Чтение 34–й страницы книги ~Аз Бога ведаю!~

- Не заболела ль, матушка? Совсем плохая...

- Сдается, умираю... Душа моя готова расстаться с телом. Уж лучше бы ножом ударил или косу отсек...

- Тебя след исповедать! И причастить! - Григорий испугался. - Ты, дочь моя, многое доселе оставляешь в тайне, а все земное надобно на земле оставить. Не то не зреть тебе ни райских кущ, ни божьей милости на небе. Покайся во грехах! Княгиня взирала в небо.

- Покаяться в грехах?.. Но я после крещения грехов не сотворила. А что бывало прежде, ты сам сказал - все не моя вина. Ведь я жила во тьме и скверне, не ведала греха...

- Отчего же душа твоя томится? Чему тебя учил? Грех все, что мучит душу. Очистись же, не уноси с собой земные мерзости, кои потянут тебя в геенну огненную. А ты же хочешь в рай?

- Но есть ли он? Есть ли то место, где обрету покой и вечное блаженство?

- Ты усомнилась? В предсмертный час, готовая предстать перед судом господним, пред радостью великой лицезреть Христа и быть ему невестой, ты смеешь сомневаться? - поп сокрушенно вскинул руки. - О, господи, прости ее! Все грехи рабы твоей, Елены, я принимаю на себя и отмолю. Благослови ж меня ввести княгиню в чин ангельский, пока не умерла!

- В чин ангельский? - чуть оживилась та. - Постричь в монахини меня?

- Да, дочь моя... Хотя сего ты не достойна.

- Ну что ж, стриги... Не сын отнимет космы, но ты, отец духовный. Знать, рок мне и вдругорядь быть стриженной на берегах священной Ра.

- Все в воле господа! Сан иноческий для тебя отрада, приняв его, ты уподобишься царям христианским, кои на смертном одре обращались в схиму. И там, на небесах, ты чистою предстанешь, как агнец...

- Но будет ли покой?

- Не перебивай меня!.. Иная жизнь, ее короткий миг, избавит от земной скверны, но прежде все одно покайся и ежели не можешь вслух сказать, на вот пергамент и перо... Пиши, что тяготит тебя в сей судный час, очисти душу рукой своей, оставь всю мерзость на сем листе. А я покуда к обряду изготовлюсь.

- Добро, быть по сему, - княгиня лист взяла. - Я напишу... Да токмо ты ответь, отец духовный, за волосы свои я получу сполна? Все, что желаю?

- Сполна покаешься - сполна получишь.

Она примерилась пером - рука дрожала и чернила марали лишь пергамент: заместо букв разводья грязных пятен...

- Дай лист еще!

Григорий терпеливо подал княгине хрустящий харатейный лист и стал вздувать кадило. Перо на сей раз покорилось и начертало "АЗ", но, дух переведя и обмакнув перо в чернила, она не написала "Аз грешна", а вывела слова, кои узнала в юности от Вещего Олега и кои назывались азбучными истинами.

"Аз бога ведаю. Бога ведая глаголь добро. Добро есть жизнь..."

- Что пишешь ты, княгиня? - вдруг возмутился поп и, вырвав у нее пергамент, на землю бросил, растоптал. - Поганые слова, бесовское ученье! Какою грязью, смрадом заполнена душа?! Гордыня! Своеволье! Непокорство!.. Но ты - раба! Ты червь земной, ничтожное творенье! Покайся же!

- Я суть раба, я червь земной... А грех мой в том, что я бесплодна.

- Се божье наказание!

- За что, коль я была чиста и непорочна? Нет, се грех великий, и чтоб искупить его, я и отправилась к Валдаю, в Храм Света - суть в чертоги Рода. И там по милости его я зачала...

- Сие и есть твой грех! - прервал Григорий. - И сына родила, бесовское отродье, на коего управы нет ни материнской, ни господней. Вот что сжигает твою душу!

- Воистину, отец... Я каюсь. Однако душу сжигает то, что я отреклась от рока материнства и прокляла его. Вот прегрешение, за что и казнь терплю...

- О, матушка, да ты совсем слепая!.. Отрекшись, ты благо сотворила!

Княгиня помолчала, седую степь неспешно озирая.

- Должно быть, прав ты, старец. Я слепая, не зрю, что благо суть, что грех... Мне видится Последний Путь, а мнится Путь Исполнения Желаний...

- Скажи мне, дочь, кто был отец его? Иль образ не позрела?

- Отец его - сам Род. Он плотью поделился...

- Не богохульствуй!. Сын божий есть Христос! А твой рожден в грехе... Признайся, кто отец?!

- Мой лада, князь...

- И это ложь! Князь Игорь старый был, чтобы дитя зачать. Так кто же? Не упорствуй! Открой мне таинство рожденья!

- Знать, птица сокол...

- Сокол?.. Да ты и впрямь слепая! Не сокол, а сатана к тебе явился в птичьем образе и свое семя бросил!

- Нет, старец! - на миг княгиня обрела и мощь телесную, и голос. - Се был он, мой сокол! Он прилетел к огню купальскому... Но прежде я прошла Путь Исполнения Желаний. Как будто бы сейчас, да токмо не в возке, а в лодии... Убила гада из могилы... И к яблочку в саду отцовском рукою дотянулась и сорвала... Вкусила... Нет, поп, се сокол был!. И его ясный образ был светоносным... Постой, постой! Останови коней! Се вот же он, позри! Летает... Мой грех, отец святой - я предала его. Ждать обещала, но тут ко мне явился Вещий князь... Спросил, пойдешь за Игоря? И я пошла... Я власти жаждала, хотела быть княгиней!..

Григорий склонился к ней, потрогал лоб, отдернул руку - вся в горячке! Должно, преставится... Успеть бы!

И наскоро, как подобает с царями в смертный час, обряд свершил - княгине космы выстриг и спрятал их в карман.

- Теперь ты не княгиня - невеста божья. Ступай-ка к жениху!

И ладан воскуривши, молитву совершил над ней - отпел, хотя была еще живая...

Змей был повержен! И золотую шкуру, лежащую у ног, суть выползок, трепали, рвали по частям и обращали в пыль союзники Руси - косые гузы, чтоб разнести на все четыре стороны, развеять по ветру и сим деянием очистить Птичий Путь от желтой хвори. А витязи бесстрашные, сомкнув полки, стояли в стороне и с ужасом взирали, как племя дикое при виде злата теряло разум: иные воины, добычей нагрузившись, бросались в степь, забыв о своем роде, иные - в воду, чтоб скрыться от сородичей за рекою Ра, а те, кому досталось мало, учиняли распри и лили кровь.

Чей солнечный металл, в природе сущий как воплощенье небесной чистоты и силы, не благо нес в сей миг, но смерть. Еще недавно сами жаждущие злата и достатка наемники Свенальда кричали гузам:

- Бросьте злато! Втопчите его в землю! Инно погибнете! Вы вольные кочевники, а станете рабы!

Но кто их слышал? Кто внимал, объятый неуемной страстью? Изведав хитрости хазар и в поисках поживы, степные лиходеи забыли свой обычай и рыли землю, дома крушили, мостовые, не оставляя на камне камня: от стен жилищ убогих до стен дворцов и крепостей - повсюду были тайники, таилища, схороны. На черный день. Однако когда настал он, несметные богатства, накопленные за столетья, не помогли и не спасли, доставшись супостату. Толпы хазар бежали в степь с надеждой затаиться в балках и переждать разор, или спешили к берегам морей, чтоб сесть на корабли, однако же везде их настигали гузы, а с ними вкупе смерть. Подобно саранче, лавина степняков охватывала все пространство и если на пути оказывался город - вмиг обращался в пыль.

Руины, пепел, прах...

Сокровища не умещались ни в сумах переметных, ни во вьюках; от тяжести поклажи хребты трещали у коней, а гузы колеса не знали. Худой, заморенный верблюд здесь стоил ровно столько, сколь богоносный каган в жертву приносил, чтобы взойти под звездный купол башни и познать одно из Таинств, а позже, во времена свободы, всякий хазарин мог заплатить такую сумму и попасть во внутреннюю крепость.

Настал тот час великий, когда последняя крупица злата, а равно зла, была исторгнута с Пути, и он открылся, начинаясь от Белой Вежи, воздвигнутой на старом месте. И можно было, ступивши на тропу Траяна, уйти к отцу - Владыке Роду.

Рок был исполнен.

И Святослав, не посвящая воевод своих, готовился к торжественному мигу. И лишь сынам своим сказал, чтоб завтра поутру пришли в его шатер и взяли то, что там отыщут: Ярополк, как старший, пусть меч возьмет - ему по лествице отныне Русью править, а Олегу достанется копье, с которым можно ходить в земном пространстве без сакральных троп. Нечитанную книгу он себе оставил, поелику перед вступлением на путь к отцу след было прочесть ее конец.

Печальны были сыновья, предчувствуя прощание, но ни один и слова не сказал - пристало ль светоносным спорить с роком? И виду не подав, они восприняли наказ, склонились пред отцом и молча удалились, встали в строй дружинный.

Все ждали, когда выйдет князь, и тиуны подле шатра ему коня седлали, покрытого черемною попоной, и синий плащ был наготове, и шелом железный с косицею курчавой, сплетенной из волос поверженного супостата, и черной паволокой - забралом кагана: со знаками победы должен вернуться Святослав на киевский престол! Трубач с воловьим рогом возле уст плясал на лошади перед полками, готовый протрубить на сей раз не грозный вопль - на приступ, и даже не победу: приятный сердцу звук готовился исторгнуть - обратный путь домой, в родную землю. И кони ждали трубной вести, подзуживая рог боевой высоким, чистым ржаньем.

Князь вышел из шатра, но, не приняв коня, плаща и шлема, в одной рубахе встал пред дружиной, и тишина повисла под весенним небом. Не чаяли уж больше ступать на сию землю уставшие от битв полки, все были в седлах, готовые в дорогу, но видя Святослава пешим, рать спешилась, застыла у лошадиных морд.

- Да будет Свет! У Ра! - воскликнул князь и поклонился солнцу. - Окончен ратный путь. Благодарю тебя. И пусть сияют твои лучи над этой стороной, как прежде. Я рок исполнил! - и лишь затем к полкам оборотился. - Эй, братья, други! Эй, храбрецы отважные! И вам земной поклон. Вы отстояли мою честь, а себе стяжали не добычу, но славу на века. Отныне свободен Птичий Путь и нет более Тьмы, которая триста годин Свет пожирала. Теперь народы Ара станут питать не змея, лежавшего на устьях рек и берегах морей - друг друга, и всякий Гой способен идти тропой Траяна. Но если мы оставим сию землю, если без надзора бросим и домой уйдем, победой утешаясь, не минет года, как змей приползет сюда и вновь утвердится мрак, а воды Ра опять разъединятся с Гангой. Мне тоже любо в Киев, на золотой престол, на пир, в покои к женам, да рок иной, дружина, след завершить свой Путь. Куда мне ступать, изведаю я завтра, когда открою нечитанную книгу. А вы свой рок узнаете сегодня...

Молчали витязи в сей важный час, застыли неподвижно, ожидая воли князя и слова судного - Каз Предводительский, иначе речь, Закон народов Ара, имеющий силу необратимую и священную - суть силу - рока. Указ, приказ, наказ - все суета в отличии от Каза, давать который подвластно лишь князю Вещему.

Не в наказание провозглашали сие слово, а в казнь, ибо принявший его по доброй воле утрачивал мирские прелести и становился суть казенным, то бишь слугою Рода и суть волхвом. Верховный бог когда-то поделился плотью, чтобы жена земная, Ольга, смогла родить дитя, и Святослав, вскормившись чрез Креславу у волхвов в истоках рек священных Ра и Ганга, сам принял казнь и был отмечен, вкупе с серьгой с рождения, хохлом - иначе оселедцем иль чубом, а по сути космом, соединяющим начала земли и неба. Он стал волхвом, он был волхвом с того мгновения, как принял Каз даждьбожий, однако же среди жрецов именовался просто - казак, то есть кудесник-воин, по слову Рода и добровольно поклявшийся мечом казаковать - исполнить волю бога.

На древнем языке народов Ара сие деяние когда-то означало повиноваться избранному року - обет исполнить строгий, отрекшись от земного.

Теперь настал черед принять его и присягнуть оружием всем храбрецам, всем витязям сведомым, которые до Каза Вещего отвергли прелесть земных воззрений - добычи, состоянья, злата - и в сей ипостаси вскормленные, уже ступили на этот путь. И потому были хранимы Родом, когда, презрев кольчуги и брони, сходились в сечах и брали крепости под тучей стрел и камнепадом. Но ежели они по своей воле обет сей примут, то имя им уж будет не дружина, не войско князя и не рать, а казачье братство, суть воинская каста, где нет ни князей, ни воевод, а есть казачий Круг, порука круговая. И сей союз сакральный неистребим и вечен, поелику его огонь может быть великим, как пожар, и малым, словно искра. Когда же дошлый супостат, имея силу впятеро и хитростей довольно, его погасит, он возродится вновь, едва лишь братья по обету Каз сойдутся в Круг.

Тот Круг зовется коло - свет солнца, солнечный огонь, несомый богом Ра.

Но малая беда, когда казнишь себя, сообразуясь с роком; когда же обрекаешь Каз принять других, рожденных не токмо для войны и битвы с Тьмою, когда определяешь судьбу земных людей, не наяву, но в мыслях тешущих мирские радости, болит душа и дух спирает от высоты, с коей взываешь к жертве. И князь молчал, но взор его красноречив был, так что дружина не сдержалась.

- Скажи нам, Святослав!

- Молви свое слово!

- С тобой мы Путь прошли! И далее пойдем, куда ты скажешь!

Коня в строю оставив, боярин Претич к нему приблизился.

- Тебе я первым клялся. И ныне поклянусь. Каков будет приказ?

За ним и княжичи пришли, в очах огонь горит - эх, юность непорочная!..

- С тобою мы, отец. Куда посмотришь ты - туда поскачем.

Как старый дуб скрипучий, Свенальд пред очи встал.

- Я много чудного позрел в походе сем. И крови супостата много пролил... Да токмо не познал еще, в чем суть - служить за веру? А любо бы познать...

- Ты и меня переживешь, а значит, время есть, еще познаешь, - князь место указал ему - за спину поставил. - И полк свой, бывший наемный, сюда поставь. Со мной пойдешь, куда б я ни устремил свой взор. Ты же за веру жаждал послужить?

- И ныне жажду! Ибо не вкусил до дна, что означает владеть мечом за веру.

- Добро. И в тридевять добро, если твои дружинники пойдут со мной, дабы познать, что означает животом своим пожертвовать во имя веры, - промолвил Святослав и обратился к сыновьям: - А вам я все сказал. Уж вы то по роду своему обязаны служить за веру. Однако же полки свои оставьте Претичу. Вам выпадает иная доля. Осталось исполнить мой наказ и не скакать, куда я посмотрю, а ехать медленно и не взирать чужими очами.

И тоже своей спиной прикрыл.

Остался воевода Претич.

- Поклялся первым, помню, - князь на широкое плечо десницу возложил. - Готов ли еще раз поклясться и обет принять? Коль не готов, то не неволю...

- Всю жизнь я мыслью тешился - судьбу познать... Так молви свое слово, князь.

- Мне бы тебя с собою взять, - промолвил Святослав, жалея. - Не знал бы горя, шел бы без оглядки... Да есть нужда, боярин: на сих берегах морей и рек след посадить не люд служилый и заставы, а воинство священное - суть казаков. Се есть твоя судьба. Возьми мою дружину, всю, кроме витязей Свенальда, садись и охраняй. Чтоб не затворялся более Путь Птичий и не заросла тропа травой Забвения.

- Добро, светлейший князь, - боярин взял меч за лезвие, над головою поднял и клятву произнес. Кровь с дланей скользнула по клинку и пала наземь. Однако Святослав, полу рубахи оторвав, укутал раны воеводы и вострый засапожник достал из ножен.

- Сей клятвы мало. Отныне не мне станешь служить, и жизнь твоя и казаков твоих принадлежит Владыке Роду. Ему и кланяйся, ему и присягай.

Боярин встал лицом к востоку и преклонил колено. Князь же тем часом выбрал на голове его пучок волос, тесьмою повязал; остальные под корень срезал, сбрил, и обнаженный череп, иссеченный в сраженьях и испещренный шрамами, будто письмом - черты и резы, - вдруг уязвимым стал и беззащитным, а черепная кость внезапно треснула на темени - в том месте, где оселедец был, - и разошлась.

И родничок забил под кожей, как у младенца.

Претерпливая боль, бо ярый муж и виду не подал, лишь потемнел очами и на ноги поднялся.

- Теперь возврата нет, - промолвил Святослав. - Бог тебе князь. Ну все, ступай и оказачь дружину. И вот тебе мой дар.

Он снял рубаху с плеч, руками Рожаниц сотканную, без швов, но стрелами поклеванную, будто вороньем, мечами рубленную, паленную огнем, и обрядил в нее принявшего обет.

- Поизносилась, да еще послужит... Носи и не снимай!

- А как же ты?..

- Мне новую соткут...

Уже не воевода, но внук даждьбожий, воин Рода, пошел было к полкам, но обернулся, встал.

- Куда же ты пойдешь? Куда же путь тебе?!

- Своей судьбы не знаю. Но путь избираю сам. И по нему пойду, на небо не взирая.

- Но с кем?! Ужели с теми, кто за твоей спиной?! С дружиною Свенальда?

- Покуда с ними...

- Но зришь ли ты, кто там стоит?!

- Се сыновья мои! Надежда и опора. А это воины, отринувшие злато.

- Да там ведь смерть твоя! Оборотись же, князь!

- Она давно за мной стоит, - ответил Святослав. - В затылок дышит, должно быть, часа ждет... Да все по воле Рода! Иди, иди, ступай. Прощайте, други!

Рукой махнул и в свой шатер вошел. Через мгновенье сыновья туда вбежали - ан, нет отца! Наследство тут - вон меч висит, булатный дар Валдая, копье с железным навершением - дар раджей, в зенит смотрящий, и кубок с медом, чуть отпитый...

В сей миг за полотняной стенкой копыта застучали!

Буланый конь, сияющий как жар, едва земли касаясь, в степь уносил отца! Достигнув окоема, взмыл в воздух, еще немного поскакал и обратился в луч...

Но князю чудилось, он ехал медленно, и утомленный конь едва переступал ногами - того гляди, падет. Ни час, ни день, а месяц минул, покуда Святослав увидел реку - малый ручеек; на берегу его топилась баня, дымок курился с под застрех. Два Гоя, два удальца, оставив ведра, коромысла, на кушаках тягались и, потные, сопели, не в силах повалить друг друга, а подле них, в зеленом одеянии, сотканном из травы-осоки, танцевала дева. В самозабвении никто из них и не заметил, как примчался всадник, и конь буланый вдруг взвихрился и сбросил на земь седока. И он словно проснулся и, осмотревшись удивленно, сел на камень.

- Где я? - спросил у молодцов.

Те продолжали схватку, да токмо отпустили кушаки друг друга и уцепились за усищи вислые - не слышали его...

- Эй, девица! Не скажешь ли, где ныне я? Плясунья очи вскинула - ожгла огнем томленья...

- Ах, добрый молодец!.. У, какой пригожий!

И тотчас на колени князю прыгнула и за бока - пощекотать. Откинуть бы игривую, да дева колюча и трава на ней, едва лишь срам прикрывающая, до того остра - в сей миг изрежешь длани. Пощекотала, шею обвила шершавыми руками.

- Почто же не смеешься? Ужели не щекотно?, - Сказала бы, что за страна сия? Сдается мне, знакомая дорога, и свет сей, зыбь воды... Сдается, хаживал сиим путем, а вот в какие времена - и не припомню. Куда же конь завез меня? И в какое пространство занесло?

- Ко мне ты прибыл в царство! Я поджидала... Эвон Гои из-за меня дерутся уж который год, но токмо никто из них не люб. А ты пришелся мне...

- Кто же ты? И отчего наряд такой, одна осока? Бесстыдница нос острый вздернула.

- А чтоб руками не хватали!.. Но тебе позволю, так тому и быть. А ну-ка, приласкай меня! Позри, какие перси, лоно... Не бойся, дай мне руку.

Гои меж тем, схватившись за чубы, таскали по полю друг друга, но не вопили, а смеялись, хотя трещали волосы. Князь деву оглядел.

- Ответишь, где я - приласкаю. А так охоты нет.

- Охоты нет?! - тут дева завизжала. - Позрите на него! Охоты нет! Удача выпала - царицу вод, владычицу морей, и рек ласкать, а он не хочет! И торг ведет со мной!.. Да Гои ли ты?

- Был Гои, - с тоскою молвил Святослав. - А ныне рок исполнил и путь мой оборвался. Кто я, сейчас не ведаю. Сюда вот конь принес... Коль ты царица - вод, скажи, зачем судьба к тебе примчала? Жизнь земная окончится на дне? Мне предначертано смерть от воды принять? Утопнуть?

- Ты в моей власти! - девица полунагая рассмеялась. - Как пожелаю, так и будет!.. Могу на дно спровадить, к рыбам. А могу озолотить, коли полюбишь. В наперсниках оставлю, дам лодию с ветрилом и несколько русалок в послушанье. Ну, что изберешь, строптивый молодец?

- Русалок, лодию... Сим не прельстишь меня. С тобою забавляться скучно. Отправь меня на дно. Там еще не был.

- Да погоди, отправлю! Но прежде приласкай! Нам некуда спешить, здесь, куда конь тебя принес, нет времени. Позри на солнце, оно всегда в зените и с места не сойдет, сколь бы ты здесь не был. Пройдут века, исчезнут предки и придут потомки, а тут все будет так, как есть... Не торопись на дно и обними меня. Иль я тебе не нравлюсь?

- Вот где я! - воскликнул Святослав и деву наземь сбросил. - Меж небом и землей! Знакомый путь... Скажи, царица, а знаешь ли Креславу? Трехокую, всевидящую деву?

- Ее здесь не бывало! - обиделась царица, одежды поправляя. - Презрел меня?.. Ну, молодец, держись!

И стала из осоки вить веревку, но тут на волнах челн показался; старуха в сарафане рыбьей кожи веслом гребла, стремнину рассекая. В тот час же Гои расцепились, схватили коромысла, ведра и бросились к реке, а дева не осоку - ракитник начала ломать и в веники вязать.

- Опять бездельничали! Ужо я вас! - старуха с веслом в руках на берег прыгнула, оставив челн, который сам причалил и затащился на сухое.

- Мы воду носим, баню топим! - заблажили Гои.

- Я веники вяжу! - вскричала дева.

Однако же старуха веслом огрела драчунов по спинам, а девице досталось чуть пониже, да еще за космы оттаскала.

- Я велела не ракитника, а вереску ломать! Чай, князя станем парить, светлейшую особу - не простого Гоя. А где скрипун-трава? Ну, живо на болото!

Так разогнав холопов, она достала из челна цветы - суть лилии, уселась у воды на черный камень и принялась плести венок: как будто и не зрела князя!

- Эй, старая! - окликнул он. - Не скажешь ли, где ныне я?

- А кто ты будешь? И откуда?

- Мне имя Святослав. На брег сей конь принес. Старуха обернулась, через плечо позрела.

- Се проходимец, вор и искуситель! - заверещала дева, ракитники ломая. - Хотел меня прельстить! В кусты повлек, одежды растрепал!

- А ты ступай! И исполняй урок!

- Отправь его на дно! Он сам желал!..

- Кыш на болото! - прикрикнула старуха и опять ко князю: - Как имя? Святослав?.. Да что-то не припомню.

- Но ты-то кто? По грозности - царица...

- И есть царица.

- Сколько вас тут! Одна, другая, а толку не добиться. Где я? И на каком пути?

- А где ты ране побывал?

- Во многих странах, на многих реках и морях. Ведь я же Святослав, Великий князь. Ужели не слыхала?

- Ты - князь?! - старуха возмутилась. - Ах, плут! Ах, подлый самозванец! А то мы не видали князя!.. И в самом деле проходимец.

- На дно его, на дно! - обрадовалась дева.

- Он - князь! Позрите на него!.. Коль князь, то где рубаха? Мы что здесь, дураки? Встречаем по одежке! Коль нет рубахи, знать, не князь - суть голь перекатная. Да если рассудить, в Руси княгиня - я! Кто надзирает воды, кто стережет пути по рекам и морям, тот правит в сей земле! На дно! Пойдешь на дно! Чтоб неповадно было.

- Была рубаха, - признался он. - Да на земле оставил. В дар казаку отдал. Но есть серьга, она со мной.

- Серьга? - прищурилась старуха и мокрыми руками взяла за ухо. - И верно, зрю свастику - Знак Рода... Так ты и в самом деле князь?

- Был князь. Да ныне кто я и где - не ведаю. Царица вод вздохнула тяжко и, кажется, всплакнула.

- Не знаю что и делать... Положено тебя попарить в бане и проводить в чертоги. Но если нет рубахи, сотканной Рожаницами, нельзя к отцу. Ты не рубаху, ты долю на земле оставил, а мог бы ведь ступить не на Последний Путь - уйти в бессмертье, воеводой к Роду... По недомыслию оставил иль с умыслом?

- Каз учинил, а воинам священным бессмертие важнее.

Старуха замолчала и, расплетя венок, цветы на воду бросила - в тот миг же лилии укоренились и приросли ко дну.

- Ума не приложу. - сказала. - Хоть впрямь отправляй в глубины. Будь я владычицей земли - пошел бы в землю. А я водой владею.

- На дно его, на дно! - дева вновь принялась плести веревку, чтоб камень привязать.

- А ты, Кикимора, молчи! - обрезала старуха. - Опять царицей назвалась? Ну, отвечай?!

- Мне молодец пришелся, - захныкала она. - А он отринул! Обидно, хоть топись... Не ведала, что князь, подумала, бродяга, изгой случайный...