механический голос:
покой, состояние ничем не замутненного счастья...
нырнули. Нырнули, вынырнули. Нырнули, вынырнули. Олег чрезмерно осторожничал,
останавливался часто, осматривался, заставлял и Мрака запоминать звездную
карту, иначе назад дорогу не отыщут, а Мрак уже ошалел от вида множества
солнц... уже не звезд, а огромных солнц, к которым приближались, чтобы
"напиться". Почему-то чаще встречались гиганты, рядом с которыми родное Солнце
выглядело бы горошиной, пока не вспомнил, что Солнце, в самом деле, ну, звезда
ниже среднего и по размерам, и по массе. Но много раз приближались и к звездам,
что размером были не крупнее океанского крейсера, однако вокруг них исправно
носились планеты. Конечно, мертвые.
то время как красные, зеленые, лиловые и
он уже просто тупо фиксировал новые звездные координаты, соотносил с прежними,
в черепе раздавался требовательный голос волхва, и - новый прыжок, новый...
того образования или даже ощущения, что называется атмосферой звездной системы!
Мрак увидел изрытую серую поверхность, и только тогда безжалостный Олег начал
торможение. В глазах потемнело, заблистали искры, а по телу пробежали разряды,
нарушая работу внутренних органов. Мрак ощутил каскадами страх, ярость,
ликование, панику, удовольствие, желание сблевануть и снова страх, когда увидел
с какой скоростью падают... если бы просто падали, а то несутся встречным
курсом!
самый последний миг, но снова не удержался, рухнул лицом вниз, а когда
поднялся, злой и раздосадованный, Олег стоял на вершине кольцевого вала. Почва
уже перестала кипеть, красная поверхность быстро покрывалась темной коркой, в
разломы выстреливались струйки дыма. Дым тут же таял, рассеивался. А по внешнюю
сторону поверхность тянулась все такая же серая, с бурыми вкраплениями. Вдали
горный хребет. Странно видеть на планете втрое меньшей, чем Земля, горы впятеро
выше земных, но Мрак заставил себя вспомнить о гравитации и подумал еще о том,
что здесь альпинисты могут подниматься в настоящий космос, ибо уже на середине
горы атмосфера достаточно разреженная, а вершины торчат прямо в безвоздушном
пространстве.
уползающего дракона. Шипы на спине выглядели острыми, а располагались через
такие равные промежутки, что Мрака навело на тревожную мысль. Он пытался
ухватить ее за хвостик и рассмотреть получше, но тут
заяц?
недоверчивым, но смолчал. Мрак есть Мрак, ему может в самом деле нравиться.
подпрыгнул, проверяя вес, добавил крылья в длину и с ожиданием посмотрел на
Олега.
с таким грохотом опускался с темных
двигались с астрономической неспешностью, но Олег мог посмотреть не только в
пикосекундах, но и в галочасах, что свойственно галактике, и с этой точки
зрения барханы просто носились по круглому шару планеты.
голодный волк в зимнем ночном лесу, сухой песчаный ветер. Песчинки, двигаясь в
барханах, шелестели, как мириады муравьев, что трутся сухими хитиновыми
панцирями, сталкиваются крепкими лбами, неустанно бегут шестью металлическими
лапками.
глубокая, будто на Луне, протянулась к ногам Мрака. Мраку захотелось отступить
в сторону, словно в этой черноте, как в ядовитой кислоте, исчезает само
пространство. Он сдержался, но, когда тень, приближаясь со скоростью ползущей
ящерицы, подкралась к ногам, не выдержал и шагнул в сторону.
нервно:
горы искрились красноватым огнем, раскаленные, дышащие жаром. Верхушки барханов
выглядывали из тени, и казалось, что парят над ночью.
пробежаться рядом, но мешали крылья. И, озлившись, вернулся в человечью личину.
Правда, в нынешнюю. После биотрансформации все тело зудело и чесалось, он
фыркал, посматривал на Олега. Тот шагал без всякой спешки, без
заинтересованности попирал песок совсем чужой планеты, более чужой, чем Юпитер,
Сатурн или Плутон, там все-таки свои, из Солнечной системы, а эта... эта ж
родилась под лучами совсем другого солнца!
сообразил, что волхв все-таки берет анализы чужого грунта, разлагает,
всматривается, но на его лице ни удивления, ни смятения.
Впереди что-то страшное...
что иду на смертельный бой, а вот...
боднешь или в морду дашь.
когда опускался в этот мир, едва не помер, сейчас вот чуть отошел, и тут на
тебе: смертельная опасность. Ведь не трусил же или почти не трусил, когда по
векам и эпохам шел с секирой в руках?
шкура, которую не пробьет ничто на свете... из того, что знаю. Я могу
выплеснуть энергию, что равна ста тысячам атомных бомб, и обрушить ее в то
место, куда укажет мой палец. Или куда укажу взглядом и мыслью. Да что там
атомные бомбы: я могу обрушивать удары, сравнимые только с мощью Тунгусского
метеорита, что сотряс целую планету. Вот этот песок я могу сжечь, превратить в
пар до самого горизонта... Но все-таки под ложечкой противно сосет, а в желудке
большой и тяжелый кусок льдины. Это не родной Лес. Это не Степь, Горы, Пески
или большие или малые города...
встрече с инопланетянами. Еще Вольтер писал о пришельцах с Юпитера и Сириуса,
до сих пор помнит, как эти книжки выхватывали из типографии еще тепленькими,
читали взахлеб... А вот сейчас идет, а в черепе стучит трусливенькая мысль:
хоть бы их не было, хоть бы их не было...
трусость.
другой. Если хоть на одной из миллиона появится жизнь, то она наверняка освоила
уже все...
Где летающие такси? И продавцы сувениров?
инстинктивно захотелось взлететь, чтобы не оказаться в этой черной пугающей
тени. На закате солнце стало вдвое крупнее, как случается и на Земле, но здесь
можно смотреть на него спокойно, не слезя глаза.