Чтение 44–й страницы книги ~Консуэло~

рассказ. Знайте, я говорю вам лишь о том, что видела собственными глаза-
ми, и все-таки иногда спрашиваю себя: что же такое Альберт - колдун или
человек, издевающийся над нами? Однако поздно; боюсь, что я злоупотреб-
ляю вашей любезностью.

- Нет, это я злоупотребляю вашей, - ответила Консуэло. - Вы, должно
быть, очень устали. Хотите, отложим до завтра продолжение этой невероят-
ной истории?

- Хорошо. Итак, до завтра, - сказала юная баронесса, обнимая ее.

XXIX

Консуэло, выслушав эту действительно невероятную историю, долго не
могла заснуть. Темная дождливая ночь, словно оглашавшаяся стенаниями,
еще усиливала незнакомый ей дотоле суеверный страх. "Значит, существует
непостижимый рок, тяготеющий над некоторыми людьми? - говорила она себе.
- Чем провинилась перед богом эта молодая девушка, только что так откро-
венно рассказывавшая о своем оскорбленном наивном самолюбии, о своих об-
манутых радужных надеждах? А что дурного сделала я сама, чтобы моя
единственная любовь была так чудовищно разбита и поругана? Какой грех
совершил этот нелюдимый Альберт Рудольштадт, чтобы потерять рассудок и
способность управлять собственной жизнью? И какое же отвращение должно
было возыметь провидение к Андзолето, чтобы предоставить его, как оно
это сделало, его дурным склонностям и соблазнам разврата!"

Побежденная усталостью, она наконец, заснула и погрузилась в бессвяз-
ные и бесконечные сны. Два-три раза она просыпалась и снова засыпала, не
будучи в силах дать себе отчет в том, где она, и считая, что она все еще
в дороге. Порпора, Андзолето, граф Дзустиньяни и Корилла - все по очере-
ди проходили перед ее глазами, говоря ей странные, мучительные вещи, уп-
рекая в каком-то преступлении, за которое она несла наказание, хотя и не
помнила, чтобы она его совершала. Но все эти видения стушевывались перед
образом Альберта. Он беспрестанно появлялся перед ней со своей черной
бородой, с устремленным в одну точку взором, в своем траурном одеянии,
напоминавшем золотой отделкой и рассеянными по нему блестками покров по-
койника.

Проснувшись, она увидела у своей постели Амелию, уже нарядно одетую,
свежую, улыбающуюся.

- Знаете, милая Порпорина, - обратилась к ней юная баронесса, целуя
ее в лоб, - в вас есть что-то странное. Видно, мне суждено жить с нео-
быкновенными существами, потому что и вы тоже принадлежите к их числу,
это несомненно. Вот уже четверть часа, как я смотрю на вас спящую, чтобы
рассмотреть при дневном свете, красивее ли вы, чем я. Признаюсь, меня
это отчасти тревожит, и хоть я и поставила крест на своей любви к
Альберту, но мне все-таки было бы немного обидно, начни он заглядываться
на вас. Как бы то ни было, он ведь здесь единственный мужчина, а я до
сих пор была единственной женщиной. Теперь нас две, и если вы меня зат-
мите, я этого вам не прощу.

- Вы любите насмехаться, - ответила Консуэло. - Это невеликодушно с
вашей стороны. Оставьте эти злые шутки и лучше скажите мне, что же во
мне необыкновенного? Быть может, мое прежнее уродство вернулось? Я ду-
маю, что это именно так.

- Скажу вам всю правду, Нина. Сейчас, при первом взгляде на вас, ког-
да вы лежали такая бледная, полузакрыв огромные, скорее остановившиеся,
чем сонные глаза, свесив с кровати худую руку, сознаюсь - я пережила ми-
нуту торжества. Но чем больше я смотрела на вас, тем больше поражала ме-
ня ваша неподвижность, ваш поистине царственный вид. Знаете, рука ваша -
это рука королевы, а в вашем спокойствии есть что-то подавляющее, что-то
покоряющее, - я и сама не знаю что. И вдруг вы начали казаться мне до
ужаса красивой, а между тем взгляд у вас очень кроткий. Скажите мне, Ни-
на, что вы за человек? В одно и то же время вы и привлекаете и пугаете
меня. Мне очень совестно всех тех глупостей, которые сегодня ночью я ус-
пела вам наговорить; вы мне еще ничего не сказали о себе, а сами уже
знаете все мои недостатки.

- Если у меня вид королевы, что, право, никогда не приходило мне в
голову, - ответила Консуэло, грустно улыбаясь, - то разве только короле-
вы жалкой, развенчанной. Красота моя всегда казалась мне весьма спорной.
Если же вы хотите знать мое мнение о вас, милая баронесса Амелия, то вы
подкупили меня своей откровенностью и добротой.

- Что я откровенна - это так, но откровенны ли вы, Нина? Правда, в
вас чувствуется величие, благородная честность, но общительны ли вы? Ду-
маю, что нет.

- Согласитесь, не мне же делать первые шаги. Это вы, моя теперешняя
покровительница и хозяйка моей судьбы, должны вызвать меня на откровен-
ность.

- Вы правы. Но ваше благоразумие пугает меня. Скажите, вы не будете
слишком меня журить за мое легкомыслие?

- Я не имею на это никакого права. Я ваша учительница музыки, и
только. К тому же бедная девушка, вышедшая из народа, как я, всегда
должна знать свое место.

- Вы из народа, гордая Порпорина?! О, это неправда! Этого не может
быть! Скорее вы кажетесь мне таинственным ребенком какого-нибудь княжес-
кого рода. Чем занималась ваша мать?

- Она пела, так же как и я.

- А ваш отец? Консуэло смутилась. Она не приготовила заранее ответов
на все нескромно-фамильярные вопросы юной баронессы. Дело в том, что она
никогда ничего не слыхала о своем отце, и ей даже не приходило в голову
поинтересоваться, был ли он вообще у нее.

- Так я и знала, - воскликнула, заливаясь смехом, Амелия, - ваш отец
был или испанский гранд, или венецианский дож.

Тон этого разговора показался Консуэло легкомысленным и обидным.

- По-вашему, - заметила Консуэло с оттенком неудовольствия, - честный
мастеровой или бедный артист не имеет права передать своему ребенку при-
рожденное благородство? Вам кажется, что дети народа должны быть непре-
менно грубы и уродливы?

- То, что вы сказали, это колкость по адресу моей тети Венцеславы, -
возразила баронесса, смеясь еще громче. - Ну, простите меня, дорогая Ни-
на, если я немножко вас рассердила, и позвольте мне придумать о вас са-
мый красивый роман. Однако, милочка, одевайтесь живее: сейчас зазвонит
колокол, и тетушка скорее уморит всех нас голодом, чем прикажет подать
завтрак без вас. Я помогу вам открыть ваши сундуки, давайте ключи. Я
уверена, что вы привезли из Венеции прехорошенькие туалеты и теперь
просветите меня по части мод: ведь я так давно прозябаю в этой дикой
стране.

Консуэло, торопясь причесаться и даже не слыша, что ей говорит баро-
несса, отдала девушке ключи, а Амелия, схватив их, поспешно принялась
открывать первый сундук, воображая, что он полон платьев; но, к великому
ее удивлению, в нем не оказалось ничего, кроме кипы старых-престарых нот
- печатных, полустертых от долгого употребления, и рукописных, на первый
взгляд совершенно неудобочитаемых.

- Что это такое? - воскликнула она, вытирая поспешно свои хорошенькие
пальчики. - У вас, милая Нина, престранный гардероб.

- Это сокровища, - ответила Консуэло, - обращайтесь с ними почти-
тельно, дорогая баронесса. Тут есть автографы величайших композиторов, и
я согласилась бы скорее потерять голос, чем не вернуть эти драгоценности
Порпоре, доверившему их мне.

Амелия открыла второй сундук: он был полон нотной бумаги и сочинений
о музыке, композиции, гармонии и контрапункте.

- А! Понимаю. Это ваш ларчик с драгоценностями, - проговорила она
смеясь.

- Другого у меня нет, - отвечала Консуэло, - и я хочу надеяться, что
и вы будете часто пользоваться им.

- В добрый час! Вижу, что вы строгая учительница. Но вы не обидитесь,
милая Нина, если я спрошу, где же ваши платья?

- А вон в той маленькой картонке, - ответила Консуэло, направляясь к
ней; открыв ее, она показала баронессе простенькое черное шелковое
платье, аккуратно сложенное.

- И это все? - спросила Амелия.

- Да, все, кроме моего дорожного костюма. Через несколько дней я сде-
лаю себе на смену еще такое же черное платье.

- Так вы в трауре, моя дорогая?

- Быть может, синьора, - серьезно ответила Консуэло.

- В таком случае простите меня. Я должна была сама догадаться по ва-
шему виду, что у вас горе, и я еще больше люблю вас за это. Это сблизит
нас, потому что у меня ведь тоже есть причина быть грустной и я могла бы
уже носить траур по предназначенному мне супругу. Ах, милая Нина, не
ужасайтесь моей веселости, часто я стараюсь заглушить ею глубокое горе.

Они поцеловались и спустились в гостиную, где их уже ждали.

Консуэло сразу заметила, что в своем простом черном платье и белой
косынке, скромно заколотой под самым подбородком булавкой из черного ян-
таря, она произвела на канониссу благоприятное впечатление. Старик Хрис-
тиан, казалось, теперь меньше ее стеснялся, а любезен был так же, как и
накануне. Барон Фридрих, учтивости ради не поехавший в этот день на охо-
ту, заранее приготовил для гостьи, желая поблагодарить ее за заботы, ко-
торые она принимала на себя в отношении его дочери, уйму любезных фраз,
но так и не смог выжать из себя ни единого слова. Зато, сев с ней рядом,
он до того наивно и надоедливо усердствовал, угощая ее, что сам встал
из-за стола голодный. Капеллан поинтересовался, в каком порядке патриарх
совершает процессии в Венеции, затем стал расспрашивать о пышности бо-
гослужения в тамошних церквах, об их убранстве. Из ответов Консуэло он
заключил, что она часто посещала церкви, а когда он узнал еще, что она