Чтение 7–й страницы книги ~Волк прыгнул~

- Ты же говорил, дело в ГБ.

- У нас тоже тяжелые отдельчики имеются...

- Верь не верь, но у меня пока что попросту нет зацепок, - сказал Данил. - Ни малейших. Ни черта я еще не знаю. И не понимаю ни черта.

...Он покинул помпезное здание, пребывая, в общем, в хорошем настроении.

Басенок даже пригласил его на дачу в ближайшие выходные, но оптимизма, конечно, добавляло не это приглашение, а то, что "органы", можно уверенно сказать, настроены вполне благожелательно: иначе генерал держался бы с ним совершенно по-другому, какая, к черту, былая служба "в одним и тем полке"...

И не вспомнил бы о такой ерунде, имей он что-то против Данила и "Клейнода"...

Тогда? И главное, какого черта на свет всплыла бельгийская винтовочка с оптикой? Он не кривил душой, когда говорил, что набор оружия прямо-таки идиотский: гранаты и стандартные трещотки плохо сочетаются с хорошим снайперским стволом...

По-прежнему тщательно проверяясь, он покружил по городу - и чтобы выявить возможных преследователей, и чтобы примитивно убить время. Посидел в небольшом кафе, побродил у книжных лотков, перешел по подземному переходу к станции пригородных автобусов, где бесцельно шатавшийся человек не вызывал вовсе уж никакого интереса.

Железнодорожный вокзал был в двух шагах, и Данил хорошо расслышал хрипение динамика, возвещавшего о прибытии московского поезда. Неторопливо направился к перрону, занял выгодную позицию. И стоял у стены, пока не увидел спустившегося на перрон негра.

Негр был русский. Такое случается. Франсуа Петрович Пормазов являл собою один из довольно многочисленных, надо признаться, плодов Всемирного фестиваля молодежи и студентов, имевшего честь сотрясти Москву в 1957 году.

Жгучий, пламенный интернационализм лучших представительниц советского народа, как-то ненароком слившись с сексуальным любопытством, породил самые неожиданные мимолетные романы - в самых причудливых сочетаниях рас, национальностей и колеров кожи. Сколько заграничных лапочек покинули просторы нашей Родины брюхатыми, истории в точности неизвестно. Правда, статистике неизвестно также, сколько "фестивальных" младенчиков запищали и загукали в пределах социалистического отечества девять месяцев спустя.

Определенно, немало.

Будущая мамаша Франсуа угодила на фестиваль в качестве знатной и передовой ткачихи, комсомольской суперзвездочки из захолустного уральского городка. Москва, как ей и положено, уже в те времена взирала на многое не без цинизма, но вот в кондовой российской глубинке, не избалованной лишней информацией о внешнем мире, к неграм отношение было, пожалуй что, нежно-трепетно-братское. Поскольку ни одного из них и в глаза не видели, их любили заочно, а следовательно, горячо - как бедолаг, зверски угнетаемых зарубежным империализмом. И вдруг наивные комсомолочки из провинции обнаружили, что угнетаемые - не какие-то там абстрактные скелетики, громыхающие цепями, а вполне мускулистые и сытенькие мужички, проявлявшие к белым девочкам отнюдь не классовый интерес и сами вызывавшие здоровое томительное любопытство у периферийных красоточек, не изведавших ничего, кроме прямолинейного лапанья в темном уголке убогой танцплощадки.

Одним словом, братство народов стало затягиваться до утра...

Мамочку Франсуа спасли от всеобщего осуждения не только фестиваль и время, но еще и захолустье - в семьдесят седьмом ее и в глухомани без раздумий зачислили бы в падшие создания, но в провинции безвозвратно упорхнувших хрущевских лет черномазики были пока что овеяны романтическим ореолом пролетарского братства и коммунистического единения с угнетенными. К тому же мама-комсомолочка твердила, что невзначай обрюхативший ее Франсуа героический подпольщик, партизан из джунглей, сражавшийся против злых сухопарых колонизаторов в шортах и пробковых шлемах за свободу и светлое будущее угнетенной родины.

Окружающие ей верили. Она, впрочем, и сама искренне верила, поскольку ее в этом убедил сам Франсуа (который на самом деле был вторым сыном туземного короля, полноправным наследником сплетенного из прутьев священного дерева ибу престола, а уж на плантациях сроду не гнулся, поскольку видел плантации не иначе как из окна папашиного "Кадиллака")...

Провинция не привыкла долго удивляться, да и вообще там не особенно любят чему-то удивляться. Когда схлынули пересуды и сплетни, кроха-негритенок прекрасно вписался в жизнь тихого уральского медвежьего уголка - носится по улицам, играет в "чику" и лазает по садам, как все его сверстники. В конце-то концов, конечностей у него было, как и полагалось, четыре, голова одна, хвоста при детальном осмотре не обнаружилось, а бананов он не просил, поскольку до десяти лет и не подозревал, что на свете существуют бананы...

В свидетельство о рождении его записали "Петровичем" из-за полной беспомощности должностных лиц - как ни мучили мозги милиционеры в паспортном столе, не смогли придумать, какое отчество можно образовать от имени "Франсуа":

Франсуевич? Франсуич? Франсуавович? Все варианты смотрелись как-то чудновато... А в жизни его больше кликали Федькой.

Куда может угодить, войдя в половозрелые года, индивидуум, наделенный классическим, каноническим внешним обликом негра, но рожденный русской мамою и воспитанный славянами в глубинке?

Если только не загремит допрежь в колонию вместе с белокожими шпанистыми соседями?

Кем ему суждено быть, ежели увернется от печальной стези тюремного сидельца?

Правильно, тут и думать нечего, не бином Ньютона...

Соответствующие органы взяли Франсуа на примету, едва его загребли на действительную, и после демобилизации чернокожий младший сержант куда-то испарился, да так надежно, что в родных местах показался лишь полтора десятка лет спустя, да и то проездом в Сибирь. В детали Данил, разумеется, не вникал (да и кто бы ему открылся?), но по редким обмолвкам восстановил основной пунктир: долгие годы Франсуа провел скорее в Штатах, нежели в Африке (впрочем, засветившись и на Черном континенте), и сгорел, когда к янкесам переметнулась очередная курва в серьезных погонах, обремененная кое-какими тайнами. Ноги-то Франсуа унес, но дальнейшая карьера, как легко догадаться, рванула под уклон, закончившись рапортом об отставке уже в шизофренические перестроечные года. После замысловатых и туманных жизненных перипетий потомок чернокожего принца всплывал на поверхность то в качестве волонтера казачьей сотни в Приднестровье, то частного сыскаря в краях поспокойнее, ибо по капризу судьбы жизненные взгляды Франсуа относились к тем, что принято изящно именовать национал-патриотическими. С русскими неграми такое тоже случается. 6 октября девяносто третьего он до последнего сидел в Белом доме, откуда благополучно ушел, как стрела сквозь туман, никому из полупьяных ментов в многочисленных линиях оцепления просто в голову не могло прийти, что мечущийся по улице заполошным зайцем, жалобно чирикающий что-то на непонятном наречии негритос в ненашенском костюмчике может оказаться убежденным русским националистом, известным в Приднестровье как Неро Драгуле-Черный дракон... Лишь один пьяный сержантик, до того, как надеть форму, пару лет тусовавшийся со скинхедами, попытался было заставить черномазого поползать на коленях - вне политической связи с событиями, понятно, но Франсуа в две секунды отправил его к праотцам с помощью вульгарной шариковой авторучки, даже не сдергивая автомата с плеча падающего трупа, резанул очередью по напарнику и растворился в московских просторах...

С тех пор в нем, Данил подозревал не на шутку, что-то сломалось. Как у многих, оказавшихся перед тягостным осознанием того печального факта, что дрались они не столько за Россию, порядок и свободу, сколько за амбиции профессора Хаса и генерала Руцкоблуда... Франсуа вернулся к загадочным делам своего сыскного агентства, став открыто аполитичным и циничным с ноткой некоей истерики, что подмечал не один Данил, но все молчали, конечно.

Временами он надолго исчезал в неизвестные дали, а порой работал для российских клиентов, для Данила в том числе, работал артистически и дерзко, а в немаленький гонорар, такое впечатление, каждый раз включал некий процент на лечение души, раненной безвозвратно утраченными иллюзиями.

Но ежели в общем и целом, это был сугубый профессионал, с лихвой отрабатывавший свое немаленькое вознаграждение, ни разу не проигравший ни одной операции. По жизни его вели всего-то две заповеди: во-первых, Франсуа переправлял в мир иной лишь совершеннолетних, во-вторых, никогда не брался работать против того, кто однажды пользовался его услугами...

Данила он заметил очень быстро, не мог не отметить журнал в руке, но, как и полагалось при таких вот встречах, прошел, как мимо незнакомого, уверенно свернул к правому выходу с перрона. Выждав, сколько было необходимо, Данил пошел следом - и очень быстро определил, что хвоста за Франсуа нет.

Окружающие на негра не обращали ни малейшего внимания - он здесь был не в диковинку. Еще лет восемь назад Данил своими глазами наблюдал на этой же привокзальной площади идиллическую сцену: к автобусной остановке семенила бабуля, по виду типичная деревенская рутенка, а за нею шустро поспешали три классических негритенка, перекликаясь меж собою и бабкой опять-таки на чистейшем рутенском с западно-деревенским выговором, бывает. К тому же в последние годы масса чернокожего народа из весьма неблагополучных стран прямо-таки хлынула в Рутению, отчего-то решив, что здешние границы в лучшем случае прочерчены черенком лопаты по целине и охраняются соответственно. Их, понятно, в массовом порядке вылавливали то рутены, то поляки, и отловленные, зависнув в самом неопределенном статусе, придавали городу долю экзотического колорита...

Выйдя из подземного перехода на другой стороне площади, Данил догнал негра, и они зашагали плечо в плечо.

- Чисто?

- Никого за тобой, - сказал Данил.

- Ну и отлично. Вон как раз лавочка освободилась...

Они присели на скамейку в дальнем уголке крошечного скверика, люди их опыта с этого места определили бы хвост за версту.

- Итак, перед вами, друг мой, мсье Рене Ламбер, корреспондент газеты "Ухуру". В Африке масса газет под названием "Ухуру", так что с ходу и не определишь... Желаешь взглянуть на мои документики?

- Пожалуй что, - кивнул Данил.

Франсуа продемонстрировал ему закатанный в пластик листок белого картона, где красовалась его фотография, три печати, но главное - роскошный четырехцветный герб с черной звездой, двумя золотыми руками, красными шестеренками, слоновьей головой, скрещенными золотыми мотыгами и пальмой.

Гербовый щит с одной стороны поддерживала зебра, с другой - леопард.

- Репюблик дю Котт-Гранжер, - прочел Данил вслух. - Есть такая в реальности, или?..

- Или, - блеснул великолепными зубами Франсуа. - Ничего страшного, я проконсультировался насчет Уголовного кодекса этой тихой державы, где мы сейчас находимся, подделкой документа это считать нельзя, поскольку нельзя подделать документ или деньги несуществующего государства. И пока я не пытаюсь с помощью данной ксивы провернуть какое-нибудь мошенничество, опять-таки четко прописанное в кодексе, беспокоиться нечего. Бзик у меня такой - мастерить ксивы несуществующих держав, в Москве есть психиатр, который при нужде это подтвердит и толстенную историю болезни даже предъявит... Вот ты способен с ходу сказать, какая страна граничит на севере с Габоном?

- А хрен его знает, - честно признался Данил. - Сомневаюсь, что я вообще когда-нибудь знал.

- Прекрасно. Интеллигенты тем более не обременены точным знанием географии. А вот то, что слава их могучего Народного фронта докатилась аж до знойной жаркой Африки, прямехонько до республики Котт-Гранжер, их заставит испытать такой оргазм, что ни единого въедливого вопроса не дождешься...

Видишь во всем этом какие-то изъяны?

- Пожалуй, нет, - добросовестно подумав, сказал Данил. - Однако ушки держи на макушке. Я тебе с ходу могу назвать полдюжины сопредельных и отдаленных держав, которые подпитывают "возняков" и денежкой, и техникой, а значит, и агентуру свою к ним давно инфильтровали...

- Я тебе эти державы и сам назову... Не бери в голову. За то ты мне и платишь, чтобы я рисковал жопой. Ну, а моя забота - отработать денежки, уберегши при этом жопу... Короче, тебе нужно что-то конкретное?

- Трудно сказать, - признался Данил. - Не знаю пока. Расклад такой: против нашей фирмы здесь начали работать. Люди - наши люди, я имею в виду - гибнут при загадочных обстоятельствах, исчезают бесследно, перевербовываются непонятно кем. При этом народофронтовская пресса, стараясь не делать этого слишком явно, организовала нехилый наезд. В самое ближайшее время через наши структуры сюда должны пойти хорошие деньги... Я ничего пока толком не знаю, но обязан подозревать, что кто-то хочет этому помешать. Вот и все, что тебе надо знать, ты же и сам не стремишься знать больше?

- Разумеется, - сказал Франсуа. - Чем меньше знаешь, тем крепче спишь и дольше живешь... Деньги, значит, хорошие?

- Более чем. Ох, более чем...

- Понятно. Значит, мне следует закинуть невод в здешние сточные воды и трудолюбиво исследовать улов, не обращая внимания на амбре... Так?

- Так, - Данил достал из сумки пакет, который Франсуа тут же ловко убрал в "дипломат". - Здесь все, что мои ребята накопали в прессе, кое-какие схемы и построения. И аванец, конечно. В гостиницу, извини за черствость, устраивайся сам - чем меньше мы с тобой будем общаться, тем лучше. Связь сейчас тщательно обговорим, просчитаем все возможные варианты. И, я тебя умоляю, вывернись вон из кожи...

- Кстати, о коже. Мне, не исключено, понадобится помощник с самым что ни на есть белым цветом кожи. Самому не всегда удобно крутить чисто оперативные дела...

- Сделаем, - кивнул Данил. - Ты поосторожнее там...

- Что это с тобой? Не припомню, чтобы ты столь трогательно напоминал об осторожности.

- Стареем, - усмехнулся Данил.

Глава 6

ХАНУМ ОКСАНА

Сдается, он оказался неплохим актером - со своей унылой мордой преждевременно одряхлевшего язвенника, дурно скроенным костюмом и понурой сутулостью. В автобусе, едва он вошел, с сиденья вспорхнуло юное создание женского пола (невинная мордашка первоклассницы и вполне женская фигурка) и громко, как полагалось благовоспитанной пионерке былых времен, предложило:

- Садитесь, дедушка!

Звонко это прозвучало, со всей возможной юной безжалостностью. Что тут сделаешь? Данил без церемоний поблагодарил добрую самаритянку, уселся, прикрыл глаза. Пытался в десятый раз прокрутить в уме собственные действия и оценить, все ли было сделано правильно.

Получалось, что - все. Кто бы им ни противостоял - ревнивый обожатель Оксаны Башикташ, не гнушавшийся откровенным криминалом, или неизвестный конкурент, - в данной ситуации именно так и следовало поступать. Во-первых, всегда в таких случаях нужно действовать, исходя из самого худшего варианта.

Подозревать самое скверное. Если перебдишь, ухмылочки за спиной - дело десятое. Значительно страшнее-недобдить.

И второе... Так следует работать и впредь: в глухой конспирации, будто Штирлиц в тылу врага" опираясь исключительно на своих "нелегалов" и здешних знакомых, не входящих в систему. Он на многие кнопки мог бы нажать здесь совершенно легально, задействовать и здесь, и в столице людей, по влиянию и значимости даже превосходивших генерала Басенка, но сие противоречило бы не просто деловой этике - правилам игры. На то ты и поставлен главным волкодавом "Интеркрайта", чтобы справляться собственными силами, а за помощью обращаться лишь при крайней нужде...

До "Клейнода" он добрался, опять-таки не отягощенный топтунами.

Учрежденьице, не подозревая о своем истинном - и единственном - грядущем предназначении, работало в обычном ритме. На Данила, откровенно говоря, не обратили и внимания, многие его попросту не знали. План действий был продуман заранее. Поговорив с Бесединым минут десять, Данил немного повисел на телефоне и, узнав, что "груз 200", то есть рефрижератор в сопровождении вооруженной охраны, благополучно прибыл в столицу, слегка расслабился.

Самую чуточку. Не больше, чем на одно деление. Расслабиться, скажем, на два деления не позволял примечательный фактик: с помощью нехитрого, заранее обговоренного словесного кода Довнар сообщил, что за ними какое-то время тащилась машина, выполняя, вне всякого сомнения, функции хвоста...

Повесив трубку, он пытливо осмотрел в зеркале свою унылую физиономию, вышел в коридор и вразвалочку направился к двери, украшенной табличкой "менеджер по связям с общественностью". Открыл ее без стука - какие формальности в учреждении в рабочее время - и, убедившись, что хозяйка пребывает в одиночестве, вежливо осведомился:

- Простите, не помешал?

- Не помешали, - обнадежила хозяйка, послав ему безликую профессиональную улыбку. - Вы из трансагентства?

- Отнюдь, - сказал он, садясь. - Я из Сибири, из головного, так сказать, предприятия, Черский моя фамилия, по паспорту, вы только не смейтесь, Данила, а по отчеству Петрович...

- Ого! - Какой-то миг казалось, что она по-мальчишески вдруг присвистнет. - Мне встать в знак почтения?

- Да что вы, дамам вроде бы и не положено...

- Данила Петрович... - протянула она. - Смеяться я не буду, я и сама по паспорту - Оксана Моллаховна. Ужас, верно?

Данил откровенно ее разглядывал, прежде всего, она вовсе не производила впечатления убитой горем, что для ветреной красотки, которую иные обзывают вовсе уж непечатно, в общем, объяснимо... Самую чуточку перефразируя классика, можно сказать: перед ним сидела совершеннейшая красавица. Вместо роскошной косы, правда, роскошные распущенные волосы, а вот ресницы и в самом деле стрельчатые, а уж синие глазищи... черные волосы и синие глаза сочетание, будоражащее кровь, можно приревновать и наделать глупостей. Из-за такой вот - можно.

- Может, мне встать и повернуться вправо-влево? - спросила она с самым невинным видом.

- Зачем?

- Вы с меня прямо-таки мерку взглядом снимаете...

- А вдруг - раздеваю? - усмехнулся он.

- Да нет, - серьезно сказала она. - Именно мерку снимаете, когда взглядом раздевают, глаза совершенно другие... Каков же итог?

- Стараетесь показать, что вы чертовски независимы, - сказал Данил. - В чем истоки и корни, понятно - хороший специалист, да еще с вашей внешностью, без работы долго не останется. Про вас говорили, что вы хороший специалист...

- А у вас что, к независимым женщинам какое-то особое отношение? С ноткой негатива?

- Помилуйте, - сказал Данил. - Независимые женщины мне всегда нравились:

Маргарет Тэтчер там, миледи Винтер... Знаете, я просто раздумываю, с чего начать...

- А это зависит от того, что вам про меня наговорили.

- Почему непременно "наговорили", а не "рассказали"?

- Ох, да знаю я наши злые язычки, частная фирма кое в чем от коммунальной кухни мало отличается...

- Это точно, - философски сказал Данил. - Итак, Оксана... вас нужно называть по отчеству?

- Совсем не обязательно. Я от родителя не отрекаюсь, с чего бы вдруг, но все равно звучит и в самом деле смешно... Хватит с меня школьных дразнилок. - Она наигранно вздохнула, без нужды одернула строгий красный жакетик в черный горошек.

У Данила понемногу стало складываться впечатление, что под этим жакетиком либо ничего нет, либо наличествует самый минимум. Но главное, конечно, в другом. Ее стол чертовски похож на климовский - ничего лишнего, только то, что необходимо в данный момент, и вообще, если не знать заранее, что кабинет принадлежит женщине, ни за что этого не определишь при простом беглом осмотре. Никаких посторонних безделушек, даже сумочки не видно - видимо, лежит в шкафу. Стандартное обиталище делового человека, не имеющего на службе ни пола, ни возраста. Что ж, девочка непроста...

- Итак, Оксана... - произнес Данил нейтральным тоном. - Скажите-ка, вы ждете неприятных вопросов?

- Конечно.

- Почему?

- Ой, да не играйте вы в прятки! - досадливо поморщилась она. - Я о вас чуточку наслышана. Вы из безопасности или как там это называется... Хотя, конечно, судя по Сереже Климову и этому... - она на миг замолчала, - называется это как-нибудь нейтрально. Второй отдел, второе бюро, "общие вопросы" и "исследования"... И вам непременно Должны были открыть глаза на наши с Сергеем отношения. Так что вы с меня начали, а?

- Люблю я умных женщин, - сказал Данил. - И боюсь я умных женщин.

Подсознательно. Как всякий мужик... Так вот, что касается взаимоотношения полов. Месткомов давно уже простыл и след, а потому меня совершенно не интересует, чем занимаются взрослые люди в постели. Меня интересует другое: влияют ли в данном и конкретном случае постельные отношения на все прочее.

- То есть?

- Погиб человек, - сказал Данил. - Обстоятельства, мягко скажем, странноватые. Многое я за ним знал, но не было у него привычки в пьяном виде лазать по водоемам...

Он осекся: черноволосая красавица, выразительно на него глядя, приложила палец к губам. Ах, вот даже как... Мгновенно сориентировавшись, Данил продолжал, ничуть не сбившись:

- Да и в трезвом виде недолюбливал он воду...

Оксана тем временем что-то лихорадочно писала на нервом попавшем под руку листочке. Толкнула его ногтем через стол Данилу. Он моментально прочитал единственную строчку, написанную твердым, разборчивым почерком.

"Не здесь. Потом. Позже".

Глядя ей в глаза, Данил многозначительно покрутил пальцем вокруг правого уха. Когда она кивнула с облегченным вздохом, мысленно выругался и произнес самым нормальным тоном:

- Но это, если подумать, еще не предмет для немедленных допросов. В конце концов, в прокуратуре не сообщили ничего такого, что заставило бы меня подозревать уголовщину.

- Вот и не надо копаться в моем белье, - сказала Оксана. - Если нет на то особой необходимости.

А взглядом меж тем показывала на бумажку в руке Данила.

- Пожалуй что нет, - сказал он, подыскивая нужные обороты. - Но я теперь, сами понимаете, опрашиваю всех подряд...

- А вам не кажется, что проще поговорить с женой, нежели с... любовницей?

- Говорил уже, - сказал Данил. - Тут, знаете ли, кроется еще один камень преткновения. Вы слышали про вчерашние события в климовской квартире?

- Еще бы. С самого утра приходили из КГБ... Говорили главным образом с Багловским, но и остальных мимоходом порасспросили - не было ли у Климова привычки держать на столе гранаты или прогуливаться во дворике с автоматом наперевес... В таком примерно ключе, - она фыркнула, кажется, без всякого наигрыша.

- Об этом-то и разговор... - сказал Данил. - Вы, Оксана, - здешняя связь с общественностью номер один. А поэтому не можете не знать, что пишут о фирме иные газетки...

Пытливо взглянул на нее, но она не подала никаких знаков. Похоже, эта тема, по ее мнению, могла обсуждаться и при наличии гипотетических "жучков".

- Глупости, - пожала она плечами. - Кто эти газетки читает...

- И все-таки. Кое-какое мнение может сформироваться. У определенного процента читателей.

- Вас что, волнует этот процент? - досадливо поморщилась она. - Знаете, это для меня больной вопрос, у меня благоверный как дитятко играет во все эти фронты, да и его сестрица тоже... А потому проблема знакома не понаслышке, несерьезно все это, Данила Петрович.

- И тем не менее, - настойчиво продолжал он. - Должна быть какая-то тактика противодействия...

- А почему вы решили, что такой тактики нет? - серьезно спросила Оксана. - Давно отработана тактика... Продемонстрировать?

- Сделайте одолжение, - кивнул он, заинтересовавшись.

Оксана, бросив на него лукавый взгляд, вышла из-за стола. Лишь теперь обнаружилось, что строгий, напрочь деловой жакетик сочетается с малиновой юбкой-недомеркой, расклешенной и оттого колыхавшейся при каждом движении.

- Теперь сосредоточьтесь, Данила Петрович, и представьте, что вы - это вовсе не вы, а дюжина шустрых мальчиков, газетчиков новейшей формации, созванных на пресс-конференцию, - сообщила Оксана с лукавой улыбкой.

- Представил, - сказал он без улыбки. Она присела на короткий диванчик в углу, закинула ногу на ногу, отчего юбка стала вовсе уж предельно символической, обворожительно улыбнулась и с выверенной насмешкой начала:

- Господа, неужели вы всерьез полагаете, что мы будем это комментировать?

Ну разумеется, разумеется! Целая гора оружейного плутония валяется у нас в подвале, пьяные, как водится, грузчики ворочают его лопатами так, что пыль стоит столбом, а нейтроны разлетаются по всему двору, мерзко пищат и светятся... - Она выпрямилась, как струнка, ухитрилась вроде бы мимолетным движением пальцев одернуть жакетик так, что он обтянул все, достойное внимания. - И, конечно же, каждый, у кого зрение в порядке, тут же определит, что я - классическая жертва радиации. Безусловно, именно так и выглядят радиоактивные мутанты. Вы согласны? - И состроила жалобную гримаску: Господа, ну неужели у вас нет более серьезных занятий, чем читать эти газетенки? Ну что тут прикажете комментировать?

И развела руками с видом оскорбленной невинности. Данил пару раз беззвучно хлопнул в ладоши.

- Вот так, - не без гордости сказала Оксана. - Между прочим, действует безотказно. Присутствующие похохатывают, пытаясь в то же время определить, что у меня под жакетом, а потом наперебой просят у меня телефончик и независимо от того, отошьют их или нет, впоследствии пишут обо всех выдумках народофронтовцев с должной издевкой. Могу показать вырезки, у меня здесь подшито все, что касается "Клейнода"...

- А что делают газетчики женского пола? - по-деловому поинтересовался Данил. - С их-то подсознательной завистью к посторонней красавице?

Затмевающей, бьюсь об заклад, иных репортесс?

- Нормальные газетчики женского пола - особы молодые, эмансипированные и тоже отнюдь не уродки. А потому демократы их мало привлекают - они ж, как на подбор, лишены того мужского начала, какое только и способно взволновать эмансипированных особ...

- Здорово и лихо, - констатировал Данил. - Значит, все сводится к голому фрейдизму?

- Ну, далеко не все, однакож тактика, могу вас заверить, беспроигрышная.

С одной стороны - зацикленные старые мальчики, сыплющие лозунгами и штампами, с другой - неглупая, смею думать, и в меру циничная особа с острым язычком... - Она прищурилась. - А вы не смеетесь... Это мне нравится.

- Помилуйте, - сказал Данил серьезно. - Зачем же смеяться, если эта тактика, как вы заверяете, себя полностью оправдывает? Нужно и дальше ее эксплуатировать без всякого смеха...

В дверь деликатно постучали, и показалась озабоченная физиономия Паши Беседина. Данил поднялся:

- Извините, Оксана, дела...

Послал ей многозначительный взгляд, помахав в воздухе той самой записочкой, быстренько вышел в коридор, тихо приказал:

- Проверишь насчет "ушей", - и показал большим пальцем за плечо, на дверь только что покинутого им кабинета. - Что стряслось?

- Там к вам приехали... - со странным выражением лица сказал Паша и от дальнейших комментариев воздержался.

Шагая за ним следом, Данил пытался в темпе обмозговать весьма интересную мысль: почему Красавина Оксана боится микрофонов? Точнее говоря, почему ей вообще пришло в голову, что в ее кабинете могут оказаться микрофоны? Только потому, что она неглупа? Да нет, должны быть более серьезные причины...

Он энергично распахнул дверь, с кресла в углу неторопливо поднялся человек лет тридцати пяти, в штатском, с неброским лицом субъекта определенной профессии. Не представившись, спросил негромко:

- Здесь можно говорить... свободно?

- Можно, - сказал Данил. - Нужно, чтобы... - сделал выразительный жест, указав на Пашу.

- Желательно.

Данил кивнул, и Паша молча вышел.

- Товарищ генерал-лейтенант считает, что вам имеет смысл взглянуть... - с расстановочкой произнес гость, ухитрившийся так и не представиться.

Расстегнул свою желтую папочку, вынул несколько больших черно-белых снимков и, не выпуская из рук с профессиональной сноровкой, развернул веером, показал Данилу:

- Этого человека вы, случайно, не знаете? Данил всмотрелся - и почувствовал, как сердце мерзко ворохнулось в груди. Стандартные снимки, сделанные, судя по всему, ночью, с сильной фотовспышкой, стандартная мерная линейка, а здесь в кадр попал носок форменного сапога...

- Знаю, - медленно произнес Данил. - И не случайно. Это - Кирилл Николаевич Ярышев, работник фирмы "Интеркрайт", некоторое время назад командированный в наш здешний филиал, то бишь "Клейнод"...

- И он, насколько я понимаю, выполнял те же функции, что и покойный гражданин Климов? Данил, поразмыслив пару секунд, молча кивнул.

- Я думаю, в ближайшее время будут проведены допросы по всей форме....так же негромко сообщил безымянный гость.