твои слабые стороны. Да, кажется, так оно и было, и у светских ценителей
и у обыкновенной публики.
отложить свои дебюты... Но я рискую быть замененным другим тенором, а
тот, уж конечно, не уступит мне своего места".
пройдясь несколько раз по комнате.
слишком мало подготовки; подъем скорее лихорадочный, чем прочувствован-
ный; в драматических местах больше надуманности, чем чувства. Ты недос-
таточно ясно представляешь себе роль в целом. Разучив ее отрывками, ты
видишь в ней только ряд более или менее блестящих мест. Ты не уловил в
роли ни постепенного развития ее, ни заключения. Думая только о том, как
блеснуть своим прекрасным голосом и некоторым умением, ты показал всего
себя сразу, при первом же выходе. При малейшей возможности ты гнался за
эффектами, но все твои эффекты были одинаковы. Уже в конце первого акта
публика знала тебя наизусть, но, не подозревая, что это все, ждала от
тебя еще чегото необыкновенного, а этого в тебе как раз и не оказалось.
Приподнятость исчезла, и голос ослабел. Ты почувствовал это сам и изо
всех сил стал форсировать и то и другое. Этот маневр публика поняла, и
вот почему, к великому твоему удивлению, она оставалась холодна в тех
местах, когда тебе казалось, что ты наиболее патетичен... В эту минуту
она видела в тебе не артиста, увлеченного страстью, а только актера,
жаждущего успеха.
то. - Разве я не слышал всех, кому последние десять лет аплодировала Ве-
неция? Разве старик Стефанини не кричал, когда бывал не в голосе? И это
не мешало публике неистово ему аплодировать.
понимание. Вероятно, помня старые его заслуги, она не хотела дать ему
почувствовать его закат.
ла своего голоса, разве не делала усилий, которые было мучительно не
только слушать, но даже видеть? Разве она была в самом деле захвачена
страстью, когда ее превозносили до небес?
- отвратительными, а пение и игру - лишенными вкуса и величия, я и была,
так же как ты, убеждена в том, что публика понимает не слишком много, и
вышла на сцену так спокойно.
хая, проговорил Андзолето.
понимает. Там, где не хватает знания, ей подсказывает сердце. Публика -
это дитя, ей нужны забава и эмоции. Она довольствуется тем, что ей дают,
но только покажи ей лучшее - она сейчас же начинает сравнивать и пони-
мать. Корилла фальшивила, у нее не хватало дыхания, но еще неделю назад
она могла пленять. Явилась ты, и Корилла погибла; она уничтожена, похо-
ронена. Выступи она теперь - ее освищут. Появись я с ней, успех мой был
бы так же головокружителен, как тогда, когда я в первый раз пел у графа
после нее. Но рядом с тобой я померк. Так должно было быть, и так будет
всегда. Публике нравилась мишура, она фальшивые камни принимала за дра-
гоценные и была ими ослеплена. Но вот ей показали бриллиант, и она уже
сама не понимает, как могли так грубо обманывать ее. Больше терпеть
фальшивых бриллиантов она не желает и отбрасывает их. В этом-то, Консуэ-
ло, и состоит мое несчастье: я - венецианское стеклышко - выступил вмес-
те с жемчужиной со дна морского...
Она приписала их его любви и на всю эту, как ей казалось, милую лесть,
смеясь, ответила ласками. Она уверила Андзолето, что он перещеголяет ее,
если только захочет постараться, и возродила в нем мужество, доказывая,
что петь, как она, совсем не так уж трудно. Она говорила это искренне,
так как не знала, что такое трудности, и не подозревала, что труд для
тех, кто его не любит и у кого нет усидчивости, является главным и неп-
реодолимым препятствием.
таивавшей на его вторичном выступлении, Андзолето с жаром принялся за
работу и на втором представлении "Гипермнестры" гораздо лучше спел пер-
вый акт. Публика оценила это. Но так как пропорционально возрос и успех
Консуэло, он, видя это подтверждение ее превосходства, остался недоволен
собой и снова пал духом. С этой минуты все стало представляться ему в
мрачном свете. Андзолето казалось, что его совсем не слушают, что сидя-
щие вблизи зрители шепотом судачат на его счет, что даже его доброжела-
тели, подбадривая его за кулисами, делают это только из жалости. Во всех
их похвалах он искал какой-то иной, скрытый, неприятный для себя смысл.
Корилла, к которой он в антракте зашел в ложу, чтобы узнать ее мнение, с
притворным беспокойством спросила, не болен ли он.
ленный. Андзолето, дорогой, приободрись, напряги свои силы - они парали-
зованы страхом или унынием.
сердце, что я боялась упасть в обморок.
старайся, чтобы голос звучал чище...
она в своих поступках руководствуется инстинктом, и это ее вывозит. Но
откуда у нее может быть опыт, как может она научить меня победить эту
строптивую публику? Следуя ее советам, я скрываю блестящие стороны свое-
го таланта; если же я улучшу манеру пения, никто все равно этого не за-
метит. Буду дерзок по-прежнему. Разве я не видел во время моего дебюта в
доме графа, что могу поразить даже тех, кого не могу убедить? Ведь приз-
нал же во мне старик Порпора гениальность - правда, находя на ней пятна!
Так пусть же публика преклонится пред моей гениальностью и терпит мои
пятна!"
слушали с удивлением. Некоторые стали аплодировать, но их заставили
умолкнуть. Большая часть публики недоумевала, не понимая, был ли тенор
божественен или отвратителен.
но эта неудача так смутила его, что он совсем потерял голову и позорно
провалил конец партии.
дуя советам Консуэло: он пустил в ход самые своеобразные приемы, самые
смелые музыкальные фокусы. И вдруг - о, позор! - среди гробового молча-
ния, которым были встречены эти отчаянные попытки, послышались свистки.
Добрая, великодушная публика своими аплодисментами заставила свистки
умолкнуть, но трудно было не понять, что означала эта благосклонность к
человеку и это порицание артисту. Вернувшись в уборную, Андзолето в бе-
шенстве сорвал с себя костюм и разодрал его в клочья. Как только кончил-
ся спектакль, он убежал к Корилле и заперся с ней. Страшная ярость буше-
вала в нем, и он решил бежать со своей любовницей хоть на край света.
охладел к ней: в глубине своей истерзанной души он так же нежно ее любил
и смертельно страдал, не видя ее, но она внушала ему какой-то ужас. Он
чувствовал над собой власть этого существа, которое своей гениальностью
уничтожало его перед публикой, но вместе с тем внушало ему безграничное
доверие и могло делать с ним все, что угодно. Полный смятения, он не в
состоянии был скрыть от Кориллы, насколько он привязан к своей благород-
ной невесте и как велико было ее влияние на него до сих пор. У Кориллы
это вызвало чувство глубокой горечи, но она нашла в себе силы не выдать
его. Выказывая Андзолето притворное сострадание, она все от него выведа-
ла и, узнав о его ревности к графу, решилась на отчаянный шаг: тихонько
довести до сведения Дзустиньяни о своей связи с Андзолето. Она рассчиты-
вала, что граф не упустит случая сообщить об этом предмету своей страсти
и, таким образом, для Андзолето будет отрезан всякий путь возвращения к
невесте.
удивилась, а потом начала беспокоиться. Когда же и весь следующий день
прошел таким же образом, в тщетном ожидании и смертельном беспокойстве,
она, лишь только стало темнеть, накинула на голову плотную шаль (знаме-
нитая певица не была теперь гарантирована от сплетен) и побежала в дом,
где жил Андзолето. Уже несколько недель, как граф предоставил ему в од-
ном из своих многочисленных домов более приличное помещение. Она его не
застала и узнала, что он редко ночует дома.
своего жениха к поэтическому бродяжничеству, она решила, что он, не су-
мев привыкнуть к новому роскошному помещению, вероятно, ночует в одном
из своих прежних пристанищ. Она уже решилась было отправиться на
дальнейшие поиски, как у двери на улицу столкнулась лицом к лицу с Пор-
пора.
ня лицо, я слышал твой голос и, конечно, не мог не узнать его. Бедняжка,
что ты тут делаешь так поздно и кого ты ищешь в этом доме?