Когда смотрел на Червлена, на лице проступал восторг и благоговение, но, когда
переводил взгляд на лицо Мрака, снова возвращался к этому странному. Когда
Червлен сделал небольшую паузу, Аспард спросил осторожно:
вводить?
осторожненько:
самые тонкие и точные законы.
Приспосабливаясь, они затянули хриплыми пропитыми голосами песню, ноги теперь
шагают в такт, но все равно кто-то вскрикивал "Эх, взяли!", "Эх, дернули!",
кто-то бранился, но бревно тем временем медленно двигается к цели.
неотесаннее. Ишь, "тонкая мелодия, виртуозно и тонко"! Под изысканные песни
бревно не потащишь. Только вот под такую песню, под вонючий пот, крик, даже
кровь...
Червлен сказал потерянно:
хорошие вещи.
потом еще и заставить людей им следовать - это ж по колено в крови ходить
будем. Нет, пока будем тащить бревно!.. А на бумаге прекрасные законы нужны,
нужны. Чтоб мы сами видели, как можно бы жить...
Мрак остановил нетерпеливым жестом.
живу, а до сих пор... гм... я хочу сказать, что давненько к колдуну не
заглядывал. Самое время!
изволите заглянуть к ним?
руками. Мол, мое дело передать, а вы уж с государственным умом решайте...
сморозил глупость, но сказанное
засмеялся. Аспард неуверенно улыбнулся:
в личину своего отважного деда-воина, который тоже чаще таскал в постель женщин
в покоренных землях, чем посещал своих жен. Но вы раньше не забывали дорогу...
не получается, козе твоей в бок, чтоб и по бабам орел, и землями управлять, как
объезженным конем! Ну не получается, хоть убей. Либо ты бабник, либо правитель.
Можно, конечно, немножко бабником, немножко правителем, но ты ж сам понимаешь,
что это будет хреновый бабник и хреновый правитель... Так что пусть они там
развлекаются сами, как хотят. Пусть даже прорубят дверь с заднего хода, чтоб к
ним по ночам солдаты ходили, я ж добрый, ты не забыл? Вот только сам я...
груди от сердца остался только пепел, а если там и проклевывается какой зеленый
росток, то этот росток - Кузя. Не любовь, понятно, какая может быть любовь к
ребенку, а просто нежность к существу, что единственное во всей Куявии его
любило, оберегало, страдало по нему. Кузя и Хрюндя - вот двое, кому он верен.
про колдуна только вспомнил, хотя его башня все время на виду. И никуда за это
время не сдвинулась. Как ни выглянешь из окна, так и видишь, как там в окнах
полыхают зловещие красные огни... Олег бы уже обивал пороги, даже любопытный
Таргитай превозмог бы лень, на второй день торчал бы на самой вершине... А ему
хоть как торчи башня перед глазами, но как чуял недоверие ко всяким непонятным
штукам, так и сейчас чувствует. Чем-то унижает его всякое колдовство, а чем -
сказать не может, к хитрым словам всегда чуял вражду.
когда начал пониматься по лестнице,
зрел огромные деревья без ветвей, но зато с огромными листьями, прямо из стен
наплывало и снова исчезало видение морских чудищ, гигантских раковин...
издали уловили запахи трав, паленой шерсти, ржавчины и гниющей древесины.
Толкнул дверь, в глубине захламленной комнаты над горящим тигельком склонился
сгорбленный человечек в длинном халате. Лысая голова блестит в ровном
рассеянном свете, что дают комья странного мха в чашах вдоль стен.
обернулся, Мрак уже охватил цепким взглядом всю обстановку и оценил, оценил...
Как ни могуч колдун, но почему-то живет в бедности. Любой работник в селе
роскошествует, в сравнении, так сказать. Здесь нет даже ложа, только простой
матрас, явно набит сухим сеном, брошен прямо на полу в уголке. Там же
единственная подушка, судя по запаху, с сеном вместо пуха или шерсти. Все это
накрыто таким ветхим и старым одеялом, что Мрак покачал головой. Похоже, колдун
тоже из этих безумных звездосмотретелей, что не видят, по какой земле ходят,
что едят и на чем спят.
свитками, глиняными табличками, позеленевшими медными пластинками с непонятными
значками, пара тигельков и массивная чугунная сковородка. Дальше так и вовсе
сокровища для таких же сумасшедших: вдоль трех стен ряды шкафов, или же один
шкаф, изламывающийся, как тень от факела, на стыке стен, переходящий на другую
стену и обрывающийся, да и то с явным сожалением, перед дверью. Еще старое
рассохшееся кресло у стола и потемневший от времени сундук, окованный
бронзовыми полосами. Вся крышка сундука скрылась, как под снежной шапкой, под
грудой свитков.
только свистнуть, я бы прибежал...
же начала от страха и напряжения покрываться мелкими бисеринками пота. Лицо его
было старческим и детским одновременно, глубокие морщины на розовой харе,
темные мешки под чистыми детскими глазами. Да еще и чересчур длинный халат, что
волочился по полу, похожий на теплую детскую рубашку.
колдун...
всякие там ластоногие, рыбоногие, перепончатые? А вот человек способен на любую
пакость. Вообще, по-моему, человек либо ни на что не способен, либо способен на
все, черт бы его побрал. Да ты трудись, трудись! Я что, я всего лишь тцар.
Бегаю всюду и обеспечиваю вас материалами.... Чтоб работалось без простоев.
все-таки здесь почему-то нравится. Колдун наконец обогнул стол, поклонился. Его
розовая плешь опустилась до уровня живота, а когда попытался выпрямиться, то
все равно не поднялась выше середины груди тцара.
предупредили, я бы хоть прибрался... Садитесь, садитесь...
сложить, и перенес на свою постель. Мрак критически посмотрел на кресло, больно
хлипкое с виду, колдун что-то соображает, опустился на крышку сундука, та
заскрипела.
хорошо. Ваше Величество почтило меня неслыханной честью ради... ради?
неуверенности, что Мрак невольно повел глазами по сторонам: не прячет ли колдун
расчлененные тела тцарской семьи?