бы потопом свое творение! Они - рабы...

Каган заслонился от его слов: богобоязненный, он опасался вызвать гнев всевышнего.

- И Моисей напрасно их держал в пустыне! - озлобясь, продолжал рохданит. - Этот славный рохданит был одержим мыслью исторгнуть рабство из иудеев и очистить души от извечной мерзости. Не исторг, не очистил... Почему они готовы пресмыкаться и сейчас?.. Посмотрел на богоизбранных... Лучше бы проиграл тебе еще раз! - он скинул кости со стола, но и на полу выпало три шестерки. - Распнут! Эти распнут! Как мне печально! Хоть бы один посмел взглянуть! Одним бы оком! Хоть бы один привстал, глянул тайно. Пусть бы его смерть настигла в тот же миг, но поднял бы голову, открыл очи... О, Цебаот! Приди и покарай! Народ сей недостоин твоей любви. Он - раб, презренная тварь. Дикие кочевники свободнее!

Каган неожиданно ощутил обиду от его слов. Он гордился своим народом, его мудростью и независимостью. Со времен Булана все каганы ваяли вольное племя иудеев, собирая кровь по капле. И создали самый сильный и сплоченный народ, и царство утвердили на трех великих реках. Кто мог похвастаться богатством, которое за последние два века скопили хазары? Кто мог вести бесконечные войны с империями и побеждать? Наконец, Хазарией покорены и платят дань многие народы, а ее влияние на иные безраздельно. Белые хазары имеют не только чистую кровь, но блестящий разум. Повсюду есть школы, дома ученых, где множество мудрецов и мудрых книг. Рабы ли это, не имеющие силы духа?

- О, всемогущий! - обратился каган. - Позволь сказать слово. Что ты увидел - есть ритуал, соблюдая который все пали ниц. Никто не может видеть мой сакральный образ!

- Сакральный? - гневно улыбнулся рохданит. - Хорошо, пусть и сакральный... В каком же образе к ним явится господь? Или его сын единосущный? И кто же их увидит, если нельзя видеть даже тебя? Хоть бы один... И господа никто не узрит, потому что страх смерти сильнее. Рабы! Взгляни на них, Элогим! Уже судить пора! Умерь долготерпение, Шаддай, позри, кем стали иудеи!

Великий каган выслушал молитву рохданита и воспылал страстью, ощутив благоприятный момент.

- О, владеющий всеми путями! Не призывай кары на Хазарию. Открой мне Таинства, которые известны тебе. Дай сакральных Знаний! А я тебе клянусь, что силой разума своего освобожу иудеев от рабства, которое ты увидел. Настанет час, когда ты скажешь: "Я горжусь ими. Они достойны любви господа!

Подзвездный уставился на кагана, встряхнув головой, заложил пейсы за уши.

- То, что услышал я - это ты сказал?

- Я, всевидящий! - он перестал ощущать робость.

- У тебя хватит сил, терпения, ума?

- С юности мечтал, - признался богоподобный. - Когда учился у мудрецов. Но более всего, когда прошел путем исхода.

- О чем ты мечтал?

- Познать тайны управления миром! - вдохновился каган, чувствуя интерес рохданита. - Обидно взирать на чужое владычество, когда править миром заповедал господь только иудеям! Прежде я возвышу Хазарию. Я ждал престола много лет... Дождался, и теперь своей волей и Знаниями смирю весь окрестный мир, возьму под свою десницу. И сюда, как в Палестину, придут все иудеи, что сейчас разбрелись по земле. Но не империю создам! Империя - гибель... Владея тайнами мироправства, я мыслю построить всемирный храм, где Хазария станет аналоем. Тогда народы - камни, уложенные в стены храма, - не смели бы восстать, ибо, притертые друг к другу, повязались раствором. Раствор же этот - не известь со смолой, но мой разум и сакральный образ.

На ногу припадая, рохданит приблизился к кагану и посмотрел в лицо.

- И что? Ты получил престол. Но где же храм?

- Не ведая Великих Таинств, возможно ли построить его? Ведь мне открыты лишь те Знания, чтобы править каганатом. Этого недовольно для управления всем миром!

- Ты хочешь стать рохданитом? - теряя интерес, спросил подзвездный.

- Истинно, всеведущий! - поклонился богоподобный. - Открой мне Тайны! Посвяти! Рохданит, что возложил венец, открыл мне мало. Я в Русь послал менял, и злато русское - честь, славу и любовь - все разменял. Бесчестье ныне там, бесславье, месть, но Русь даже не покачнулась! Почему она жива? Какими соками питается? Кто стережет ее дух? Отчего свет так и сияет доныне?.. Ничего мне не ведомо. Но зная Таинство укрощения света, я б погасил его! Если в свой храм я вложу камень - Русь, другие лягут сами. Ты ведаешь, они мечами дали дань. А мечи их обоюдоострые.

- Горит свеча, - задумчиво молвил рохданит, послушав кагана. - Дай срок, и разгорится... Но может быть, не тушить ее? Пусть светит... Не велик труд погасить свет, желательно познать, отчего он возникает там, где быть не может?

- Если не велик труд - дозволь же мне, невежде, унять этот огонь! - взмолился каган. - Вразуми же, открой тайну! Или сыграем в кости!

- Не забывай, я рохданит опальный! - Подзвездный смотрел в сторону Полунощную. - Однажды я уже совершил грех - проиграл в кости Таинство укрощения света. И теперь нет нам пути в Индию!.. В неопытных руках или в руках врага это таинство подобно обоюдоострому мечу.

И вдруг спросил:.

- А если свет Севера - истинный свет?

- Мне открыли старцы: истинный свет лишь на горе Сион, - со страхом произнес богоподобный. - Иной же есть призрак, обман... О, всемогущий, не сей сомнений, не искушай!

Рохданит по-прежнему смотрел на Север и не внимал речам кагана.

Тогда, исполнясь дерзостью, богоподобный посмел зайти вперед и заслонить собой вид, на который взирал подзвездный.

- Уйди со света, - предупредил он. - Ты мешаешь мне.

Каган не услышал угрозы, охваченный страстью.

- Владеющий путями! Я жажду знаний! Научи! Открой!

- Ты притомил меня, ступай...

Богоподобный истолковал иначе стоическое спокойствие рохданита и решил, что победа близка. Еще один напор - и всемогущий согласится.

- Открою свой великий замысел! - заговорил он полушепотом. - Построив храм, я мыслю возжечь в Хазарии свет Сиона! Чтобы все иудеи, позрев его, стекались бы ручьями в мое царство. Я мыслю сотворить новый Исход.

Рохданит вдруг вырос на глазах и достал головой звезды.

- Молчи, презренный! - громогласно изрек он. - Замкни свои поганые уста, уже в ушах звенит!.. Да кто ты есть? В чем суть твоя? И чья? Великий рохданит Моисей их сорок лет держал в пустыне и рабства не исторг! И очи не открыл... А ты?! Ты, жалкое подобие Моисея, его стотысячная суть! Ты невежда, живущий среди рабов! А мыслишь править миром... Да если бы твой народ был вольным и очи поднял, посмотрел на тебя, ты бы и часу не сидел на своем троне!.. Позри на свет! - он указал на Север. - В Руси не знали рабства и потому свет свой возжигают. К кому ныне благоволит Иегова? Но, полно! - всеведущий поднял суму, миртовый посох - принадлежность рохданита. - Просвещать каганов не мой удел. Ступай отсюда вон!

Мир покачнулся под ногами...

Прошел год, однако князь так и не проснулся.

Вернувшись с тризны, княгиня не знала покоя ни днем, ни ночью. В светелке Святослава били в било, колокол, на теремном дворе столетний дуб согнули до земли: дуб сломался с великим треском - спящий даже не вздрогнул. В ярую грозу отворяли окна, да вместе с громом еще и в бубны били, кричали в трубы, трясли над ухом бубенцы - князь спал еще крепче...

Дошлые бояре замыслили звериным рыком пробудить княжича и для этот спящего медведя вынули из берлоги, а потом собаками травили и раскаленным копьем щекотали в пазустях - зверь на дворе ревел так, что волосы вставали дыбом! Но едва ввели его в светелку князя, распяв на цепях у колыбели, и принудили реветь - медведь умолк. Его уж тут и ножом кололи, и нежили каленым железом - зверь лишь покряхтывал и отводил глаза в сторону.

А сметливые ведьмы, сойдясь с округи, друг перед другом выхвалялись, носили князя сквозь окно, сажали на коня задом наперед и так возили, прыскали живой и мертвой водой, шептали, причитали, заговаривали и травой окуривали - все впустую. Дитя ворочалось, вздыхало, но веки так и не открылись.

Со всех капищ волхвы собрались и волхвовали над светлейшим - изгоняли Дрему и призывали Дрыя; являлся чародей бо Дрый - знобил, щипал, бодрил, при этом все домочадцы надолго сон потеряли - только князь один почивал. Мать-княгиня возле колыбели дневала-ночевала, забыв о власти, о княжении; даже месть не терзала душу, истосковавшись иными помыслами..В тот год никто не правил Русью, и потому в государстве были порядок и процветание. Без княжеских указов и повелений все шло своим чередом, как заповедано было богом Родом, и ни одно кочевое племя, ни булгары, ни хазары не смели и приблизиться к сумежью Руси. Княгиня же молилась Перуну, и Ра молилась всякое утро, и дедушке Даждьбогу, и Роду возлагала жертвы - трава Забвения курилась в тереме и уносилась ввысь. Это означало, что бог принимал жертву, но только отчего-то оставался безучастным.

В ночь на Купалу, когда над Киевом зачертил свои круги сокол, норовя пролететь подле окон терема, княгиня к нему обратилась:

- О, птица вольная! Тайный мой лада! Не летай надо мной, не кричи мое имя. Прошу воскликни имя сына! Чтобы пробудился и встал!

Услышав эту речь, сокол вовсе замолчал и до зари, не обронив ни звука, кружил над теремом.

Отчаявшись, княгиня призвала в терем попа, что молился Христу и ему служил. Поп же замыслил окрестить младенца и тем самым пробудить его от сонных чар. Однако войдя в покои князя и воззрившись на него, отшатнулся и встал на колени перед колыбелью.

- Не быть ему крещеным! - промолвил в страхе поп. - От волхвования рожден - зрю! И сам суть - сын божий! А отец его на Руси ныне сильнее, чем Христос!

- Отвечай мне! - застрожилась княгиня. - От кого ты узнал таинство рождения?

- Не знал, не ведал, покуда на дитя не взглянул! - забожился поп. - И говорю тебе - от волхвования явился князь на свет. В ухе вон - серьга! Знак Рода. А коли даден Знак - креста не дам. Но если снимешь поганую серьгу своей рукой: совершу обряд - таинство крещения.

- Не дашь креста - ступай, - вздохнула княгиня. - А снять Знак Рода я не в силах. Сниму, и станет князь безродным... Не велено снимать! Ты поп, но крест свой не отдашь. Он же - Великий князь, как ему без Знака?.. Ступай! Но прежде поклянись своему богу не разглашать тайны, что открылась тебе.

Поп целовал крест и клялся хранить молчание.

Но слух, как червь, пополз из уха в ухо: малолетний Великий князь рожден от волхвования! Он - сын бога Рода! И благо, что спал Святослав. Молва ему не повредила. А княгиней в Чертогах Рода был дан крепкий рок: покуда волхв Валдай не скажет слова, таинство рождения княжичу не открывать! Иначе беда ему будет, горе матери-княгине, а Руси - погибель.

Однажды ко двору явилась старица - не ведьма, не колдунья, но Дара, служительница Лада. Отринув Рода, на Руси был утрачен порядок, а вместе с ним и почтение к его служителям. Славяне, погружаясь во тьму, не ведали уже, кто нес им благодать и мир, и потому всех Дар именовали бабами-ягами, чародейками, а иные - феями. Так вот, явившись, эта древняя старуха постучала клюкой в ворота и сказала, что пришла посмотреть на светоносного княжича.

- Спит князь, - ей отвечали тиуны. - Ступай отсюда.

- Ничего, отоприте! Я разбужу его!

В тот же час ворота открыли, старицу подхватили под руки и привели к колыбели. Княгиня поклонилась Даре и посулила при дворе оставить, если пробудит сына. Старица же поставила пестерь из лыка, свою клюку и молвила не спеша:

- Прежде посмотрю, пришло ли время. Подними завесу!

Княгиня откинула полог с колыбели, и светелка наполнилась светом. Дара склонилась к спящему, залюбовалась.

- Верно говорили, светоносный князь... Ах, цвет лазоревый! Ах, сокол ясный! И спит то как! И дышит легко, что ветерок весенний.

- Уж год как спит, - пожаловалась княгиня. - Не ест, не пьет... И не растет! Князья волнуются, бояре лукавые смятением объяты: не мертв ли князь?.. А люд простой все у терема толпится. Изнылось материнское сердце. Сними сон с младого князя! Слыхала я, Дары могут и мертвых поднимать.

Воркуя над княжичем, старица расчесала своей корявой рукой его волосы.

- Согнать сон - не велика забота. Дуну в очи и проснется. И сразу вырастет. Не дитя бы увидала - богатыря!

- Так дунь же, дунь!

Дара же завесу колыбели опустила и отошла. Рука ее корявая, расправилась, помолодели блеклые очи.

- Не след на чадо смотреть, покуда спит. Мой совет, княгиня: ни колдунов, ни прочих ведунов ко князю близко не подпускай. Как воробьи, по зернышку растащат и свет его, и дух божественный. Встанет ото сна глубоким стариком.

- Послушаю тебя, - согласилась княгиня. - Ты токмо пробуди!

- Что проку, если разбужу? - вздохнула Дара. - Тело подниму ото сна, но спит душа его!

- А можно ли пробудить душу?

- Все можно, матушка-княгиня. Но только тому, кто душу его усыпил.

- Кто же усыпил ее? Кто очаровал?

- Нагнать сон доступно многим колдунам и ведуньям... А душу сном очаровать могла лишь одна. Та, что зрит будущее, - старица вдруг засобиралась. - Не тревожь дитя, княгиня, пусть спит. Беда, коль душу русскую не в срок разбудят. Ничего, кроме зла, боле не сотворится. Не обессудь, княгиня, я за это не возьмусь. Кто чары напустил, тот пусть их и снимает.

- Так кто же та злодейка?! - вскричала княгиня.

- Сдается мне, Креслава, - помедлив, проронила старица, - Лишь ей ныне известно, что будет с нами...

- Креслава? - княгиня чуть не задохнулась. - Но нет ее более на земле. Она ушла в Последний Путь...

- Говорят, видели ее. Трехокая она, и ходит между землей и небом.

- Где же отыскать ее? И как?

- Никто не знает, - промолвила Дара и вынула из пестеря шитую золотом рубаху. - Придет срок - сама явится. Помоги-ка мне князя обрядить.

Надев рубаху на спящее дитя, старица взялась за клюку.

- Пора мне... Рубахи этой не снимай ни под каким видом. Она спасет и от дурного глаза, и от супостата, коль вздумает руку поднять. А эту, что от Рожаниц, покуда выстирай и спрячь. Наденет, когда возрастет и ратиться пойдет на Тьму,

- Но как же мне найти Креславу? - взмолилась княгиня.

Дара была уже возле двери, пристукнула клюкой.

- След было бы тебе, княгиня, не гнать ее. Так бы искать не пришлось.

- Ах, мерзкая старуха! - разгневалась она. - Зачем ты приходила? Чтоб упрекнуть меня?

- Рубашку принесла. - Дара притворила за собой дверь и исчезла.

Княгиня бросилась за ней, но ее и след простыл. Напрасно тиуны обошли весь терем, двор, а потом и Киев.

Осталась княгиня в гневе и растерянности. Велела собрать волхвов да ведуний досужих, чтобы помогли они найти трехокую Креславу, а заодно и старицу Дару. Собрались волхвы и ведуньи и на молодого князя смотрели, и на чудную расшитую рубаху, и княгиню слушали, да ничего толком не сказали. Одни утверждали, что нет ныне на земле всевидящих трехоких дев, и Путей между землей и небом нет; другие же что-то слышали о Креславе, да никто ее не видел и не встречал. Посоветовали они княгине дождаться весны и пойти вместе со спящим князем на реку Ра, где в истоке ее жил старый волхв Валдай. Вот он-де все знает, все ведает. Княгиня умолчала, что побывала уж в Чертогах Света и княжич родился благодаря волхвованью да Рожаницам, посланным богом. Прогнала она волхвов, ибо они уж не Роду служили и поклонялись, а Перуну. Отринувшим старых богов возможно ли познать их помыслы? Сама же княгиня хоть и чтила Рода, но требы возносила к Перуну, да и ослепла душа ее, когда, объявшись местью, рекой кровь древлянскую пролила и в сем потоке искупалась.

Ведь чтобы возжечь огонь и просветлить незрячие очи, следует отправляться в путь дальний - тропой Траяна, пройти сквозь мир живых и мертвых, медный посох истереть до рукояти. Это погасить легко свечу - дунул смрадными устами, взмахнул неосторожной рукой, и вот уж нет света! Так и человек иной, от рода бывший со свечой, со светом божьим, не бережет огня, не прикрывает его рукой от ветра злого, а, возгордившись, или раздувает пламя до пожарища, или желает познать тьму, иной, холодный огонь: мол, своя свеча не светит мне, не греет. Был человек - и нет его! А кто родился со светом и сберег его, тому ни жить, ни умирать не страшно. Бог дал огонь, а срок пришел - так взял, чтобы от него другую свечу возжечь. Но коль погашен свет Рода, или иной огонь воспылал в душе человеческой - как тут не страшиться смерти? Перуну покланяйся, Иегове или Христу - все едино, поскольку не вера возжигает свет. Неразумный младенец не ведает ни веры, ни обряда, никому треб не воскладывает но при этом и светел в тридесять против мужа, ум которого и в вере просвещен, и наполнен премудростями. Что получено от рода, то и будет в человеке. Потому детям и говорят - не балуй с огнем...

Как бы там ни было, княгиня на какой-то срок смирилась, покорилась року: чему быть - того не миновать. Но тайно все-таки ждала весны и лебединых стай, замышляя отправиться в долгий путь, уже пройденный - к Истоку Великой Ра. Она, как всякий заплутавший в лесу, пометалась, поискала наугад дороги, и решилась-таки идти по своим следам. Свой след не обманет, и если не смыт дождями, то непременно выведет.

Она ждала весны, но когда растаял снег и вскрылись реки, ушей княгини слух коснулся, что среди гостей, от греков пришедших, есть некий путешественник-чародей, который не только человеку, но зверю или птице может дух вдохнуть. Будто при нем диковины есть - смышленая обезьяна и птица-попугай, оба человеческим голосом говорят. Княгине в тот же час вздумалось испытать, правдива ли молва. Послала она гонца подручного, боярина Претича. Путь рекой Ра был долог, а тут и дела всего - до торжища ступить. Отыскал боярин гостей от греков, изведал суть молвы и так изложил княгине:

- Чародей сей в самом деле народу чудеса показывает. Да только он преклонных лет, хром на ногу и ни волей княжеской, ни по своей охоте идти в терем не желает.

- А ты сулил награду? Подавал злато?

- Ко злату он брезглив, наград не принимает, - отвечал Претич. - Но сказал, если я обыграю его в кости, то исполнит всякое мое желание.

- Так ступай и обыграй его! - велела княгиня.

Подручный боярин, бывалый витязь и боец рукопашный, тут смутился., - Не умею я играть, матушка-княгиня...

- Так научись! Не велика наука! Ступай!

Ушел Претич, и не было его целый день и всю ночь. Княгиня от окна к окну металась, собралась уж гонца за боярином слать, но тот сам наконец явился. С покаянной головой.,

- Не выучился я, матушка, в кости играть. Больно хитрая наука.

- И что же, проиграл?

- Да, княгиня... И пришлось мне исполнить желание чародея.

- Каково же было его желание?

- Принести ему траву Забвения, - признался подручный боярин.

- И ты принес?

- Принес, матушка. Что же оставалось делать?

- Где же ты взял эту траву, коль она растет лишь на тропе Траяна? - изумилась княгиня.

- Идти пришлось..;

- И ты ступал по тропе? И рвал траву?

- Да, матушка, ступал, - вздохнул Претич. - Не велика забота...

- Знать, чародею надобно травы Забвения?

- Никто не ведает, что ему надобно... - затосковал боярин. - Траву, что я принес, он птице своей говорящей в гнездышко постелил.

- Добро, сама пойду! - решилась княгиня. - И приведу чародея в терем, коль ты, мой подручный боярин, к сему делу не способен.

На торжище весеннем под крики зазывал подле убогого шатра дремал старик-чародей: черные одежды, клетка с птицей над головой висит, на плече - диковинный зверь-обезьяна, а в руках - миртовый посох. Русский люд перед княгиней расступился и поклонился в пояс. Заморские же гости владычицу Руси встречали на коленях, поскольку слышали, что больно уж грозна княгиня и любит коленопреклонение.

Один чародей не поклонился, а продолжал сидеть, обвиснув на посох.

- Кто ты таков, из каких земель? - спросила его княгиня. - Вижу, что не Гой, но и не.изгой.

- Путник я, княгиня, - сказал чародей. - По свету странствую, а из каких земель - не помню, ибо давно путешествую. Но прежде жил в греках и служил епископом.

- Как имя твое?

- Именем Аббай, - старик зевнул, показывая младенческие, беззубые десны. - Но если назовешь Гангой - я не обижусь.

- Выслушай же меня, Аббай, - начала было княгиня, однако чародей перебил ее:

- Уже выслушал. Явилась звать к своему чаду, чтобы пробудить его. Так напрасно, ступай восвояси. Я давно дал зарок - не пробуждать царей.

- Знаешь ли ты, чародей, что мой сын - светоносен?

- Молву слышал в Царьграде, и кое-где еще... Да чудо ли это? Чудес я довольно видывал. Но свет один лишь истинный позрел - свет Христа. Иного мне не нужно.

- Что же ты ищешь в Руси? - спросила княгиня.

- Траву Забвения, - признался чародей. - Вот истинное чудо в твоей земле. Позреть бы, как растет, и умереть спокойно.

- Позри, трава Забвения растет повсюду, - княгиню отчего-то стало клонить в сон. - Склони очи долу. И под тобой растет. Где ступит человек - там она и пробивается, чтобы скрыть следы.

Аббай лишь усмехнулся и погрозил перстом:

- Ведомо, лукавая ты, княгиня! И об этом слышал я в иных землях. Трава-то повсюду, но силы не имеет. Мне любо позреть на ту, которая покрывает не человеческие следы, а божьи. Эта же трава бывает лишь на тропе Траяна. Ты же тропы этой не знаешь, потому в терем не зови. Упрямство старца возмутило княгиню.

- А слышал ли,.что я крута норовом?

- И об этом наслышан, государыня, - равнодушно промолвил чародей, поглаживая обезьяну на плече. - Да все одно не пойду. Разве что своего магота отпущу с тобой. Пусть он сына твоего будит.

- Смеешься надо мной? - взъярилась княгиня. - В сей же час на площади велю голову тебе отрубить! И обезьяне твоей!

Чародей покорно склонился.

- Сама отрубишь или палача позовешь?

- Нет, чародей спесивый! Смерть на миру красна, на своем дворе казнить буду! - засмеялась княгиня. - Заморские купцы вмиг славу разнесут про лютую княгиню и жертву - немощного старца... Не дождешься чести от меня, в каменном погребе заточен будешь до смерти, если не станешь будить спящего князя.

- А давай бросим кости? - вдруг оживился Аббай. - Коль выиграешь - исполню всякое твое желание. Кого захочешь разбужу, усыплю...

Он побренчал костями в серебряном кубке.

- Сыграй! Сыграй! - закричала над его головой птица в клетке. - Зрю, ждет тебя удача! Сыграй! И обезьяна загнусавила, замахала лапами:

- Не бойся княгиня, брось кости! Обыграешь! Аббай слепой, так его обмануть можно...

- В подобную игру я не играла, - смутилась княгиня. - Не знаю и обычая такого - в кости играть. Птица же в клетке забилась, закартавила:

- Игра простая! Встряхни кубок и бросай! Ну, пробуй! Дерзай же, дерзай!

- Испытай рок, - предложил чародей. - Ты ставишь свое желание, я же ничего не ставлю. Коль выиграю я - ничего с тебя не возьму.

- Не возьмет, не возьмет, - подтвердила обезьяна. - Слово Аббая - закон.