Чтение 27–й страницы книги ~Имаго~

Он улыбнулся:

- Нашему Богу.

- Нашему, - согласился я. - Людям вчерашнего дня он покажется, возможно, не совсем Богом, хотя мы наделяем его могуществом побольше того, что творил жизнь только на планете Земля. Но хрен с ними, этими долюдьми!... Мохнатые гусеницы, их мнения для нас - тьфу!... Даже, если их в этом времени именуют "совестью нации"...

Уходя, он поинтересовался:

- Подкинь какой-нибудь девиз, а?... Мне скоро разговаривать с... группой. Старшей группой.

Я подумал, предложил:

- "Долой пережитки феодальной системы!" Он подвигал морщинами на лбу, спросил:

- А что это, если на пальцах? При чем тут феодальная система?

- Мы все, - объяснил я, - все еще в феодализме, хоть и с компами. Церкви, рестораны, бары, массажные салоны, огромная промышленность, направленная на удовлетворение прихотей древнего римлянина: косметика, дезодоранты - все это остатки того старого мира, когда главным в человеке была обезьяна, а не человек. Сейчас мы эту обезьяну большой толстой палкой!... А из кого изгнать обезьяну не удается...

Он смотрел с напряженным ожиданием. Я сказал осторожно:

- ... Этих тоже в огонь, но говорить об этом сегодня не стоит. Когда укрепимся - да. А сейчас сказанное пусть относят только к наркотикам, извращениям, ворью, браткам... И вообще, Алексей Викторович, будьте с этим осторожны!

Он скупо улыбнулся.

- Сама по себе осторожность - неплохой принцип. Но обретающий безопасность обычно теряет счастье.

Он крепко пожал руку, козырнул и вышел.

В мае на город обрушилась такая жара, что в августе при такой температуре уже ходили бы полуголыми, но сейчас еще вроде бы низзя: на календаре не тот месяц. Улицы поливают дважды, с балкона видно, как проползли приземистые жуки, широкие серебристые струи, похожие на растопыренные крылья исполинских стрекоз, проволоклись по тротуару, сгребая пыль, грязь, делая его блестящим, а траву - зеленой, яркой, радостной.

Я вернулся в комнату, в квартире хозяйничает отец, ему это важно для поддержания своего чувства нужности и востребованности в обществе. Я подыгрываю: покорно делаю те или другие мелочи, поддерживая иллюзию, что он по-прежнему руководит и что без него мир бы рухнул.

Сейчас он, после трудов по облагораживанию моей берлоги, сел в кресло и переключал каналы телевизора. Мелькали рожи клоунов, устроителей шоу, голые девицы, натужно веселые комментаторы...

Я сказал торопливо:

- Отец, останови!... Нет, промотай на два канала взад!

Он пощелкал, остановил на новостном канале.

- Этот?

- Да, спасибо... Что говорит, гад, что говорит...

На экране показывали крупным планом самодовольного скота, откормленного, холеного, знающего режим питания, потребляющего все нужные витамины, аминокислоты, с безукоризненными зубами, которые он все время держал напоказ, будто рекламировал зубную пасту. Диктор сообщал, что мистер Гендисон назначен наместником России. Сейчас вот направляется в аэропорт, его провожают жена и обе любовницы, дети от первого и второго брака... Не скажет ли мистер Гендисон на трапе самолета перед отправкой в ужасную Россию несколько слов нашему корреспонденту...

Камера дала сперва общий вид самолета, мистера Гендисона с одной ногой на ступеньке, словно на трупе убитого голыми руками льва, затем крупный план сытой рожи с безукоризненными зубами и вечным смайлом.

- Я выражаю уверенность, - донеслось из динамиков, - что мы совместными усилиями поднимем экономику России сразу же, как только окончательно установим там общечеловеческие ценности... как только демократия по-американски войдет в каждый дом...

Я стиснул зубы, сказал зло:

- Не могу! Переключи на что-нибудь... Да на что угодно!

Отец буркнул с хмурым сочувствием:

- Ишь, как тебя... Подумаешь, новость! Да уже неделю тому было известно, кого назначат. А приказ в Белом Доме подписали еще три дня тому.

Я сказал сдавленным голосом:

Они официально признали себя империей... Они официально назначили в России своего наместника... Значит, кем надо считаться России?

Отец отмахнулся.

- Какая разница? Главное, чтобы все жили хорошо. Чтобы хорошая работа, чтобы люди могли работать меньше, а отдыхать больше. И чтобы зарабатывали на жизнь достаточно, чтобы могли отдыхать... Разве не это человеку нужно?

Я вздохнул.

- Да, отец, конечно. А на что ты ловил, на червяка или блесну?

Кровь стучала в виски, будто изнутри били молотами. Я прижал ладони к вискам, изнутри мощно толкало горячим, упругим. Я доказываю всем, что мы также имеем право вмешиваться в жизнь Юсы, мотивируя тем, что Юса вмешивается в жизнь моей страны. Ну и, ессно, в жизнь других стран. Но сейчас, пока они переваривают сказанное, я, похоже, готов шагнуть дальше...

Да, следующий шаг - это: весь мир уже одна страна и один народ с разными обычаями и языками, что быстро стираются, нивелируются. Скоро будет один язык, а правительство у этой единой страны, похоже, уже есть... А те маленькие начальнички, что на местах, ну всякие там президенты, канцлеры - это на уровне местных губернаторов, региональных лидеров. Словом, уже сейчас - это одна страна! Нужно перестраивать восприятие, перестраивать свое мышление.

Отсюда - следствие: мы вправе вмешиваться в дела любой из "стран", не как в ответ на ее вмешивание, а потому что уже, по сути, начинаем жить одним человечеством. Так что, когда террористы взрывают башни в Нью-Йорке или танкер прямо в проливе, они наносят удар не по чужой стране, а пытаются повлиять на действия своего же правительства.

Следствие для меня, замечательного: я разрабатываю иммортизм не для того, чтобы вывести Россию из затяжного кризиса. Я берусь спасать все человечество от деградации и гибели. Да, я. Не потому, что самый умный и замечательный... хотя, конечно, умный и замечательный, а потому что все остальные - пьют да по бабам, пьют да по гомосекам, пьют да наркоманят, пьют да... словом, оттягиваются культурно и с полного одобрения нынешней гнилой морали... нет, с полного одобрения того гниющего зловонного болота, что возникло на месте цветущего сада недавней строгой морали.

Разум ли во мне говорит?

Нет, бери выше!

Не разум, не всего лишь разум... которому от роду всего лишь несколько тысяч лет, пусть даже миллион, а инстинкт, великий и древний инстинкт выживания рода. Тот самый, у которого разум на побегушках. Инстинкт, что заставляет куропатку прикидываться раненой, уводя лисицу от гнезда с малыми птенчиками, инстинкт, что побуждает могучего и молодого оленя бросаться на волчью стаю, чтобы оленихи и оленятки могли убежать.

Это инстинкт велел разуму создать иммортизм. А самому инстинкту во мне, человеке, приказал Великий Инстинкт... или Великий разум, какая, на хрен, разница, всего Суперсущества, то бишь, Бога.

Я попытался настроить себя на иронический лад, но кровь грохотала во мне, как Ниагарский водопад. Я действительно выполняю высшую Волю. Человек - высшее и лучшее, что создала эволюция, ну, пусть Бог, и человек обязан, да-да, обязан карабкаться на сверкающую гору, а по ней - на небеса, к Богу.

И не просто карабкаться, а карабкаться без отдыха, исступленно, фанатически! Карабкаться, отвергая все соблазнительные предложения сесть отдохнуть, расслабиться, оттянуться, побалдеть, сбегать за пивком, придумать новую форму для прокладок с крылышками, чтоб наши самки выглядели забавнее...

Карабкаться!!!

Наверх!

К Богу!

К бессмертию, чтобы подставить и свои плечи под ту непомерную ношу, что держит уже двенадцать миллиардов лет... сколько натикало с образования Вселенной?... Господь Бог.

- А кто будет мешать, - сказал я вслух, - того под нож. Великие идеи безжалостны.

На веранде Майданов и гость с той стороны площадки, Немков, он все чаще заглядывает к нам, зато недостает Бабурина с его нехитрыми шуточками, Лютового. Анна Павловна тут же сообщила, что у нее чайник вот-вот закипит, уже закипает, умчалась, а Майданов придвинул ко мне блюдце с сахарным печеньем и сообщил, что изготовлено по новому умопомрачительному рецепту.

Потом Анна Павловна принесла чайник, в фарфоровую чашку плеснула светло-коричневая струя, я положил сахар, машинально размешивал и, рассеянно слушая неторопливый разговор о высоком искусстве, посматривал с великим удовольствием через перила.

Далеко- далеко, если смотреть с балкона влево, строится новый микрорайон. Отсюда высокие светло-коричневые дома кажутся слепленными вместе, целая каменная гряда домов, бесконечная стена, вся в складках, как кожа породистого шарпея. Небо выглядит горящим озером разлившейся нефти, словно и там взорвали танкер наши бравые ребята.

Немков отхлебнул и, глядя в чашку, сказал невесело:

- Золотое правило еврея: у кого золото - тот и устанавливает правила... увы, срабатывает не всегда. Иногда вообще в обратную сторону. Я уже говорил про Украину, да?

- И очень красочно, - пробормотал Майданов. - Даже слишком.

Немков кивнул.

- Вот сейчас подобное видим на примере США. Да, США сейчас устанавливает правила. Но... Возьмем очень краткий для истории период. Двести лет назад молодым Штатам помогал и сочувствовал практически весь мир. Россия даже посылала военный флот в помощь. Сто лет назад на Штаты все еще смотрели с любовью и надеждой. Двадцать лет назад абсолютное большинство в нашей стране смотрели на Штаты, как на спасителя цивилизации. Но... да, сейчас всеми оберегаемый поросенок вырос, теперь сам устанавливает правила. Уже в мировом масштабе. И для тех, кто его оберегал. И что же? Талибы, на которых все зациклились, это крохотнейшая верхушка айсберга. Мы все становимся в чем-то талибами, когда речь заходит о США. Но мы пока еще под водой. Нас не видно. Однако стоит вспомнить: смертельный удар американскому "Титанику" нанесла именно та часть айсберга, что была под водой:

- Сейчас айсберга еще нет, - сказал Майданов нервно. - И упаси Господи, чтобы он образовался! Да и откуда он может образоваться? Это же миф! Бравлин, ну скажите же, что это все - миф!

- Миф, - согласился я. - Вы правы. Вообще не может быть серьезной модернизации общества без опоры на мифотворчество. Все политические трансформации: начиная с возникновения христианства, ислама, затем Октябрьская революция в России, отказ де Голля от колоний, новая версия исламского государства Хомейни, холодная война Черчилля, рождение ваххабитизма и т.д. - все строилось на массовых мифах. И мы построим на новом мифе, который создаем сейчас...

Майданов застыл, онемев от такой наглости. В дверях показался Лютовой, вскинул руки, приветствуя всех. Немков кивнул ему, сказал печально:

- Конечно, США должны быть разрушены... и будут разрушены. Они слишком далеко зашли, чтобы оказаться неразрушенными. Но меня США почти не волнуют, хотя в какой-то мере жалко эту могучую структуру... меня больше тревожит, чтобы в таком же ослеплении не шли к своему могуществу евреи. Эпизод с возникновением антисемитизма на Украине замалчивается даже в среде евреев, а совершенно зря. Мы все время должны помнить и о серьезных ошибках... Из-за того, что забыли, из-за чего все случилось на Украине, можем просмотреть такое же в масштабах планеты! А это, как вы понимаете, меня тревожит куда больше, чем быть или не быть образованию по имени "США".

Лютовой, забывшись, пересыпал в свою чашку сахару втрое, что значит заслушался, сказал предостерегающе:

- Ох, и договоритесь...

Немков сказал с горькой усмешкой:

- Вы правы... Вот сказал такое, а самому страшно. А чего мне, казалось бы, страшиться? Во-первых, я сам еврей, во-вторых, мне уже девяносто... Чего в моем случае страшиться? Но, оказывается, даже такому, как я, есть чего бояться... Не гибели от руки якобы всемогущего Мос-сада, не отлучения меня от публикаций... а страх, что мои дети от меня отвернутся, что внуки будут проклинать мое имя, что перевернут мои слова, переврут, истолкуют иначе, выставят чудовищем... Но все-таки кто-то сказать должен. Пока не поздно! Может быть, правда, уже поздно, но я очень хотел бы, чтобы еще поздно не было. Хотя, конечно, плевков и пинков от недалеких людей вынести придется немало...

Лютовой сказал мягко:

- А зачем это вам? Живите, как наш милый Андрей Палиевич. Тоже все понимает... там, в глубине, но даже себе не решается признаться.

- А эти люди меня и страшат, - ответил Немков. - Не вы страшите, Алексей Викторович, а Майдановы. У вас пар не накапливается под давлением, а вот у них... Кто знает, какое там давление? Манометра нет, никто не знает. Но я, как и вы, заглядываю вперед, живу не только своей жизнью и своими потребностями, но и жизнью и потребностями своего народа... А за это приходится часто получать по голове под недоумение окружающих: да что ему надо?... Ни огорода не прибавится, ни метров в квартире...

Теплый ветер коснулся лица, я уловил запах жареной рыбы и капусты, явно ветер сперва прошелся по квартирам, а потом уже вырвался на простор. Пространство распахнуто, манит, зовет в себя, где неизведанное, где Бог, где истина...

- Говорят, - произнес Лютовой с кривой улыбкой, - что дипломатия - это искусство произносить "Хороший песик, хороший песик..." до тех пор, пока не подвернется под руку хороший булыжник. Вот тогда можно произносить, а можно и нет. У юсовцев в руках хороший булыжник, а вот мы должны каждой шавке сюсюкать, чтобы не укусила. Но сейчас кажется, что с иммортизмом у нас в руке появляется хорошая дубина... Не правда ли, Бравлин?

Я торопливо кивнул, но взгляд уронил в чашку с ароматным чаем. Лютовой с наслаждением представляет, как эта дубина обрушится на юсовцев, но на самом деле она обрушится на всех. Возможно, иммортизм как раз и захватит только две страны, по крайней мере - вначале. Россию потому, что она и так в дыре, она за что угодно схватится, США - потому что они язычники, у них нет настоящей веры ни во что, там не надо бороться с другим учением... Вот ислам долго не будет сдаваться, там сильные духом люди, да Китай продержится долго, если не сумеет трансформировать иммортизм в нечто китайское, как сумел с коммунизмом...

Немков закончил:

- Я просто надеюсь, хочу надеяться, что евреи будут в числе первых, кто возьмет на свои плечи тяжесть учения Бравлина, учения... веры... вы еще не определились, что это?... Надеюсь потому, что на первых обрушится весь гнев, презрение, непонимание... и евреи реабилитируются за свою нынешнюю власть... показав, что и поискам истины мы отдаемся так же жадно, неистово...

Майданов сказал проникновенно:

- Мы не тем занимаемся! Нам нужно покаяться. Сообща и, главное, каждому в отдельности. Каждый должен получить индивидуальное искупление, лишь тогда будет мир в душе...

Я отмахнулся:

- Андрей Палиевич, тезис об индивидуальном искуплении - красивая брехня. На самом деле безгрешность души нужна не самому человеку, а именно обществу. Общество, состоящее из безгрешных индивидуумов, в состоянии опустить расходы не только на полицию и тюрьмы. Это вообще будет безопасное общество. Светлое... Наступит яркий день...

Майданов сказал громко:

- Варфоломеевская ночь, утро стрелецкой казни... А что будет днем?

- А день будет принадлежать иммортистам, - сказал я. - День гнева Господнего.

- Ох... ну зачем же именно гнева? Ведь Господь милосерден!

Я покачал головой.

- А вы разве не видите, что мы уже очень даже сильно рассердили нашего всемилостивейшего Бога? И что снова пришла пора ему напомнить нам, для чего он нас создал?

ГЛАВА 6

И христианство, и ислам, по замыслу их творцов, вовсе не планировались как самостоятельные религии. И то и другое было лишь "исправлением" иудаизма: Христос лично изгонял из иудейских храмов менял и торговцев голубями, а Мухаммед до конца долгой жизни так и не считал, что создал новую религию. Это заявили его последователи, да и то не в первом поколении.

Можно бы, конечно, пойти проторенной дорогой, но, с другой стороны, сколько можно оглядываться на таких дальних предшественников? Для Христа и Мухаммада - Моисей почти что современник, жизнь не менялась, а сейчас другой мир, совсем-совсем другой! Так что скажем прямо: от старых религий берем только общую составляющую: человек должен совершенствоваться, становиться умнее и сильнее, ибо этого хочет от него Бог, природа, эволюция - как ни назови. А для совершенствования именно человека понятно, что необходимее: уделять больше внимания науке или же новому навороченному способу приготовления курицы, нашпигованной киви-киви с Новой Зеландии, политой соусом из Австралии, с орешками из Африки, перчиком из джунглей Амазонки... Или что важнее: построить новый радиотелескоп или мощную фабрику по производству нового сорта губной помады?

Второе: человек должен идти к Богу быстро. Иначе пойдут отговорки, мол, но мы все же идем? Все же прогресс движется? Во-первых, хреново движется, можно намного быстрее. Во-вторых, нам отведен не такой уж большой срок! Тем более не бесконечный. Нас подстерегают, помимо нам уже известных бед вроде нефтяного кризиса, грязной экологии, озоновых дыр, СПИДа и грядущего за ним суперСПИДа, еще и неведомые беды из космоса. Или полагаете, что больше Землю не тряхнет блуждающий метеорит? В следующий раз может не только погубить динозавров!

Да и Солнце не такое уж стабильное, как нам кажется. Ежесекундно в Галактике взрываются тысячи звезд. Некоторые из них становятся сверхновыми, этих и мы видим, но большинство гибнут менее эффектно. Но Бог не для того создал этот шедевр, нас, чтобы мы бесславно исчезли! Мы должны как можно быстрее начинать переселяться на планеты Солнечной системы, это гарантирует выживание в случае столкновения Земли с блуждающим метеоритом, а затем и перебраться в другие звездные системы.

Но и это не конец пути. Только в видимой нами части Вселенной сто миллиардов галактик. Они взрываются так же просто, как и звезды. Целиком. И потому человек должен будет перебраться и в другие галактики. К тому времени его мощь будет столь велика, что Бог будет горд своим сыном. И когда человек придет к нему, изнемогающему на переднем крае войны с Хаосом, Бог будет счастлив...

Неверно истолковали слова Иисуса, что он - сын Божий. Все понимают слишком буквально. Как и его знаменитое насчет правой и левой щеки. Почему-то, скажем, "Не плюй в колодец..." понимаем не только в отношении колодца, ведь давно уже не видели никаких колодцев, а вот такую красивую метафору... эх! Словом, он сказал, что он сын Божий, и я сейчас говорю то же самое: да, я - сын Божий! Мы все сыны Божьи. Он нас создал, он вложил в нас душу, он надеется на нас, ждет от нас помощи, а мы все еще копаемся в детской песочнице и упорно сопротивляемся всяческим попыткам вытащить нас оттуда. Нам хорошо там, где нет никаких обязанностей, где можно вести себя... очень раскованно, что было бы стыдно, недопустимо для взрослого, мы можем пьянствовать, таскаться за бабами и валяться на диване перед телевизором - нам можно, мы все еще маленькие, у нас нет обязанностей перед Богом, у нас есть только права... которые сами для себя придумывали и всячески расширяем.

Лютового встретил у подъезда, он только-только вылез из своей "Волги", мрачный, как туча, злой и расстроенный.

- Администрация Юсы, - сообщил он вместо "здравствуйте", - потребовала демонтажа наших последних ракетных установок! Но и это еще не все. Уже требуют, чтобы мы сняли башни со всех танков во второй армии. А это наша лучшая... по крайней мере, единственная боеспособная.

Я слушал вполуха. Опоздали юсовцы, опоздали... Раньше бы... Нет, раньше все равно не получилось бы. А сейчас уже поздно. Можно пустить на слом все наши танки, все ракеты, но то, что я запустил в мир, уже не сломать.

Он посмотрел в мое лицо, махнул рукой. Я направился к своему гаражу. От продуктового магазина шел, переваливаясь, как утка, Майданов. В обеих руках кучи пакетов, просвечивают сдобные булки, сыр, коричневые палки колбасы. Он предпочитает сам покупать продукты, пусть Анна Павловна полностью сосредоточится на приготовлении.

Заулыбался мне издали, сообщил заговорщицки:

- Марьяна читает ваши... тезисы. Запоем!

- Где же она их взяла? - спросил я. Он помялся, сообщил с кривой улыбкой:

- Я заглянул на ваш сайт в Интернете, распечатал. Знаете ли, всегда любопытно... соседи все-таки. А это так невероятно, чтобы в соседях оказался великий человек!... Конечно, там много уязвимого... но Марьяна читает.

Я пробормотал:

- Зачем ей это?... Знаете, у меня как-то не вяжется образ Марьяны, что читает такие... жесткие вещи.

Он вздохнул, помрачнел:

- Да, раньше у нее времени на чтение вообще не было. Если и читала иногда что-то кроме учебника, то женские романы...

Мы разминулись, он потащился в дом, я - в марсианское здание высотного гаража, во мне долго оставалась заноза недоумения: Марьяна, иммортизм...

В офисе пришлось просидеть полдня, объяснял на пальцах такие понятные мне вещи, а, оказывается, такие трудные для понимания даже неглупому шефу и его советникам. Возвращался в первой волне часа пик, гнал вовсю, из боковых улочек выплескивались еще и еще машины, но все же успел выскочить до возникновения пробок, с облегчением перевел дыхание.

Далеко впереди прогремел могучий взрыв. Деревья по обе стороны обочины тряхнуло, посыпались листья. Вдоль улицы погнало плотное облачко пыли. Народ останавливался, из магазинов и офисов сразу начали выскакивать любопытные. Машины притормаживали, многие сразу прижимались к бровке, останавливались. Самые смелые или бесшабашные двигались дальше.

Я не шибко смелый, но мои Тезисы уже в Инете, мой "Форд" пробирался до тех пор, пока навстречу не метнулся омоновец, потребовал пропуск, его не оказалось, заставил подать обратно и припарковаться. Набежавшие милиционеры быстро создавали цепь, ставили заборчик, натягивали желтую ленту.

Я вылез, включил сигнализацию, поинтересовался:

- Что случилось?

Несколько человек даже привставали на цыпочках, стараясь увидеть дальше. Один обернулся, рот до ушей, сказал возбужденно:

- Говорят, рванули какого-то крупного колаба!... Из правительства.

- Из Госдумы, - возразили ему.

- Да какая разница, все одно...

- А что там сейчас? - спросил я. Первый сказал с сожалением:

- Отступить не сумели! Как назло, вблизи проезжал грузовик с омоновцами. Так уж получилось, что омоновцы им загородили дорогу. Говорят, даже сами тоже не ожидали. Но что получилось, то получилось... Парни забаррикадировались в парикмахерской, отстреливаются...

- Жизнь, - ответил ему второй мужик, цыганистый, быстрый, типичный балагур, - хитрая штука. Когда у тебя на руках все карты, она внезапно предлагает сыграть в шашки.

- Эх, - сказал я, - если в той парикмахерской, что с интим-шопом, то им не выбраться.

- Той, - ответил мужик удрученно.

Улицы перекрыли милицейскими патрулями за три-четыре квартала. Чисто по-русски, из ближайших домов повыходили даже женщины с детьми, все жадно глазели через ограждение, как совсем недавно вот так же приходили смотреть на казнь Стеньки Разина и Пугачева.

Стрельба на какое-то время затихла. Со стороны Центра прибыли черные машины с высокими чинами. Охранники тут же оттеснили толпу, кто-то очень громко высказал сожаление, что нет ни одного из РНЕ поблизости, самое время рвануть или перестрелять и этих жирных пингвинов. В толпе довольно смеялись, пошли шуточки. Похоже, почти все на стороне окруженных в парикмахерской, но чисто по-русски держатся того же русского принципа: моя хата с краю, пусть воюют другие.

Мужик, что ответил мне первым, сказал сдавленным голосом:

- Если бы в доме... Эх, у них нет шансов.

Я видел мельком ту парикмахерскую. В новых районах по единому плану среди двадцатиэтажных домов втыкают и двухэтажные, так называемые Дома быта. Там все эти парикмахерские, прачечные, зоомагазины, видеопрокаты, подвальчики для компьютерных игр, интим-шопы и прочее-прочее, что не заслуживает отдельных зданий, как, скажем, супермаркеты. Если бы парикмахерская в большом доме, то штурмовать не решились бы из-за риска перебить кучу жильцов, а вот эту можно.

- Они будут подбираться с другой стороны, - говорил кто-то возбужденным голосом. - Там магазинчик порнухи, а через стену как раз та парикмахерская!...

- А стену как?

- Да что теперь за стены?... Тем более - внутренняя.

- Да их пальцем проткнуть можно...

- Ну, пальцем не проткнешь, - возразили серьезно, - это не в твоей квартире между ванной и сральней!... Там разным фирмам сдается, там гарантии! В стенах арматура.

- Даже во внутренних?

- Даже во внутренних. И со стороны этих сексуальных принадлежностей не пройти, тоже стена. Я как-то был там, дочке вибратор покупал побольше, а то старый стерся, видел, какие там стены... И презервативы покупал там же зимние, шипованные. Сейф в стене утоплен!... Так что стены там ого-го...

Кто- то подсказал:

- Со второго этажа надо. На веревках р-р-раз и в окна! Я в кино видел. Прыгают, рамы вдрызг, сразу "Ложись, стреляем!", хватают и вяжут.

- Ну, эти не лягут. Эти как раз встали с колен.

Другой голос, рассудительный:

- Их за полных лохов держите? Да чтоб не поставили на втором этаже своих людей? А то и на крыше?

Первый мужик сказал мне вполголоса:

- Эти знатоки всерьез считают, что боевиков там дивизия? На крышу полк, в подвалы полк, у каждого окна по батальону с крупнокалиберными пулеметами...

- Напишут именно так...

Он недобро посмотрел на радостно возбужденных смишников. Те суетились, хозяйски покрикивали на милиционеров. Смишникам давали дорогу, только через оградительную ленту переходить не позволяли, да смишники и не лезли, ставили треноги, на них громоздили высокие технологии, жадно и цепко хватали длиннофокусными объективами панораму ликующего народа. Вот, мол, народ жаждет справедливого возмездия над террористами, а отряды милиции здесь, естественно, лишь для того, чтобы спасти арестованных террористов от разъяренного народа, жаждущего разорвать их на месте...

Один из этих бойких ребят сунуллся с микрофоном к благообразному старичку:

- Здравствуйте, я от первого канала Российского телевидения... Скажите, как вы оцениваете действия этих ужасных террористов?

Старик взглянул косо, буркнул:

- Почему ужасных? Они - герои. Они сумели...

- Так, - сказал смишник быстро, - спасибо, это не годится.

Он быстро метнулся наперерез женщине с ребенком в коляске.

- Здравствуйте, я от первого канала. Как вы оцениваете действия этих ужасных людоедов?

- Это юсовцев, что ли? - переспросила женщина. - Хорошо их рванули!... Говорят, даже до больницы не довезли?