шествие. И действительно, с тех пор никто его не видел, и стали уже ду-
мать, что он или умер, забившись в какой-нибудь угол, или совсем покинул
родной край.
привязанность Зденко к Альберту, она не могла допустить мысли, чтобы их
разлука была окончательной. Мысль же о смерти возбуждала в ней глубокий
ужас, в котором она боялась признаться самой себе, ибо всякий раз вспо-
минала при этом о страшной клятве, которую в исступлении дал ей Альберт:
клятве пожертвовать жизнью несчастного, если это понадобится для спо-
койствия любимой. Но она гнала от себя это ужасное подозрение, вспоми-
ная, как кроток и человечен был Альберт всю свою жизнь. К тому же вот
уже несколько месяцев, как молодой граф был совершенно спокоен: очевид-
но, Зденко не совершил ничего, что могло бы привести его в такую ярость,
как тогда в подземелье. Вообще Альберт как будто забыл об этой мучи-
тельной минуте, и Консуэло сама старалась не вспоминать о ней. Из всех
событий в подземелье он помнил только то, что происходило, когда он был
в здравом уме. Поэтому Консуэло остановилась на мысли, что Зденко было
запрещено не только входить, но даже приближаться к замку и что он, бед-
ный, с досады или с горя, обрек себя на добровольное заключение в под-
земном убежище. Она предполагала, что несчастный выходит оттуда ночью,
чтобы подышать воздухом или поговорить на Шрекенштейне с Альбертом, ко-
торый, без сомнения, заботится хотя бы о пропитании Зденко, - точно так,
как Зденко заботился раньше о его собственном. При виде заброшенной
кельи у Консуэло явилось предположение, что Зденко, рассердившись на хо-
зяина, не хотел убирать его покинутое убежище; а так как, входя в пеще-
ру, Альберт сказал, что ей совершенно нечего бояться, она, пользуясь
тем, что ее друг возится над заржавленной, никак не открывавшейся дверью
в "церковь", попыталась открыть дверь, ведущую в келью Зденко, надеясь
найти там следы его недавнего пребывания. Как только она повернула ключ,
дверь легко открылась, но здесь было так темно, что она ничего не могла
разглядеть. Подождав, пока Альберт вошел в таинственную молельню, кото-
рую он хотел привести в порядок, перед тем как принять гостью, она взяла
фонарь и тихонько вернулась в комнату Зденко, все-таки немного боясь
встретиться с ним лицом к лицу. Но там не было ни малейшего признака его
пребывания. Постель из листьев и овечьих шкур была вынесена, грубо ско-
лоченная скамейка, рабочие инструменты, войлочные сандалии - все исчезло
бесследно. При виде сырости, блестевшей на стенах, трудно было даже
предположить, что вообще под этими сводами когда-либо мог спать человек.
жена какой-то мрачной тайной, и она с содроганием подумала, что, может
быть, сама явилась причиной какого-нибудь страшного события. В Альберте
было два человека: мудрец и безумец. Один - кроткий, сострадательный,
нежный; другой - странный, суровый, быть может, свирепый и беспощадный в
своих решениях. Тут Консуэло вдруг вспомнила, как Альберту все мерещи-
лось, будто он кровожадный фанатик - Ян Жижка; вспомнилось его пристрас-
тие к событиям в Богемии времен гуситов; да и в самой его страсти к ней
- страсти немой и терпеливой - было что-то властное, непостижимое... Все
эти мысли пронеслись в одно мгновенье в уме молодой девушки, казалось,
подтверждая самые тяжкие ее подозрения. Похолодев от ужаса, стояла она
неподвижно, избегая смотреть на голый, холодный пол из боязни увидеть на
нем следы крови.
услышала, что Альберт настраивает свой драгоценный инструмент; и вот
скрипка запела тот старинный псалом, который Консуэло так жаждала услы-
шать еще раз. Музыка была до того своеобразна, а Альберт вкладывал в нее
столько чистого и глубокого чувства, что Консуэло, забыв все свои трево-
ги, словно притягиваемая магнетической силой, медленно направилась к не-
му.
рассмотреть вдохновенного виртуоза и необычайное святилище. Так называе-
мая "церковь" представляла собой просто огромную пещеру, высеченную,
вернее выдолбленную, в скалах руками природы и в особенности подземными
водами. Несколько факелов, укрепленных в разных местах на гигантских
глыбах, бросали фантастический свет на зеленоватые скалистые стены. Свет
этот не проникал в мрачные углубления, откуда неясно выступали очертания
длинных сталактитов, похожих на призраки. Это были огромные причудливые
нагромождения, образованные проникшей сюда когда-то водой. Они были то
скручены, как чудовищные змеи, которые, сплетясь, пожирали друг друга,
то, вылезая из почвы и опускаясь со сводов в виде чудовищных игл, похо-
дили на колоссальные зубы, оскаленные в раскрытых пастях, образуемых
черными углублениями скал. Кое-где виднелось что-то вроде бесформенных
статуй, исполинских изображений варварских богов древности. Свойственная
скалам растительность: огромные лишаи, жесткие, как чешуя драконов, гир-
лянды так называемых "оленьих языков" с широкими тяжелыми листьями,
группы молодых кипарисов, недавно посаженных посредине пещеры на бугор-
ках наносной земли, похожих на могильные холмы, - все это придавало пе-
щере мрачный, величественный и зловещий вид, поразивший воображение мо-
лодой артистки. Но первое чувство ужаса вскоре сменилось восторгом. По-
дойдя ближе, она увидела Альберта, стоявшего у источника, который проби-
вался в середине пещеры. Сделанный для него резервуар был так глубок,
что клокотание обильных вод источника совсем не было заметно на его по-
верхности. Она была гладка и неподвижна, как глыба темного сапфира, а в
красивых водяных растениях, посаженных по ее краям Альбертом и Зденко,
не было заметно ни малейшей дрожи. Источник был горячий, и его теплые
испарения придавали воздуху пещеры мягкость и влажность, благоприятные
для растительности. Вода из бассейна вытекала несколькими ручейками: од-
ни тотчас же с глухим шумом терялись в скалах, другие, чистые, прозрач-
ные, протекали по пещере и потом исчезали в темных углублениях, беско-
нечно расширявших ее пределы.
мог перейти через излучины источника. В более глубоких местах были пе-
реброшены стволы деревьев, в других же выступавшие из воды камни облег-
чали переход для привычных ног. Он протягивал ей руку и несколько раз
даже переносил ее. Но на этот раз Консуэло пугал не поток, мрачно и мол-
чаливо катившийся у ее ног, а этот загадочный проводник, к которому ее
влекла неодолимая симпатия и от которого в то же время отталкивало ка-
кое-то не поддающееся определению чувство. Подойдя к источнику, она уви-
дела на широком камне в несколько футов вышиной нечто такое, что мало
способствовало ее успокоению. То было четырехугольное сооружение, вроде
памятника, какие можно видеть в катакомбах, искусно сложенное из челове-
ческих костей и черепов.
это благородные останки мучеников моей религии, образующие алтарь, перед
которым я люблю размышлять и молиться.
эло. - Чьи это кости: гуситов или католиков? Разве и те и другие не были
жертвами нечестивой ярости и мучениками веры, одинаково горячей? Неужели
правда, что вы предпочитаете учение гуситов вере ваших родителей и что
реформы, последовавшие за реформами Яна Гуса, кажутся вам недостаточно
строгими и действенными? Скажите, Альберт, чему я должна верить из всего
того, что мне о вас говорили?
великого Прокопия - мстительному Кальвину, подвиги таборитов - подвигам
солдат Валленштейна, - то это сущая правда, Консуэло. Но что вам до моих
верований? Вы по наитию чувствуете истину и знаете божество лучше, чем
я. Боже упаси, чтобы я привел вас сюда для того, чтобы отяготить вашу
чистую душу, смутить вашу спокойную совесть своими думами и душевными
муками! Оставайтесь такой, какая вы есть, Консуэло! Вы родились благо-
честивой и святой; более того, вы родились в бедности, неизвестности, и
ничто не пыталось затуманить ваш разум, вашу совесть, ваше чувство спра-
ведливости. Мы можем, не препираясь, молиться вместе, вы, знающая все,
ничему не учившись, и я, мало знающий, несмотря на все мои поиски. В ка-
ком бы храме вы ни молились, вы всегда будете обращаться к истинному бо-
гу и истинная вера будет гореть в вашей душе. Итак, не для того, чтобы
вас поучать, а для того, чтобы получить через вас откровение, хотел я
соединить наши голоса и мысли перед алтарем, сложенным из костей моих
предков.
называете, за останки гуситов, сброшенные в колодец Шрекенштейна крово-
жадной яростью междоусобицы во времена вашего предка Яна Жижки, который,
как говорят, страшно отомстил за это. Мне также рассказывали, что после
того, как он сжег деревню, он велел засыпать колодец. Мне кажется, что я
вижу на темном своде, прямо над головой, круг из обтесанных камней, ука-
зывающий, что мы с вами как раз под тем местом, где я не раз сиживала,
утомившись искать вас. Скажите, граф Альберт, та ли это скала, которую,
как я слышала, вы окрестили камнем Искупления?
освятили место моих молений и алтарь моей скорби. Вы видите огромные
глыбы, нависшие над нашими головами, и вот те, другие, у источника? Мо-
гучие руки таборитов сбросили их сюда по приказу того, кого звали "Гроз-
ным слепцом"; но глыбы эти только отвели воды к подземным руслам, куда
они и пробились. Стенки колодца были разрушены, и, чтобы скрыть развали-
ны, я посадил эти кипарисы. Но чтобы засыпать совсем эту пещеру, понадо-
билась бы целая гора земли. Глыбы, застрявшие вверху колодца, задержа-
лись там благодаря винтовой лестнице, подобной той, по которой вы отва-
жились спуститься в водоем через мой цветник в замке Великанов. Оседание
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Свержин Владимир
Плотников Александр
Прозоров Александр
Прозоров Александр