Чтение 22–й страницы книги ~Гражданин преисподней~

Шеоле).

Здесь наконец-то разрешилась проблема со светом. Из стен туннеля тут и там
торчали недогоревшие смоляные факелы. Бери и пользуйся на здоровье, благо что у
Юрка, которого людоеды даже не обыскали (хотя и разбили шахтерскую лампочку на
шлеме), сохранилась зажигалка.

Между тем все шло к тому, что путникам, соединившимся вместе не по доброй
воле, а по слепому случаю, пора было расставаться. Уж больно разношерстная
подобралась компания. У каждого были свои интересы, несовместимые с интересами
остальных.

Венедим стремился в обитель Света, хотя Феодосия, гораздо лучше его
знавшая всю подоплеку тамошней жизни, предупреждала, что ничем хорошим это не
кончится. Игумен не щадит людей, из-за которых срываются его планы, будь то
хоть послушник, хоть ротозей.

Юрку, в кои-то века вырвавшемуся на свободу, хотелось хорошенько гульнуть
на Торжище, вот только средства не позволяли.

Кузьма намеревался отправиться на поиски своей стаи, но заявиться к
летучим мышам без водяры было бы верхом неблагодарности. А поскольку в этом
смысле на Венедима надеяться уже не приходилось, надо было изыскивать другие
источники пополнения заветной фляжки.

Одна лишь Феодосия еще не определилась в своих планах. Дорога в обитель
Света была ей теперь заказана, к темнушникам не тянуло, благо горький опыт
имелся, бродяжничать не позволяли дородность и привычка к бытовым удобствам.

Тем не менее именно она внесла предложение, в большей или меньшей степени
удовлетворившее всех.

- Отведите-ка вы меня на Торжище и там продайте хорошему человеку, -
сказала она. - Такие конфетки, как я, дорого стоят. Выручку, так и быть,
разделим на четыре части.

- Не надо мне от тебя ничего! - сразу замахал руками Венедим.

- Тогда на три, - не стала спорить Феодосия. Что ни говори, а это была
мысль. При наличии средств Юрок мог бы оттянуться на Торжище если не на
полжизни, то хотя бы на год вперед. Кузьма без проблем запасся бы водярой и
другим добром, так необходимым в одиночных скитаниях. Венедим, присоединившийся
к землякам, постоянно сбывающим там свиные колбасы и чудотворные образки,
вернулся бы домой. Ну и Феодосия, само собой, устроила бы свою личную жизнь.

Правда, оставалось неясным, найдется ли на нее достаточно состоятельный
покупатель. Товар был хоть и емкий, но не первой свежести, а в Шеоле ценились
только бабы детородного возраста.

Юрок Хобот, больше других разбиравшийся в женских прелестях, при свете
факела критически осмотрел Феодосию и остался весьма недоволен.

Мало того, что наряд ее находился в самом плачевном состоянии, так и сама
постельная сваха уже не производила прежнего неотразимого впечатления - лицо
осунулось и посерело, волосы сбились в колтун, глаза потускнели, куда-то пропал
один из передних зубов. Даже груди, некогда торчавшие таранами, ныне мешками
свешивались на живот. Грязь и копоть покрывали тело Феодосии с ног до головы.

Утомительные и опасные перипетии последних дней оказали благотворное
влияние только на бородавку, украшавшую ее нос, - та из ячменного зерна
превратилась в горошину.

- Тебя сначала отмыть надо, причесать, подмалевать, а уж потом продавать,
- вынес свой вердикт Юрок. - А в таком виде ты и гроша ломаного не стоишь.

На том и порешили, хотя Феодосия осталась при своем особом мнении.

ПО ПУТИ НА ТОРЖИЩЕ

Пришлось вернуться в ближайшую карстовую пещеру. Там хватало воды, на
стенах скопилась сажа, способная подчеркнуть красоту женских ресниц и бровей,
росли мягкие бледные грибы, споры которых можно было использовать вместо пудры,
а поверхность кристально чистых подземных озер с успехом заменяла зеркало.

Первым делом Феодосию хорошенько отмыли, что не обошлось без насилия -
изнеженная баба ни за что не хотела лезть в холодный ручей. Обязанности
банщиков исполняли Кузьма с Юрком (Венедим, дабы не видеть подобный срам,
скрылся в дальнем гроте). Вместо мочалок служили пучки мягкого лишайника, а
вместо мыла - синеватый озерный ил.

На первых порах Феодосия орала благим матом и всячески сопротивлялась, но
потом смирилась и даже стала командовать: то бочок ей лучше потри, то задницу
еще разок обработай.

Смывая ил с ее обширной спины, Кузьма с уважением сказал:

- Сколько же на тебе плоти! А ведь пойдешь по цене обыкновенной босявки.
Нет, лучше тебя Шишкаревым на мясо продать! Вдвое больше выручим. Нечего нам на
Торжище делать.

Его поддержал Юрок, усердно трудившийся над огромными грудями:

- Конечно! Какой навар может быть от продажи? Крохи! Тебя выгоднее в
аренду сдавать. С почасовой оплатой.

- Пошли отсюда, охальники! - Завладев мочалкой, Феодосия принялась
дубасить самозваных банщиков. - Что вы, охламоны, понимаете в женской красоте!

Иголки, конечно же, ни у кого не нашлось, и ее заменили тонкими рыбьими
костями (медлительных слепых рыб, обитавших в подземных водах, Кузьма ловил
руками). Ради того, чтобы привести наряд Феодосии в порядок, мужчинам пришлось
пожертвовать частью своей одежды. Больше всего пострадал Юрок, лишившийся сразу
и кожаной жилетки, и нательной рубашки. Зато повезло Венедиму, на котором,
кроме рясы, вериг и сыромятных башмаков, ничего не было.

Проблема с отсутствующим зубом так и осталась нерешенной. Юрок даже
предлагал выбить подходящий зуб у первого встречного и с помощью смолы вставить
его в щербину. Однако от этого плана пришлось отказаться в связи с
определенными техническими трудностями и дефицитом времени. Решили так: пусть
Феодосия поменьше скалится и не позволяет покупателям заглядывать себе в рот.
Ведь не скотину выбирают, а человека.

Совместные труды понемногу сблизили людей, еще совсем недавно не
испытывавших друг к другу никаких иных чувств, кроме антипатии.

Разомлевшая Феодосия (после купания ее энергично растерли сухими тряпками,
дабы простуда не привязалась) даже поведала историю своего появления в Шеоле,
интересную тем, что, в отличие от своих спутников, она видела небо, грелась на
солнышке и каталась по снегу на санках. Правда, недолго.

Так уж случилось, что еще в нежном возрасте Феодосия, тогда носившая
совсем другое имя, угодила в воспитательно-трудовую колонию для малолеток.

Загремела она в это малопочтенное учреждение по совокупности своих
подвигов, где всего хватало: и хулиганства, и мелкого воровства, и
бродяжничества, и токсикомании. Но последней каплей, переполнившей чашу
терпения инспекции по делам несовершеннолетних, стало ножевое ранение, которое
девчонка нанесла своему отчиму, возжелавшему вдруг юного тела, тогда еще
тонкого, звонкого и прозрачного. (Сам любитель клубнички, кстати говоря,
остался безнаказанным - свидетелей, естественно, не оказалось, а до прямого
насилия дело не дошло.)

Пребывание в колонии она помнила довольно смутно. В памяти сохранились
лишь отдельные эпизоды - например, как ее при посредстве столовой ложки лишили
девственности или как напугали до полусмерти, запустив под одеяло мышонка.

Но воспитательная колония это все же не настоящая зона, а тем более не
тюрьма, хотя штрафной изолятор и двойной забор с колючкой здесь тоже имелись.
По выходным дням воспитанниц, твердо ставших на путь исправления, в виде
поощрения вывозили и в драмтеатр, и в цирк, и на концерты классической музыки
(под запретом была только эстрада, тлетворно влиявшая на неокрепшие юные души).

В подземную пещеру, кстати, ту самую, где они сейчас находились, Феодосия
попала в составе группы передовиков производства (прострачивала в подсобном
цехе простыни, также предназначенные для мест лишения свободы, и при этом
проявляла почти стахановскую прыть).

Спускались в пещеру своим ходом по лестнице длиною чуть ли не в тысячу
ступенек, а подниматься должны были в специальном вагончике. На полсотни
воспитанниц приходилось полторы дюжины надзирательниц плюс несколько прапоров
из наружной охраны, так что особо разгуляться не получалось.

Пещера, по периметру обведенная деревянной галереей для экскурсантов и
искусно подсвеченная прожекторами, Феодосии не понравилась. Подземелье оно и
есть подземелье, чем тут любоваться? Лучше бы в зоопарк сводили.

Пожилой мешковатый гид, сразу получивший от нахальных девчонок кличку
Пещерный Медведь, заставил их построиться цепочкой и повел по шатким мосткам,
то и дело предлагая обратить внимание на различные местные
достопримечательности, среди которых были не только природные диковинки вроде
сталактитов, но и памятники созидательной деятельности первобытного человека -
неряшливые рисунки на стенах, остатки мастерской по производству каменных
топоров и кучи тщательно обглоданных костей.

Девчонок, прошедших огонь, воду, медные трубы и венерические лечебницы,
эта допотопная тряхомудия абсолютно не интересовала. Пока одни, более
прагматичные, пытались разжиться чинариками, другие, более романтичные, строили
глазки посторонним мужчинам. (Надо отметить, что, кроме малолетних бандиток,
были здесь и другие экскурсанты. Например, солдаты-первогодки из стройбата. А
также выздоравливающие из местного тубдиспансера. Почему-то считалось, что
микроклимат пещеры оказывает угнетающее действие на палочки Коха.

Когда вдруг погасло электрическое освещение, это был еще не повод для
паники, тем более что у гидов и эсэсовок-надзирательниц хватало электрических
фонариков.

Паника началась чуть позже, когда еле заметный ручеек, причудливо
извивающийся между торчащими вверх сосульками сталагмитов, внезапно превратился
в бушующую реку, неизвестно откуда взявшиеся крысы подняли отчаянный писк, а с
потолка словно бомбы посыпались сталактиты. Даже сейчас, по прошествии многих
лет, Феодосия могла поклясться, что катастрофа произошла как бы сама собой, без
влияния каких-либо внешних факторов. По крайней мере не ощущалось ни подземных
толчков, ни взрывов на поверхности.

Экскурсанты, подгоняемые гидами, дружно устремились к выходу, но хлипкие
мостки, построенные без учета чрезвычайной ситуации (ну какие чрезвычайные
ситуации могут возникнуть в изученной вдоль и поперек пещере?), не выдержали
нагрузки. Десятки людей с головой окунулись в воду. Для большинства из них это
купание стало последним. У туберкулезников не хватало сил, чтобы бороться с
разбушевавшейся стихией, а солдаты, призванные на службу из среднеазиатских