Чтение 8–й страницы книги ~Один на один~

Все сразу засуетились, затолкались, подбежали к Профессору. Он лежал на боку, порванный халат закрывал голову. Савелий Сергеевич был в глубоком обмороке.

- Нашатырь? - полуспросил-полуприказал Шестаков Тане. - "Скорую", - приказал мэнээсу Малинину. - Голову ему держи! - рявкнул Мухину.

В коридоре уже хлопали дверями и гомонили. "Кто кричал? Что случилось? "Скорую"? Кому плохо? Пустите, я посмотрю!"

- Смотреть здесь, товарищи, нечего, - хорошо поставленным голосом Глеба Жеглова произнес Шестаков, выходя из комнаты. - Савелию Сергеевичу ПЛОХО С СЕРДЦЕМ. - Последние слова он произнес с нажимом, глядя в глаза мэнээсу Малинину.

- У меня есть нитроглицерин! - сказал кто-то.

- Спасибо, пока не надо. "Скорая" сама во всем разберется. - Шестаков вернулся в комнату.

- А вы кто такой? - спросили сзади. Но дверь уже была закрыта.

Савелий Сергеевич лежал на полу, вяло отмахиваясь от пузырька с нашатырем, который ему совала под нос Таня.

- Вот что, и Таня и Муха, - твердо начал Миша, - сейчас приедет "скорая". Ни слова про окно, ясно? Скажите просто: стоял, упал.

- Очнулся - гипс, - тупо выговорил Толик.

- Не смешно, - строго одернул его Шестаков и присел около СССР. - Вы меня слышите, Савелий Сергеевич?

Профессор водил по сторонам мутным взглядом, судя по всему, еще не фиксируя окружающие предметы. Таня сидела рядом с ним на коленях. Вначале Миша заметил трогательную дырку у нее на коленке и только потом обратил внимание, что девушку колотит крупная дрожь. Не долго думая он крепко обнял Таню за плечи. "Господи, как птенец", - подумал Миша, такая она была маленькая и теплая, с легкими пушистыми волосами, которые тут же защекотали ему щеку.

Таня Звонцова, девушка, известная всей лаборатории строгими нравами, совершенно спокойно отнеслась к тому, что за последние пять минут ее обнимает уже второй посторонний мужчина. Она лишь коротко вздохнула-всхлипнула и почти сразу перестала дрожать.

В комнату вошли двое в белых халатах. Шестаков уже собирался гаркнуть на них, чтобы выметались, но вовремя увидел у одного из них большой докторский чемодан. "Живо домчали!" - удивился он.

Один из врачей наклонился над лежащим Савелием Сергеевичем, профессионально цапнул пульс, выпрямился и спросил:

- Его можно куда-нибудь переложить? Почему он у вас на полу?

Миша потер ушибленный копчик:

- Упал немного. Врач потянул носом:

- Нашатырь? Он сознание терял?

- Да.

- Вы знаете, можно к завлабу в кабинет отнести, там диван есть! - радостно сообщила Таня.

- Ну так несите... - сказал тот, что с чемоданом. Шестаков тут же узнал свой собственный, казенно-равнодушный стиль: "Потерпевший, отойдите в сторону... Не трогайте нож руками... Покажите, где вы стояли..." Не хватает нам пока душевной теплоты.

Савелия Сергеевича довольно неуклюже перенесли в кабинет завлаба и положили на короткий диван. После чего задали несколько деловых вопросов, типа: "Алкоголем злоупотребляем?" или "Сердце беспокоит?", заполнили какие-то бумаги, предложили госпитализацию, равнодушно выслушали отказ, сделали укол и уехали.

В лаборатории устанавливался порядок. Некоторые сотрудники еще прибегали, испуганно заглядывали в кабинет, но, увидев живого и невредимого СССР, приветливо машущего рукой с дивана, спокойно расходились по местам.

- Ну, а теперь, Савелий Сергеевич, - подытожил Шестаков, разливая по химстаканам остатки завлабовского коньяка, - расскажите нам по порядку: как вы оказались на окне. Надеюсь, не из-за дурацкой статьи в газете? Мухин сказал, вы рассердились очень?

Савелий Сергеевич не отвечал. От укола "скорой" или от коньяка лицо его порозовело, но соображал он, видимо, еще с трудом.

- Извините, пожалуйста, Ми... ха... ил, - с трудом выговорила Таня и покраснела, - а почему нельзя было говорить "скорой" про окно?

- Видите ли, Та... ня, - так же запнувшись, мягко объяснил ей Шестаков, - если бы мы сказали, что человек сидит на четвертом этаже, ногами на улицу, и вот-вот ахнется вниз, приехала бы со-о-овсем другая бригада...

Замечено, что первым делом влюбленным начинают мешать их собственные имена. Миша и Таня еще не понимали, что с ними случилось, а Мухина, человека тонкой душевной организации, уже раздирала ревность.

- Постойте, наконец, - подал голос СССР, - почему вы все говорите про какое-то окно?

- Как - почему? Мишка же вас в последний момент успел с окна сдернуть! - удивился Толик.

- Меня? - Профессор обвел взглядом сидящих вокруг. Ему показалось, что его разыгрывают.

- Вас, вас, - раздраженно подтвердил Шестаков. - Постарайтесь-ка вспомнить, как вас туда занесло? Вспоминайте, вспоминайте. Вы говорили с Мухиным по телефону примерно в... девять двадцать, так, Муха? Сильно сердились, но были еще в сознании.

- Да, да, я рядом стояла, - подтвердила Таня, не сводя с Миши сияющих глаз.

- Та-ак. А уже в девять тридцать две, когда я перезванивал в лабораторию, Таня сказала, что с вами что-то неладно. Мы тут же выскочили с Мухой и увидели вас сидящим на окне. Спрашивается: что произошло за десять минут - с девяти двадцати до девяти тридцати?

- Что? - СССР нахмурился. - Да ничего вроде особенного... Я положил трубку, пошел к себе... - Он задумался.

- Может, на месте будет легче вспомнить? Вы как, встать уже можете? - предложил Шестаков.

- Следственный эксперимент? - понимающе выдохнула Таня.

Шестаков ответил ей такой умопомрачительной улыбкой, что Мухину захотелось немедленно выйти из комнаты, уйти далеко-далеко, а может быть, даже броситься под трамвай.

Толкаясь и наступая друг другу на ноги, все вывалились в коридор.

- Да говорю вам, все было, как обычно...

- Вы себя хорошо чувствовали? - на всякий случай спросил Миша.

- Да, совершенно. То есть я был рассержен, но и только... - Такой же нескладной гурьбой все вошли в комнату Профессора. - Вот здесь я сел... нет, вначале я разорвал газету, вот она в мусорном ведре валяется... - СССР немного смущенно указал на ведро. - Потом с Матильдой поздоровался... Нет, вначале надел халат... - Профессор, как сомнамбула, двигался по комнате. Внезапно он остановился, надолго задумался и вдруг с диким криком рванулся к двери "бокса". "Все. Съехал с катушек, - подумал Шестаков. - Сейчас в другое окно сиганет".

Но Савелий Сергеевич никуда бросаться не собирался. Он с треском захлопнул дверь "бокса" и повернулся, став к ней спиной. Глаза его горели.

- Я все понял, - сказал он страшным голосом Отелло из последнего акта одноименной трагедии. - Теперь у нас в руках все доказательства. - Окружающие терпеливо ждали продолжения. - Миша! Толик! По крайней мере, один из Мотиных крысят обладает способностью вызывать галлюцинации!!!

- Оп-па! - Шестаков сильно ударил рукой по столу - Выходит, нашу Мотю тогда в метро не случайный самец... - От продолжения Мишу удержало присутствие Тани.

- Вот именно! Крысята получили эту способность по наследству! Какая удача! - Истинный ученый, Профессор уже напрочь забыл, что эта самая удача чуть не стала причиной его прыжка с четвертого этажа. - Ну что ж, остальное, как говорится, дело техники! - СССР все еще стоял спиной к двери "бокса". Вот он нахмурился. - Гм, гм, гм, но две проблемы тем не менее остаются.

- Какие проблемы? - спросил Толик.

- Две, - рассеянно повторил Профессор. - Техническая и этическая.

Шестаков с Мухиным недоуменно смотрели на него. Наконец Миша произнес, пожав плечами:

- Ну, положим, с технической - это я понимаю. Этих гаденышей нельзя просто так в руки взять. А вот чего тут этического - не пойму.

Савелий Сергеевич повернулся и задумчиво посмотрел сквозь стеклянную дверь на счастливую Матильду. Она безмятежно хлопотала в гнезде, что-то поправляя, подтыкая и прихорашивая.

- Ну-у, так, начина-ается! - Шестаков широкими шагами прошелся по комнате, засунув руки в карманы. - Сейчас начнутся сопли, и слезы, и нюни, и всякие сомнения!

Таня тихо села в уголок, переводя вопросительный взгляд с Миши на Савелия Сергеевича и обратно, не произнося ни слова. Мухин почувствовал себя совершенно задвинутым в угол и предпринял последнюю попытку отвоевать девушку.

- Не будь таким извергом, Мишка, - укоризненно заметил он, - ты прекрасно понимаешь, что имеет в виду Савелий Сергеевич...

- "И какая же мать согласится отдать своего дорогого крысенка..." - саркастически процитировал Шестаков. - Слушай, Муха, а ты когда антигриппин пьешь - плачешь?

- При чем тут антигриппин? - спросил Мухин, чувствуя подвох.

- Так ты же вирусов внутри себя убиваешь! Садист!

В углу неожиданно захохотала Таня. Красный как рак, Толик сделал последнюю попытку:

- Элементарный гуманизм...

- Брось, не дави терминами, я это на первом курсе - сдал и забыл. Гуманизм здесь со-вер-шен-но ни при чем, - раздельно сказал Миша. И назидательно добавил: - А вот крысизма еще никто не придумал.

СССР задумчиво кивал головой. За стеклом в "боксе" ничего не подозревающая Матильда безмятежно занималась детенышами. Таня улыбалась Мише.

- Ну, хорошо, хорошо, - сдался Мухин. - Не будем больше обсуждать эту проблему. Перейдем к технической. Как вы собираетесь работать с крысятами?

- Для этого существует вытяжной шкаф, - ласково, как ребенку, объяснил ему Профессор. - А вот для переноски я бы, например, попробовал использовать противогаз. Миша, вы не могли бы найти для меня противогаз?

- Нет проблем, Савелий Сергеевич. Хоть сейчас. У нас в "дыре", простите, в штабе стоит целый ящик. Вы свой размер помните?

- Размер? Господи, - сокрушенно всплеснул руками СССР, - не помню. А ведь знал, знал когда-то. На гражданской обороне...

- Ничего страшного, что-нибудь придумаем. - Шестаков подошел к Тане и, глядя на ее светлую макушку, предложил: - Мы сейчас сделаем вот как: вы с Толиком посидите здесь, посторожите крысят. Чтобы никто больше по карнизам не ходил. А мы с Таней сходим за противогазом. Лады?

- Противогаз, он, конечно, тяжелее коровы, его одному никак не донести, - язвительно прошипел Толик, но никто не обратил на него внимания.

"И какой он, к черту, Рэмбо? - в отчаянии думал Мухин, стоя у окна и наблюдая, как Миша с Таней переходят улицу. - Ниже меня ростом. И тощее. И нос у него перебит". Толик чуть ногти не грыз от досады. Опять в очередной раз очередная девушка предпочла грубого, не всегда гладко выбритого Шестакова воспитанному русоволосому красавцу Мухину. Нет, первым делом они все Толика, конечно, замечают. Это объективно. Но стоит только этому разгильдяю Шестакову открыть рот, или закурить, по-своему, по-пижонски, чуть щуря правый глаз, или просто - улыбнуться... И все. Прет из него этот проклятый мужицкий шарм, благодаря которому, наверное еще в доисторические времена, первобытные предки Миши Шестакова уводили из-под носа у предков же Толи Мухина прекрасных мохнатых подруг... "Ну, ничего, - подумал Толик, - чай, наши тоже не вымерли. Пробьемся".

- Какая славная пара, - раздался у него над ухом голос СССР. Добрый Савелий Сергеевич не понимал страданий Толика.

- Угу, - невнятно отозвался Мухин и решил переменить тему - Савелий Сергеевич, а все-таки что же вы такое увидели? Если не секрет, конечно, - быстро добавил он, стараясь не поставить интеллигентного человека в неловкое положение. Честно говоря, Мухину рядом с Профессором всегда как-то легче дышалось. Савелий Сергеевич умел интересно рассказывать, а мог и долго внимательно слушать, он не пил водку из граненых стаканов и не закусывал коньяк кислой капустой, с ним можно было безбоязненно цитировать Рабле и Бабеля, не натыкаясь на восхищенное: "Сам придумал?" Мухин рассердился на себя за такие мысли. Ведь, с другой стороны, совершенно не факт, что Толик смог бы... а даже наоборот - совершенно точно, что не смог вот так, как Мишка, с ходу прыгнуть и спасти СССР. Это уже гораздо глубже, с пеленок, с младенчества: не вытирай нос руками, не ругайся, читай больше, нельзя бить людей...

Савелий Сергеевич продолжал задумчиво смотреть на улицу.

- Это отсюда я собирался... прыгать?

- Да.

- А там, где я был... в моей галлюцинации здесь был выход, спасение...

- Правда?

Профессор кивнул.

- Вот видите, Толя, оказывается, я тоже - волевой и цельный человек, и, оказывается, в моем прошлом тоже есть большой страх. - Савелий Сергеевич потер виски. - Теперь я понимаю, что спровоцировал галлюцинацию сам, открыв холодильник. Галлюциноген заработал, ощущение холода вызвало воспоминание...

- Извините, если вам неприятно...

- Нет, нет, Толя, "неприятно" - совершенно неподходящее слово в данной ситуации. - СССР отошел от окна и сел на стул. - Когда я учился на четвертом курсе, у меня погиб друг. Тоже альпинист. Алеша Скальский. Представляете, какая подходящая фамилия для альпиниста? Я просидел с ним, мертвым, ночь в ледяной пещере. Потом нас нашли. У меня были сильно обморожены ноги, сложный перелом. Врачам удалось спасти только одну.

- Как это? - Мухин ошарашенно смотрел на Профессора.

- Вместо левой ноги у меня протез. - Савелий Сергеевич сказал это так просто, что Мухин поежился. - Ничего страшного, Толя, все уже позади.

Через час пятеро будущих жертв науки пищали в вытяжном шкафу, а ошалевшая Матильда носилась по полу, не обращая внимания на робкие попытки Савелия Сергеевича ее утешить.

- И как вы теперь? - спросил Шестаков у Профессора.

- Буду резать, - мрачно ответил тот. - И искать. Миша несколько раз пружинисто прошелся по комнате, а потом скомандовал Мухину:

- Все, Муха, пошли. Савелий Сергеевич и так сегодня напереживался. Дадим человеку отдохнуть от нас. - И, выходя, быстро и весело шепнул, наклонившись к Тане: - Я очень рад, что мне не надо задавать вам одного пошлого вопроса.

- Какого? - таким же заговорщическим шепотом спросила девушка.

- Дадите телефончик?

Глава восьмая

МИША

Крысы продвигались по тоннелю неспешно, но уверенно. Начиналось их время. Несколько часов под землей будет тихо. Огромные грохочущие поезда до утра простоят в тупиках, люди отправятся спать. А те немногие, что остаются здесь на ночь, не будут надоедать своей суетой.

Вот. Знакомый запах. Запах человечьей еды. Настоящей, без отравы.

Несколько вожаков, выстроившись треугольником, неслышно двинулись к ступенькам. Чуть поодаль остановились самки. Носы их жадно шевелились, рот наполнялся слюной. Они нетерпеливо переступали лапами - в ожидании добычи.

- Здорово, Гмыза! - громко поздоровался Шестаков, входя в подсобку. Там никого не было, только где-то далеко в коридоре звякали железками. - Гмыза! - повторил он громче. - Встречай гостей!

- А... - неопределенно протянул Витек, входя. - Здорово.

За последний месяц его отношение к Шестакову претерпело такие сильные изменения, что Витек начал всерьез задумываться - можно ли называть строгого начальника "Выборгских крысоловов" просто "Мишкой".

Следом за Шестаковым вошел Толик. Если бы Витек Гмыза имел обыкновение читать на досуге шедевры мировой литературы и иногда позволял себе литературные сравнения, он бы ни за что не сравнил Шестакова с Дон-Кихотом, но, несомненно, отметил бы громадное сходство Мухина с Санчо Пансой.

Поглядев зачем-то Толику за спину, Гмыза выждал несколько секунд, нерешительно прокашлялся и спросил Шестакова:

- А эти, ваши молодцы, сегодня не придут?

- Не-е, - Миша сел на стул по-домашнему, вытянув ноги, - выходной у них сегодня.

Гмыза поморгал белесыми ресницами. Он думал. Казалось: прислушайся хорошенько - и услышишь, как поскрипывают его мозги.

- Выходной? Так ведь вроде не воскресенье... Че, может, праздник какой, а я не знаю?

- Праздник, праздник, да только не про тебя. - Шестаков достал из кармана пачку сигарет и положил на стол. Сейчас он страшно нравился сам себе. - Иди ко мне в "Крысоловы", будут и у тебя выходные...

- А премии даешь? - жадно спросил Гмыза.

- Зависит от улова. - Миша старался не улыбаться. - Вот, например, во вторник прошлый ребята на "Академической" от-тлично поработали, план на сто пять с половиной процентов выполнили, - Витек слушал, вытянув шею, - так я им сразу - два ящика пива выкатил.

Гмыза выдохнул разочарованно:

- Пи-иво... А наличными не даешь?

- Даю, - весело согласился Шестаков. - Да ты не раздумывай, Грымза, дело верное! Да и поздно тебе раздумывать... В историю ты уже попал.

- В какую такую историю?

- Муха, покажи ему, - попросил Шестаков. Сам же он закурил, встал и начал прохаживаться по комнате, напевая что-то себе под нос и пытаясь изобразить чечетку.

- Вот. Прямо на первой полосе, - сказал Толик, подавая Витьке свежий номер "Часа пик". Миша, щурясь от дыма, наблюдал за Гмызой.

Под крупным заголовком "А мы не брезгливые!" помещался темноватый снимок второй бригады "Выборгских крысоловов". Шестаков настаивал, чтобы группу сфотографировали прямо перед выходом в тоннели. По этому поводу у него даже вышел небольшой спор с фотографом и корреспондентом. Газетчики требовали антуража, подвигов, "крутых ребят" на фоне убитых крыс. Шестаков стоял твердо: или "до работы", или никак. Ребята на снимке стояли веселой толпой, неловко засунув руки в карманы, и улыбались в объектив. Откуда-то сбоку таращил глаза застигнутый врасплох Гмыза.

- Это я, что ли?

- Ты. Нравится?

- Ух ты... - Витьку раздирали самые противоречивые чувства. И щенячий восторг при собственной физиономии в настоящей газете. И тихая паника: а вдруг маманя увидит? И действительно решит, что ее родной, скромный сынок Витя - один из этих, небрезгливых. Да в общем нет, сомнительно, до ихнего захолустья такие газеты не доходят. Туда и "СПИД-ИНФО" через полгода в лучшем случае добирается...

- Чего?

Мишка, оказывается, два раза что-то спрашивал.

- Ключ, говорю, от четвертой комнаты дай! А потом мечтай дальше.

- О чем это я мечтаю? - рассеянно спросил Витек, подавая ключ.

- Ну, не знаю, о письмах поклонниц, наверное.

- А что, вот если вот так, фотография в газете - могут написать?

- Конечно!

- Хм, а адрес откуда берут?

- Темный ты, Гмыза. Они же в адрес редакции пишут. - Шестаков стал в позу и с надрывом продекламировал: - "Здравствуй, дорогая редакция! Пишу тебе в первый раз, потому что влюбилась без памяти в парня, который у вас в углу фотографии, которая напечатана в номере... - Миша заглянул Гмызе через плечо, - от двадцать третьего мая. Прошу тебя, дорогая редакция, передайте ему, что я жить без него не могу и не сплю уже третьи сутки..." - Голос Шестакова дрогнул, Мухин затрясся от смеха, привалившись к стене, и Витька наконец очнулся:

- Ох, ну и трепло же ты, Шестаков!

- Почему трепло? Ты "Семь невест ефрейтора Збруева" смотрел?

Витек предпочел не продолжать разговор о поклонницах. Результат подобных шестаковских "подколок", особенно под хорошее настроение, известен заранее: нахохмит, набузит, натолкает полные уши лапши и уйдет. А ты сиди - дурак дураком, как помоями облитый.

Шестаков мельком взглянул на часы:

- Муха, сходи глянь, может, пришли уже, их встретить надо.

Гмыза моментально навострил уши.

- Кого это встречать? - глянул вправо, на полку. Чрезвычайно грязный, захватанный руками будильник показывал без четверти час. Ночи, прошу заметить. - Вы чего это приперлись в такую познь?

- Фу, Грымза, - Шестаков поморщился, - как можно говорить своим коллегам "приперлись"?

- Какой ты мне, на фиг, коллега? - почему-то разозлившись, огрызнулся Витек. - И зачем тебе ключ от четвертой?

Вот оно, самое сильное качество Шестакова. Другой бы прицепился, завелся, слово за слово, поговорили бы, как мужик с мужиком, в смысле - как равный с равным. А этот - нет. Глянул весело и небрежно, ни словечка не сказал, крутанул на пальце ключ и вышел. И вот, вроде бы не унизил... Слава Богу, нет в Мишке ничего от чистоплюя-интеллигента, который, даже если и сядет с тобой в рваных штанах - водку трескать, матом разговаривать, - все равно глядит не по-нашенски, будто тайну какую-то знает, а тебе ни в жисть не скажет... Нет, не унизил. Просто на место поставил. Ну и силища...

Вот и объявилась причина Мишкиного хорошего настроения. Двое крепких ребятишек в одинаковых черных джинсах и скромных серых курточках ("Эге, курточки-то на пол-лимона тянут!" - смекнул опытный Гмыза, любивший потолкаться по магазинам) втащили в коридор длинный ящик с яркими надписями не по-русски.

- Сюда, мужики, - распорядился Шестаков, открывая четвертую комнату. В общем, и комнатой ее назвать - сильно польстить. Так, чулан пыльный, два на три. Раньше спецуху здесь держали, инструмент кое-какой. А сейчас никому и дела нет, что там валяется, даром что дверь крепкая да замок целый.

Гмыза, вытянув шею, следил за диковинным ящиком и умирал от любопытства. Его небогатая фантазия, изрядно попорченная общением с цивилизацией, выдавала версии - одна другой страшнее.

Шестаков о чем-то коротко поговорил с одинаковыми ребятами, попрощался, кивнул Мухину: проводи. Потом обернулся, увидел любопытную рожу Витьки, предложил, подмигув:

- Ну что, Грымза, сам угадаешь, что здесь, или мне сказать, до чего ты додумался?

Гмыза неопределенно пожал плечами. Не мог же он, в самом деле, признаться Шестакову, что именно такой ящик видел в цирке, в 1976 году, когда приезжал с отцом в Ленинград на экскурсию. Очень красивую тетеньку, всю в ажурных колготках и блестках, положили в этот ящик, а потом распилили двуручной пилой. Маленький Витя Гмыза не спал после этого две ночи, несмотря даже на то, что тетеньку почти сразу вынули и она оказалась живой и невредимой.

- Небось думаешь, баба здесь? - заржал наглый Шестаков. Но, увидев обиженное Витькино лицо, сразу перестал: - Ладно, ладно, не буду больше. - Мишино великодушие сегодня не знало границ. - Иди, покажу, чего притащили. - Он небрежно сорвал мудреные защелки и откинул крышку.

Шестаков, конечно, предполагал, что Витька удивится. Но такой реакции предвидеть не мог.

Гмыза осел на пол и схватился руками за горло, как будто его душили. В глазах его стоял ужас.

- Эй, Гмыза, ты что? Муха, помоги! - крикнул Миша вошедшему Толику. - Вот чудила...

Вдвоем они растолкали обалдевшего Витьку, отвели в подсобку и усадили на стул.

- Чего это с ним? - спросил Толик.

- Понятия не имею. Увидел ружья и свалился. Вить, ты чего так испугался? Оружия никогда не видел?

Повороты и извивы логики, конечно, непредсказуемы, особенно если дело касается такого неординарного идиота, как Гмыза. Через пятнадцать минут, когда Витек уже мог впопад отвечать на элементарные вопросы, Толику удалось, воспользовавшись отлучкой Шестакова, вытянуть из Гмызы, что же его так напугало.