Чтение 18–й страницы книги ~Покаяние пророков~

- Вот и доползли, паря, - сказал с удовольствием. - Покуда совсем не свечерело, я дале побегу, а ты топай к старцам, они тут рядом.

Космач подхватил котомку, выскочил на высокий яр, но опомнился.

- Погоди, Клавдий, а как же мне назад?

- А ты что, паря, дороги не знаешь? - изумился тот.

- Не знаю, не запомнил...

- От какой бестолковый, а сказывают, ученый... Ладно, я на обратном пути забегу.

Людей, живущих на берегу Сон-реки, назвать старцами не поворачивался язык: поджарые, но жилистые, крепкие мужики с дремучими бородами, непокрытыми головами и разбойничьими глазами, женщины в зрелом возрасте и с бесстыдно распушенными волосами. И все наряжены далеко не по-иночески, в крестьянские одежды из домотканой цветной материи и желтую сыромятную кожу. Обычаи были совсем другие: без привычных среди старообрядцев чинных поклонов при встрече, без "Христос воскресе", "благодарствуйте" - без всего, что важно для живых людей, чтобы строить отношения. Эти живые и бодрые мертвецы существовали в монастыре каждый сам по себе, не имея никакой власти - вождя, настоятеля или игумена. Возможно, потому с самого начала Космачу показалось, что в братии существует некий разлад, затаенный, едва уловимый конфликт каждого с каждым и отдельно между старцами и старицами. Однако тогда он отнес это к специфике иноческого образа жизни. А как же еще должны вести себя полтора десятка пророков, собранных в один монастырь?

Вероятно, Сорока каким-то образом представил им Космача, сонорецкие скитники обычных вопросов чужаку не задавали, спросили только, потребляет ли он летом пищу, и показали лабаз, срубленный на трех высоких пнях, чтоб медведь не достал.

- Там возьмешь.

Бытовавшее на Соляном Пути убеждение, что они питаются только водой и отварами ягод, "святым духом" живут (как предполагал Космач, особым способом дыхания, когда продукты распада углекислого газа усваиваются кровью через легкие), не выдерживало никакой критики. В летние месяцы старцы действительно ничего не ели и, как птицы, пили только росу, собирая ее рано утром чистой холстиной (промокали и отжимали в берестяной туес, причем каждый себе). Однако на все остальное время мешками заготавливали сушеные ягоды всех сортов, пудовые связки вяленой медвежатины, лосятины и рыбы. Лабаз ломился от продуктов, оставшихся с прошлой зимы, а уже шла заготовка на следующую. Другое дело, ели старцы очень мало и в холода: на весь день кусочек вяленины, две горсти ягод и горсть сладко-кислой серой муки, бог весть из чего смолотой. Если учитывать, что в некоторых старообрядческих толках существовал культ еды, когда на завтрак подавали по четыре - пять блюд, то рацион старцев в самом деле "святой дух".

Что касается их религиозных воззрений, здесь действительно было нечто неожиданное, оригинальное, но покрытое таинствами. Космачу долго не удавалось послушать и посмотреть их общую литургию, когда старцы и старицы раз в день собирались вместе на восходе солнца и пели гимны. То ли от чужака прятались, то ли так уж заведено было, но каждый раз они выбирали новое место где-нибудь на высоком берегу, и угадать его оказывалось невозможно. Пока на Сон-реку не вернулся из бегов Клестя-малой, пророчествующий странствующий старец, своеобразный отщепенец, ибо жил он не в кельях "братского корпуса" - хоромины, выстроенной, как в Полурадах, под прикрытием огромной сосны, а в тесной землянке, вырытой прямо в песчаном берегу.

Все население монастыря уже примелькалось, наконец-то Космач стал различать, узнавать старцев и стариц (в их лицах было что-то общее, делающее всех похожими, как родных братьев), и вот появилась новая личность - короткий длиннорукий человек в пегой, свитой в жгут бороде и задиристым, вызывающим видом. Возникнув внезапно, он прошел через монастырь, от гордости никого не заметив, спустился под берег, разделся донага и стал плескаться в воде. Голову намыливал водорослями, тело мыл с песком, вместо полотенца вытерся осокой, надел чистое рубище и залез в свою нору. Гостеприимство на Сон-реке тоже было специфическим, своего крова никто не предложил (возможно, оттого, что не след быть под одной крышей живому с мертвецом), потому Космач ночевал на берегу, чтобы не демаскировать с воздуха, под старым развесистым кедром, благо стояла жара и даже ночью было душно. Ночью Клестиан Алфеевич растолкал его и велел идти к нему в землянку, мол, сейчас дождь пойдет. На небе были звезды, однако Космач пошел, и, как выяснилось через пять минут, не зря - ливень хлынул как из ведра.

В землянке оказалось просторно, чисто, и особенно поразил запах, а точнее, воздух: дыхание замедлилось само по себе, голова просветлела и отлетел сон. Ему хотелось поговорить - это был первый такой контакт, но хозяин завалился на топчан и уснул под раскаты грома. Зато утром разбудил и знаком позвал за собой, как выяснилось, на литургию. Космач не прятался, просто стал чуть в стороне, а старцы выстроились полукругом, и служба началась.

Весь этот обряд, чтение стихов, мощное хоровое пение на незнакомом языке, да и само звучание языка, впрочем, как весь жизненный уклад старцев, был бы невероятно интересен для филолога или этнографа; Космач искал письменные исторические источники, ту самую либерею, за которой прибежал в такую даль. А похоже, Клавдий Сорока обманул, в монастыре не было ни одной постройки, подходящей для хранения огромной библиотеки, - по келейкам ее не растащишь и в сарайчик не спрячешь. Обследование окрестностей тоже ничего не дало, по крайней мере на два километра вокруг никаких признаков потаенного хранилища, одни угольные ямы да какие-то непонятные круги, выложенные из камня.

Сразу же после литургии Космач спросил Клестиана Алфеевича напрямую:

- Покажи царские книги?

Тот охотно зазвал в землянку, вытащил из-под топчана самодельный деревянный сундук.

- Гляди, коль есть охота.

Сундук оказался забитым берестой. Это были списки, выполненные, может, лет сто назад с неких первоисточников, тексты на трех языках - древнерусском, греческом и арабском, выдавленные по мягкой бересте и написанные чернилами вишневого цвета. Что мог, Космач прочитал сам, остальное ему переводил Клестя-малой. Переписчики тщательно скопировали требники, заповеди отцов церкви, наставления по богослужению, возможно, первых христиан. Несомненно, это были следы символа Третьего Рима, однако всего лишь следы, более интересные для богословов и археографов.

- А где же оригиналы? - между прочим спросил Космач. - Откуда все это списали?

- Нету, - просто ответил старец. - Когда пришел на Сон-реку, уже не было. Тебя Сорока с толку сбил?

- Сорока...

- Нашел кому верить. - Клестиан Алфеевич к уху склонился и зашептал: - Я один скажу тебе, где. У остальных спросишь, обманут, скажут, мы их в бочки засмолили и утопили в реке. Никто тебе правды не скажет! На самом деле на Сон-реке лет семьдесят тому раскол случился. Токмо о нем помалкивают старцы. Вышел сначала спор великий: братия говорит, царя в России нету, надо выходить в мир, а наставник Амвросий Нагой с малым числом старцев против встал, мол, анчихрист пришел, еще далее в леса бежать надобно. Амвросия прогнали из монастыря, а либерея по праву всегда достается гонимым. Так он построил великие лодки, погрузил царские книги и уплыл с верными старцами по Сон-реке. А нам одна береста досталась, и с той поры без наставника живем. И поделом!

- И где же теперь Амвросий? - безнадежно спросил Космач.

- Кто его знает?.. Говорили, где-то на устье причалил. Но сколько ни ходили по Сон-реке, никто устья не мог отыскать. Я, грешным делом, тоже бегал. Ушел вниз, как Амвросий поплыл, до заморозков бродил, со зверями дикими сражался, тонул и горел. Через все прошел, а возвратился в монастырь сверху. Должно, где-то сбился с пути. Не может ведь река по кругу бежать?

* * *

Он не спал и потому слышал, как скрипнули ступеньки деревянной лестницы и кто-то осторожно, в мягкой обуви прошел по залу: вероятно, толстяк не мог уснуть и спустился вниз. Он что-то принес и поставил на столик, затем сходил к вешалке и бережно укрыл Космача шубой.

- Я не сплю, - проговорил тот, не открывая глаз.

- Это хорошее состояние отдыха - между сном и явью, - прозвучал в ответ незнакомый голос и, напротив, почувствовался слишком знакомый запах. - Все равно, с добрым утром, Юра.

Космач не шевельнулся, только веки поднял.

Напротив за столиком сидел Данила и аккуратно набивал трубку. Живой, здоровый, помолодевший и даже ничуть не заикался!

Проще и естественней было бы встретиться с неприступным Цидиком, чем с Василием Васильевичем, почти умиравшим, когда уезжал к сестре в Севастополь, и, казалось, безвозвратно утраченным, как выпавший молочный зуб.

Откуда он здесь?..

- Все равно, здравствуйте. - Космач сел. - Хотя я где-то между сном и явью...

- Нет, я тебя разбудил, - привычно широко улыбнулся Данила и неторопливо, со вкусом распалил трубку. - И я не двойник. Знаю, вы там меня давно похоронили... Но видишь, я вернулся. Как заяц под гончаками, вернулся и на второй круг пошел.

Одет он был по-домашнему, словно только что встал с постели: длинный махровый халат поверх пижамы, тапочки и шейный платок, которого он сроду не носил.

- А где же... дефект речи? - совсем не к месту спросил Космач. - Тоже морской климат?..

Бывший завкафедрой бережно положил трубку на специальную подставку и стал намахивать на себя струйку дыма.

- Юрка, кончай издеваться. Какой там климат? Ты же знаешь, я заикаюсь только в минуты сильного волнения.

- Не замечал...

- Погоди, ты почему со мной разговариваешь так, будто не рад?

- От шока отойти не могу...

- Сейчас снимем шок. - Данила достал из бара новую бутылку. - Ты, кажется, с коньяка начал?

- Нет, я ничего не пил, только кофе.

- За встречу придется!

Пока он ходил к шкафу за чистыми бокалами и разливал, Космач мысленно пробежал по цепочке, приведшей его сюда, но в обратном порядке. Выходило, что водитель "волги" и толстяк напрямую связаны с прилизанной аспиранткой. Она всучила деньги за билеты и вывела через черный ход прямо в их руки.

Неужели Данила служит Цидику? Не может быть!

Впрочем, кто знает, как погнали его гончаки по второму кругу?

- Мне врачи запретили и пить, и курить. - Он подал коньяк. - Так что я только нюхаю. Ну, язык мочу, как кот. А ты выпей.

Космач вылил в рот коньяк и откатил от себя бокал.

- Еще плесните.

- Ради бога!

- И еще я не замечал, что вы любите сюрпризы, разные там спецэффекты.

- Это ты про что?

- Коль узнали, что я прилетел к Цидику, могли бы подтянуться туда. Встретились бы возле постели умирающего...

- Т-ты что, б-больной? - резво подскочил Данила.

- Вот теперь вижу.

- Ч-что ты видишь? Н-ну, охломон!..

- Что заикаетесь вы при сильном волнении. Василий Васильевич все-таки отхлебнул коньяка и стал раскуривать трубку.

- Я не понял, зачем надо было посылать за мной этих мужиков? Под разными предлогами тащить меня в этот... домик? Сказали бы, что к вам, - сам бы поехал.

- Не поехал бы.

- Да почему же? Если рейс задерживают и есть время?

- Ох, будто я тебя не знаю! - Данила вроде бы отошел от волнения, повеселел. - Скажи тебе - начнешь думать. Зачем это надо? Не связан ли я с Цидиком, раз знаю, что ты приехал?.. И на всякий случай не поедешь. А потом, у тебя крестьянская натура. Хоть в аэропорту сидеть, но все ближе к дому. Что тебе учитель, когда ты взрослый и самостоятельный и уже забыл, кто тебя с дерева снял и стоя писать научил. Я ж помню, как ты пришел сдавать вступительные экзамены! В морской форме... Ты же сразу после Морфлота поступал, в звании сержанта.

- Старшины первой статьи...

- А, все равно... Да, в глаза бросался... Вот. Ну и, признаюсь, хотел сделать сюрприз! Удивить, что жив и бодр. Ты меня каким запомнил?

- Наверное бы, и правда не поехал, - признался Космач.

- А я что говорю? - Данила вдыхал даже не дым, а его запах. - В Симферополе меня вынесли из самолета на носилках. Не верится, да?.. Два месяца пластом лежал, ни тяти, ни мамы. Сестра кое-как устроила в военный санаторий. Хорошо, гражданство не сменил... Я там год лежал, как срок отбывал. На ноги-то подняли, а как жить в таком состоянии, не научили. Сестру по рукам связал, день хожу, день лежу... В общем, затолкала меня в военно-морской госпиталь на операцию. Посмотрели меня и говорят, мол, оперировать будем, но шансов мало. Такие операции удачно за бугром делают, за хорошие деньги. Ну или в "кремлевке" бесплатно. А мне ни туды, ни сюды. Согласился, а сам помирать готовлюсь. Гуляю однажды по берегу, морским воздухом дышу, за парапет держусь. Остановился дух перевести - подходит здоровый такой мужик, в шортах. Что, говорит, дед, совсем худо? Меня зло взяло - какой дед? Пятьдесят четыре тогда было!.. А пригляделся - мать ты моя, профессор Ровда! Помнишь, деканом был?.. Но он-то меня не узнает! Ну, стал на него ругаться да заикаться - узнал, глазам своим не поверил. Знаешь, у нас с ним отношения были не очень. Думаю, пусть гад не видит меня немощным и сдыхающим. В общем, отлаял его и поперся... Вечером приходит в палату, садится, я его гнать, говорю, понимать должен! Не могу я на здоровых и цветущих смотреть! Не дразни меня, дай спокойно под нож лечь... Потом как-то слово за слово, разговорились, в прошлых отношениях разобрались. Оказывается, там ректор интриги плел, чтоб выжить Ровду... В общем, утром разошлись.

Данила принес фрукты из холодильника, открыл коробку конфет, но сам есть ничего не стал - раскурил новую трубку. Глядя на виноград, Космач снова вспомнил Вавилу: ведь сколько не будет его, столько и к пище не притронется. У жен странных этих странников был такой обет - поститься, если муж не вернулся к назначенному сроку или весточку не послал, что задерживается. (Расчеты времени в пути, даже длиной в год и более, поражали своей точностью - плюс-минус два дня.) В один раз пекли жданки - маленькие, величиной с яйцо, круто посоленные хлебцы, что-то вроде опресноков, всего сорок штук, и ели по одному в день. Чем дольше не являлся муж, тем черствей и крепче они становились - мучились и таким образом разделяли участь странствующего.

А если жданки съедали и он не приходил, то еще сорок дней пили только воду...

- Ну так вот, - оборвал воспоминания Данила. - Ровда в каком-то правительственном санатории там отдыхал. А где работает, чем занимается - молчок. Этот шахтер всегда был такой, не поймешь, то ли сердится на тебя, то ли чем-то недоволен... Выписался - ни слова не сказал и ничего не обещал. Вдруг через неделю меня в самолет в сопровождении медсестры и в Москву. И в "кремлевку"! Там мне эту легочную артерию всю до нитки перебрали, заштопали, и вот уже три года я кроссы бегаю.

Ровда ушел из университета, когда начались массовые сокращения. И последняя встреча с ним оставила неприятный след: декан вдруг разорался на Космача, что тот самовольщик, расходует государственные деньги неизвестно на что, носится с какими-то полудикими девками, выдавая их за феномены, а его задание - установить арамейские литературные источники в старообрядческой среде, выяснить, с какой практической целью кержаки пользуются мертвым языком, - так и осталось невыполненным.

В общем, пообещал издать приказ, чтоб экспедиционные деньги вычли у Космача из зарплаты, и выставил из кабинета. Это было как раз после похода на Сон-реку, и, вероятно, Ровда что-то заподозрил.

А буквально через месяц декана выставили самого, и, по слухам, он перебрался в Москву, чуть ли не в МГУ.

Космач вдруг увидел, что все прекратилось: и ветер, и этот летящий горизонтально к земле снег; залепленные им стены домов и высокие заборы плачут сплошной капелью, и где-то за черепичными крышами отраженно, неуверенно проглядывает туманное солнце.

- Ч-что там? - почему-то тревожно спросил Данила.

- Цидик умер.

Он помолчал, спросил коротко, чтоб долго не заикаться:

- П-почему т-так решил?

- Буря улеглась.

- П-примета, что ли?

- Народные наблюдения.

- Сейчас п-проверим! - Данила включил телевизор.

Шли восьмичасовые новости. Показывали кадры, снятые скрытой камерой: министр парился в бане с несколькими девицами. Потом появилась еще одна, ведущая, невнятно съязвила по этому поводу, и тут же пошел репортаж о чернобыльцах, объявивших голодовку. Лежащие на матрацах мужики скоро заменились на одного, в сбитой набекрень шапчонке, - этот зачем-то в одиночку рыл метро в заброшенной деревне. Ведущая хотела закончить на этом и уже ободряюще улыбнулась, но улыбка получилась длинной и скоро перелицевалась в скорбную мину.

Во весь экран появился портрет Цидика.

- См-м-мотри, сб-б-бывается! - не дождавшись сообщения, замычал Данила. - К-как тут после этого н-не верить?

И все-таки он до конца выслушал известие о кончине академика, после чего выключил телевизор, налил коньяка и перестал волноваться.

- Помянем... душу грешную.

Не чокаясь, помочил язык, отставил бокал.

- Ты мне вот что скажи, Юрий свет Николаевич... Как тебе удалось заставить его произнести отречение? Я сегодня из-за этого ни грамма не спал. Ты великий злодей или гений?

- Какое отречение? - Космач на самом деле не понял его.

- Да ладно! Признавайся! Чтобы Цидик своими собственными руками удушил дитя?.. Нет, ты злодей!

- Ну вот, наконец-то врубился, зачем меня сюда привезли... А откуда вы знаете об отречении? Уже показали по ящику?

- Нет, не показали и вряд ли покажут... Но я два часа назад посмотрел пленку. Там ведь было две камеры?

- Я не считал...

- Это потрясающе! И ведь в здравом уме и твердой памяти, произношение четкое... Как ты его, Юр?

- Давайте так, Василий Васильевич. - Космач пристукнул ладонью по столу. - Я ничего не скажу, и больше не спрашивайте. Это тайна исповеди.

- Резонно. Не буду, - сразу согласился Данила. - Но ты знаешь... Все напрасно. Король умер - да здравствует новый Цидик!.. Я не исключаю, будут какие-то пертурбации, реформы... Может, сначала даже упразднят. Но он восстанет из пепла в совершенно ином обличье, но с прежним суконным нутром. И мы вряд ли сначала догадаемся, что это наш старый знакомый супостат... Не обольщайся, Юра, здесь не спасают ни гений, ни злодейство. ЦИДИК в России вечен, потому как нужен любой власти... Между прочим, у нас с тобой из-за него так судьбы похожи...

- Ну уж! - усмехнулся Космач. - Я всегда был у вас в вассальной зависимости.

Данила подпрыгнул, засмеялся зло и весело.

- Кто? Ты был? Будет врать-то! Вассал нашелся... Да ты все самое ценное всегда тырил! Весь изюм выковыривал! Знаю: что в твой мужицкий кулак попало - ничем не выжать. Читал я твой диссер, читал! И один знаю, что от меня утаил и что сам нашел... Юр, но я без всяких претензий. Ты имел полное право...

- А где это вы мой диссер читали? Не в милиции ли?

- Почему в милиции?

- Но его там отняли.

- К нам в управление твой опус попал из какого-то архива. Может, и МВД. - Данила сделал паузу, чтоб набить третью трубку, но поглядывал с откровенно хитроватым прищуром - Ленин да и только...

А Космача подмывало спросить, что это за управление, в который раз упоминаемое, однако вспомнил о самолете и погоде.

- Телефон здесь есть?

- Обижаешь! - Данила оставил свое занятие и принес телефонную трубку. - Прямой московский...

Справочную аэропорта он нашел через 09, но долго не мог пробиться - видно, все кинулись звонить, как только утих штормовой ветер. Наконец втиснулся и получил то, что предполагал: вылет по-прежнему задерживался по метеоусловиям Москвы - обледенела полоса...

Тем временем Данила открыл одну из тумбочек, достал желтый потрепанный пакет и, вернувшись на диван, поставил возле своей ноги.

- Ну что, сидим курим? - спросил и, не дожидаясь ответа, положил пакет на колени Космача. - Вот тебе мой подарок, вассал. Не забывай своего феодала.

В пакете оказалась толстая архивная папка, а в ней - тот самый первый экземпляр докторской диссертации, когда-то изъятый в милиции.

Отпечатано на не совсем свежей пишущей машинке, некоторые буковки подпрыгивают, допустимые на одну страницу исправления тщательно замазаны белым штрихом - наверное, теперь все делают на компьютере, а тогда было столько мучений, машинистка ревела и бешеным деньгам по сорок копеек за лист была не рада...

- Спасибо, - искренне сказал Космач. - Извините, отвлекся... Ностальгия!

- З-значит, д-давай так. - Данила вкушал дымок. - В-в таком виде не п-пойдет. Сегодня же отдам д-девкам в управлении, д-дня за два н-наберут. Сканировать н-невозможно, текст слепой...

- Зачем?

- Что - з-зачем, олух?

- Набирать зачем?

- Т-ты же упразднил ЦИДИК! Б-будешь защищаться, п-пока он не воскрес. А где - я найду. Хоть за бугром. Будут тебе и рецензенты, и оппоненты...

Космач вспомнил письмо профессору Желтякову, лежащее вместе с паспортом в кармане, взвесил в руке пухлый том и положил на столик.

- Не знаю, что в мире творится?.. Может, звездный час подступает? Два предложения в течение одной ночи! С двух отрицающих друг друга сторон. Не сон ли мне снится?

Данила лишь покачал головой.

- Значит, ты Цидикад-до печенок достал. Открой секрет, как? М-может, он посвятил тебя в масоны? М-может, ты у нас уже мастер? Или повыше, какой-нибудь гроссм-мейстер?

- А у меня ощущение: и вы тащите меня в какую-то ложу.

- Правильное ощущение. Пора и н-нам сбиваться в стаю и жить по законам стаи. Жестоким, но справедливым. Т-ты вот здесь пишешь - смена элит. Согласен. М-мы должны создать свою. А чтоб она стала жизнеспособной, н-на миру хоть глотки грызите друг другу, но внутри, в т-тайне от чужих глаз, - истинные б-братские отношения. - Он постучал пальцем по диссертации. - Это не мои идеи - т-твои. Хочешь, процитирую?

- Не надо, я все это забыл и вспоминать не хочу.

- Нет ты послушай! Старая боярская элита ушла, чтобы сохранить исконные русские традиции государственности. Ушла, чтобы вернуться! - Данила окончательно успокоился и перестал заикаться. - И ты здесь очень хорошо сказал, почему не вернулась, - ее раскололи изнутри. Вот в чем наша древняя беда - нет внутренней защиты. Внешней хоть отбавляй, если что, так наши казаки в Берлине. А внутри уязвимы! Или по чужому наущению собираемся скопом и тятьку бьем, или друг друга. А хочешь, скажу почему? Опять же читая бессмертные строки сего опуса!.. - Он полистал диссертацию. - "Христианство для изгнанной боярской элиты оказалось слабым цементирующим раствором, чтобы сохранить единство, ибо изначально возникло как раскольническое течение в иудаизме. Тысячелетний путь от первых христиан до Вселенского собора 1056 года претерпел множество расколов, с выделением из единой абстрактной конфессии сотен мелких групп, сект и школ, которые, в свою очередь, раскалывались на еще более мелкие. В результате этого бесконечного и хаотичного деления возникли абсолютно несовместимые формы, напоминающие сближенные до опасного расстояния ядерные массы. Поклоняясь одному и тому же Богу, они выражали крайнее неприятие друг друга, и более крупные всегда стремились огнем и мечом истребить или подчинить себе более слабых, поступая не по закону и заповедям, а с точки зрения примитивной и привычной силы, ибо внутренне чувствовали себя не защищенными этими законами и заповедями. Ужасающая жестокость религиозных войн, европейской инквизиции и русской охоты за раскольниками была продиктована этой незащищенностью, которая и утверждала принцип несоразмерности наказания как единственную гарантию собственной внутренней безопасности". Выделено не мной. И написано тоже не мной!

- Это написано сонорецкими старцами двести лет назад, - объяснил Космач. - Я у них передрал.

- А как про сегодняшний день! - всплеснул руками Данила. - Таким выводам хочется верить... Но ты не обольщайся! Защититься я тебе помогу в любом случае, не исправляя ни одной строчки и почти без скандала. Но запомни: ты будешь всегда неугоден и левым, и правым, и атеистам, и верующим, и новаторам, и консерваторам. Потому что ты не принадлежишь ни к какой элите. Должно быть, ты сам это понял, иначе бы не почувствовал конфликта со средой обитания. И не уединился в своей деревеньке.

- Никогда не предполагал, что в элиту принимают, как в партию. - Космач глянул на часы - половина девятого, на улице солнце, и стена замка почернела от талого снега.

- Ладно тебе прикидываться-то!.. Не принимают, а приватно приглашают достойных. Видел, кто возле Цидика вертелся? Сроду не подумаешь, какой-то технарь Желтяков оказывается настолько близким к нему, что ходит через черный ход.

- А он что, технарь, Желтяков?

- Кто же еще? Преподает в Технологическом и подвизается в оборонке.

Что-то удержало сказать о письме Цидика, адресованном профессору, махнул рукой.

- Веселые дела...

- Так вот, Космач, я приглашаю тебя в нашу стаю.

- Спасибо, но что я должен делать?

- Пока ничего особенного. Для начала пойдешь работать к нам в управление. В качестве вассала.

- А что за такое хитрое управление?

- Главное управление ревизии архивов, - с удовольствием объяснил Василий Васильевич, - Сокращенно ГУРА. Почти учитель в переводе с тибетского.

- И что за работа в этой ГУРе?

Данила порылся в шкатулке с трубками, извлек совсем маленькую, набил сладковатым на запах табаком и стал просто посасывать мундштук. На ироничность он не обращал внимания.

- В общем-то, по нашему профилю... За последние полтораста лет во всяких закрытых... да и не совсем закрытых архивах скопилось огромное количество исторических ценностей и документов. Самых разных... В эти хранилища нога историка не ступала, в основном топталась жандармерия, полиция, милиция, КГБ, ну и прочие карательные организации... У кого-то изымали частные коллекции, наворованное или контрабанду... Что-то вывозили из побежденных стран в качестве контрибуции или просто как добытый трофей, но по каким-то причинам прятали. В музеи это не попадало... Документы терялись... Сам знаешь, сколько за эти полтора века сменилось властей. И элит!.. А три последних войны внесли полный сумбур. Эвакуировали, возвращали, потом снова эвакуировали... Что-то по дороге теряли, что-то находили... Короче, сейчас никто толком не знает, чем набиты многие сотни ящиков. Стоят с послевоенного времени. Конечно, советская элита кое-что пошерстила... Но по мелочам и лишь в Москве и Питере. Например, всю позапрошлую неделю работали в Рязани... В пятидесятых милиция сняла с поезда бесхозный багаж - шесть металлических контейнеров. Глянули сверху - черепки, косточки, ржавые железки, короче, материалы с археологических раскопок. Кто послал, откуда?.. Опечатали, присвоили инвентарные номера и сдали на склад... Через пятьдесят лет кто-то о них запнулся, собрали комиссию, вскрыли один контейнер, не поленились и развязали каждый мешочек... Мы потом насчитали пятьсот пятьдесят шесть только золотых изделий. Скорее всего, из раскопок скифских курганов в Сибири... Ты помнишь, кто в шестидесятых копал курганы в Сибири?

- Вроде академик Окладников, - отозвался Космач.

- Вроде... Не вроде, а он!.. Но если он, почему материалы очутились в Рязани? А может, не один академик копал? - Данила вдохновился. - Есть еще и почище! В прошлом году выезжали в Пермь. Там городской организации ветеранов отдали полуподвальное помещение. Раньше был вещевой склад воинской части... Стали делать ремонт и за перегородкой в полкирпича обнаружили залежи холодного оружия семнадцатого - восемнадцатого веков. Да не простого! Есть драгоценные экземпляры восточной работы, в золоте и сапфирах. И в хорошей сохранности... Кто собирал? Кто замуровал?.. В общем, сейчас мы разработали специальную программу, правительство денег на это не жалеет... Конечно, есть и неприятные моменты. Самые лучшие образцы оружия продали с аукционов на Западе. Надо же чем-то пополнять бюджет, казна пустая... Но это дело временное и поправимое. С жильем вопросов не будет. Видишь, какой домик? Из конфискованных, три года работаю и нынче уже рассчитался...

- Понял вас, Василий Васильевич. - Космач принес телефонную трубку. - Спасибо за предложение. Правда, очень интересное, даже в душе что-то ворохнулось...

- Слушай, К-космач... Я отказов н-не принимаю! Если т-тебе д-делается предложение, значит, все ппродумано и сог-гласовано. М-можно сказать, ты уже в штате. Сам Ровда двумя руками за тебя!

Упоминание о бывшем декане всколыхнуло их последний неприятный разговор.

- А что, и этот шахтер с вами архивы копает?