по школе, дали куда более убедительный эффект. Никто больше не смел его
задирать. У Кости появились друзья и прихлебатели, тем более что в борьбе на
руках он действительно побеждал уже почти всех ровесников.
прикидывающийся смельчаком, должен был чуть ли не каждый день демонстративно
доказывать свою смелость. Там, где действительно неробкие ребята не считали
зазорным отступить, Костя петухом бросался вперед, впрочем, нередко действуя по
известному принципу: "Держите меня крепче, а не то я всех этих гадов
перекалечу!" Выручала его врожденная хитрость, благодаря которой он всегда, как
бы случайно, оказывался в самом безопасном месте потасовки, да еще обостренное
чувство опасности. Пацаны из какой-нибудь враждебной группировки (а в городке
их насчитывалось примерно столько же, сколько и улиц), сидя в темном зале
кинотеатра, еще только договаривались отколотить опрометчиво забредшего сюда
Костю, а тот на цыпочках уже спешил к выходу. Трудно быть зайцем, но вдвойне
труднее быть зайцем в волчьей шкуре.
плечах. С преподавателями он вел себя вызывающе независимо, а с мамой все чаще
вступал во всякие пустопорожние дискуссии. Рефрен в этих словесных стычках
всегда был один и тот же: "Вместо того чтобы железяками пол уродовать, лучше бы
огород вскопал!" К шестнадцати годам Костя уже познал вкус вина и сигарет. Лишь
в одном он не преуспел - в отношениях с девчонками. Тут уж его напускную
браваду как ветром сдувало. Любая сопливая замарашка казалась ему таинственным
и необыкновенным существом.
смутны и противоречивы были официальные сообщения. Наверное, если бы тогда и
случилась большая беда, советский народ узнал бы о ней последним в мире, то
есть в тот момент, когда над Москвой, Питером и Свердловском повисли бы "Б-52".
Но все обошлось благополучно и завершилось дружескими рукопожатиями двух
лидеров, еще недавно пытавшихся ухватить друг друга за глотку. Так впервые в
жизни Костя увидел в газете фотографию Джона Фицджеральда Кеннеди. По контрасту
с "нашим дорогим и любимым Никитой Сергеевичем" - лысым, косопузым,
бородавчатым - американец смотрелся ну прямо как киногерой.
на косой пробор, породистым и богатым. То, что Джон правил в стране расистов,
империалистов, безработных и наркоманов, придавало ситуации особую пикантность.
Рыцарь Добра на троне Царства Тьмы. Хотелось верить, что он сломает хребет
куклуксклановцам, уравняет в правах белых и черных, помирится со смелыми
барбудос и в конце концов научит своего новоявленного приятеля правильно сеять
кукурузу.
пятого президента США. В них его если и не хвалили, то, по крайней мере, не
обзывали всякими похабными кличками, что уже само по себе говорило о многом.
Даже Кукрыниксы, успевавшие в каждую дырку залезть, ни разу, кажется, не
посмели изобразить его в виде шакала или грифа-стервятника, сжимающего в
когтистой лапе атомную бомбу. В форме неопределенных намеков упоминалось о
намеченной им программе "ограниченных социально-экономических реформ" и "более
реалистическом курсе в отношении к СССР".
ставшие легковатыми для него, обдумывал текст своего письма Джону Фицджеральду,
в котором собирался изложить принципы будущего справедливого мироустройства.
Внезапно транслировавшийся по радио концерт симфонической музыки прервался, и
диктор довольно равнодушно сообщил, что в городе Далласе совершено покушение на
президента США, который с серьезным ранением доставлен в госпиталь.
опочить родителей, за что и получил от мамы тапочкой. Трагедия заокеанской
страны ее ничуть не трогала. Выпивший папа вообще не проснулся.
предыдущего не оставившего уже никакой надежды, не мог заснуть почти всю ночь.
Впервые в жизни его посетила шальная догадка, что трагическая судьба всех
симпатичных ему людей каким-то сверхъестественным образом связана с ним самим.
Он вспомнил легенду о Мидасе, прикосновение которого обращало в золото любой
предмет. А что, если он, Костя, наделен не менее злополучным даром - губить
тех, на кого направлены добрые побуждения его души? Предположение выглядело
достаточно дико, но он возвращался к нему вновь и вновь.
было такое, как будто бы чьи-то невидимые пальцы несильно сдавили его, проверяя
на упругость. И опять же - впервые в жизни - Костя ощутил страх смерти.
упоминаются как последствия перетренированности. После завтрака вместо школы
Костя отправился в поликлинику. Глухой, горбатый и сам едва живой врач
определил какую-то труднопроизносимую сердечную болезнь. Ворованные якоря
электродвигателей могли оказаться для Костиной судьбы якорями в самом прямом
смысле. По крайней мере, физические нагрузки, а в особенности бег и подвижные
игры, были ему впредь строжайше запрещены.
печальный день, он зашел в гастроном купить себе конфет. Стоя в очереди к
кассе, Костя стал невольным свидетелем разговора двух старух - типичных
завсегдатаев торговых точек, для которых мастерство покупки стало уже почти
самоцелью и которые могли часами дожидаться появления на прилавке какого-нибудь
дефицита. Охаяв внешний вид рыбы камбалы, у которой "оба вока на адин бок
перекасила", они перешли к обсуждению деталей далласской трагедии.
противницей насильственных методов политической борьбы.
Кеннеди действительно одно время жил в Минске, трудился на радиозаводе и даже
был женат на минчанке. Но откуда об этом могла узнать согбенная под тяжестью
кошелок старуха спустя всего четырнадцать часов после покушения? Это навсегда
осталось для Кости загадкой.
беспорядочно роившихся в его голове смутных мыслей можно было составить
какое-то резюме, выглядело бы оно приблизительно так: "Неужели за все в жизни
надо платить - за силу, за авторитет, за свою любовь, за любовь чужую? И почему
эта плата порой бывает несоизмеримо высока в сравнении с приобретением?"
Новый статус, подтвержденный медицинской справкой, давал немало преимуществ.
Можно было вполне законно сачковать на уроках труда и физкультуры, игнорировать
сбор металлолома, выезды на уборку картошки и шефские мероприятия на свиноферме
колхоза "Заря коммунизма", после которых от школьников целую неделю разило
навозом. Теперь, если кто-нибудь из учителей начинал чересчур донимать Костю
всяким вздором вроде доказательства теоремы Эйлера или повестки дня первого
съезда РСДРП, он откупоривал тюбик из-под валидола, вытряхивал из него
таблетку, не содержащую ничего, кроме аскорбинки с глюкозой, и, болезненно
морщась, совал ее в рот. Обычно его после этого сразу оставляли в покое, а
иногда даже выводили под руки на свежий воздух. Все одноклассники прекрасно
знали про эти фокусы, что не могло не отразиться на укреплении Костиного
престижа. Обмануть учителя считалось в их школе чуть ли не за геройство.
гонял в футбол на истоптанном поле городского стадиончика, где многочисленные и
регулярно обновляемые коровьи лепешки помогали ему оттачивать дриблинг, и
дважды в неделю наведывался на танцульки в районный Дом культуры. (Надо
признаться, что из явлений культуры в этом замызганном вертепе имели место
разве что таблички "Не курить", к месту и не к месту развешенные повсюду.)
не смог освоить популярный парный танец, условно называемый "танго" и
представлявший собой топтание в обнимку на одном месте, в процессе которого
партнер старался расположить руки как можно ниже талии партнерши, а та в свою
очередь всячески этому противилась.
входить в моду. Танцевать его можно было и вдвоем, и втроем, и целой кучей, и
даже вообще в одиночку. А уж техника исполнения ограничивалась только степенью
подпития и физическими кондициями плясунов, да еще прочностью пола. Кто-то
вихлялся на одной ноге, кто-то на обеих сразу. Кто-то прогибался дугой, а
кто-то с диким гиканьем прыгал чуть ли не до потолка. В принципе не
возбранялось даже ходить на голове, лишь бы это происходило в такт с музыкой.
Появились асы, во время танца не выпускавшие из рук стакан с вином, а из зубов
- дымящийся бычок. И все это проделывалось с пугающей истовостью, напоминающей
камлание шамана. В углу зала специально ставилось ведро с холодной водой, дабы
наиболее отчаянные энтузиасты могли освежиться, не прерывая пляску. Пыль стояла
столбом, а в окнах дребезжали стекла. Завсегдатаи американских дансингов
попадали бы в обморок, увидев, во что превратился их любимый танец на
заснеженных просторах Евразии.
очередной предмет своего обожания.
обрушились сразу три могущественные силы. Первой из них была общественность,
представленная матерыми тетками и дядьками, адептами вальса и "Барыни". На
танцы они таскались по старой памяти, и молодежные игрища им, конечно же,
мешали. Второй - милиция в лице участкового, в общем-то, равнодушного ко всем
гримасам Терпсихоры, но явно инспирируемого кем-то сверху. Третьей -
педагогический коллектив школ города, регулярно высылавший в Дом культуры свой
патруль.
Свержин Владимир
Мичурин Артем
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Флинт Эрик
Роллинс Джеймс