Чтение 17–й страницы книги ~Гиперборейская чума~

- Наврет,- веско сказал Коломиец.

- Не навру,- торопливо сказал Ященко.- Какой мне смысл врать?

- Чтобы выкрутиться. Так вот: выкрутиться вы не сумеете.

- Не понимаю, зачем тогда... А впрочем, ладно. Пойму по ходу. Не будем терять времени, у нас у всех его почти не осталось. Что вы хотите узнать?

- Всё, - сказал Крис. - Но сначала - противоядие.

Из записок доктора Ивана Стрельцова

Потом мне сказали, что я провел на грани жизни и смерти всего шесть часов. Наверное, извне это так и выглядело. Что - на грани. Что - шесть часов... Внутри же меня время шло по-другому: то ползло, то неслось, то возвращалось вспять.

Подобно воннегутовскому Билли Пилигриму, я получил возможность возвращаться в любую точку своей жизни и проживать ее заново бесконечное число раз. Зачем? Трудно сказать. Но для чего-то я десять, или двадцать, или больше раз возвращался туда, на раскаленную пыльную улочку Кабула, где и когда лежал, из последних сил зажимая развороченное плечо и не позволяя крови вытекать так быстро, как ей того хочется. Я лежал и смотрел в слишком высокое небо, а мой коллега Хафизулла торопился ко мне из ду-канчика наискосок, торопился медленно и безнадежно - так Ахиллес когда-то настигал черепаху... Мне почему-то казалось, что в те минуты я понял и почувствовал нечто главное, без чего вообще нет смысла жить дальше,- причем это главное можно изложить в семи словах... и вот теперь я возвращался и возвращался туда, стараясь уловить в пустоте эти семь слов, но заставал только боль, смертное томление и тоску.

Я возвращался в детство, в самые счастливые моменты, и оказывалось, что это убого, жалко, скучно и лишь иногда трогательно. А то, от чего у меня сегодняшнего захватило дух, я в детстве пропустил. Это был темный, заросший лилиями пруд. Берега его полностью скрывали гибкие плакучие ивы. Позади ив росли огромные деревья - вязы или дубы. Казалось, что кроны их готовы сомкнуться над водой. Под деревьями стояли две белые кружевные беседки. В одной беседке сидела красивая девушка и смотрела на то, как мы с отцом ловим рыбу. Меня тогда не интересовало ничего, кроме поплавка в ленивой вязкой воде...

Через месяц отец уйдет от нас к этой девушке. Еще через месяц они погибнут страшной смертью, и об этом я не буду вспоминать никогда.

Я долго бродил туда-сюда по тропе моей жизни - и вдруг обнаружил, что от нее отходят какие-то ответвления. От них исходил запах тревоги, заставлявший отворачиваться. Но наконец любопытства ради я свернул на одно из них. Эта тропа была каменистая и неудобохоженная, вела куда-то вверх между сухих колючих зарослей, и Я раза два успел пожалеть, что полез,- однако любопытство гнало...

Я оказался на плато, похожем на огромный, почти необозримый археологический раскоп - давно заброшенный, полузасыпанный песком. На дальнем его краю - в километре? больше? - громоздились какие-то постройки невнятных очертаний. На горизонте возвышалась как бы застывшая синяя волна - гора с одним пологим и одним очень крутым склонами. В небе кругами ходили белые птицы, похожие на исполинских чаек.

Чтобы дойти до построек, следовало спрыгнуть в "раскоп". Что я и сделал. Глубина была метра два, песок подался - и под ногой я ощутил что-то твердое.

Это был череп, похожий на ослиный (их я повидал достаточно),- но с маленьким носорожьим рогом! Я потащил его из песка, и следом за черепом вытянулась желтая массивная цепь с кулоном величиной в пол-ладони. Кулон изображал круг с четырьмя короткими лопастями. В круг вписан был рельефный насупленный глаз.

Украшение весило добрых полкило и в случае чего могло послужить нехилым оружием. Я так его и понес: петлей на запястье.

Со дна построек не было видно, но гора оставалась хорошим ориентиром. Без нее я заблудился бы сразу.

Метров через триста я почувствовал, что зверски устал. Даже не потому, что идти по сухому глубокому песку утомительно всегда, - нет. Что-то угнетало дополнительно - будто на плечи ложился весь вес небес...

Когда он показался из-за поворота, я не среагировал никак. Хотя, наверное, должен был испугаться. Заорать. Или что-то еще.

Это был человек в мохнатых штанах до колен, с чудовищными плечами и руками, которые, наверное, снятся Шварценеггеру в сладких несбыточных снах,- и с головой мамонта. Короткий хобот покачивался в такт ходьбе, лихо закрученные бивни почти заслоняли маленькие красные внимательные глазки без бровей, буйная рыжая шевелюра была расчесана на два пробора и по бокам аккуратно заплетена в толстые косы. Уши ниспадали на плечи.

В руке мамонт держал связку пивных банок и непринужденно помахивал ею.

- Чего, братан? - спросил он гнусаво. - Ку-марит тебя? Или в лом на жмура переучиваться? Или просто сушняк? На, ороси.- Он протянул мне банку пива.

Сначала мне показалось, что это дрянной миллеровский пивной напиток "High life", но потом я вчитался. Вместо "Miller" написано было "Millenium", а название мерцало: то "Half-life", то "Half-light".

- Ты не думай, ты пей,- сказал мамонт.- Тут если думать станешь, враз на мозги изойдешь, пить нечем станет.

- Тут - это где? - спросил я, не решаясь прикоснуться к напитку.

- Тут - это тут, - веско сказал мамонт. - Где бы ты ни был, ты все равно немного тут. И кто бы ты ни был. Поэтому можно говорить не только "тут - это где", но и "тут - это кто", "тут - это что", "тут - это зачем". Понимаешь?

Борхеса юзал? Так вот, тут - это сплошной Борхес. Непонятно, но здорово.

- А что это за гора впереди? Мамонт оглянулся.

- Да разве ж это впереди? - сказал он.- Это всегда. И даже уже немного позади. Это Олимп. А впереди у нас... н-да. Впереди у нас другие высоты.

- Ничего не понимаю,- сказал я.- Вот ты - кто?

- Ты лучше спроси, кто ты сам,- сказал мамонт.- Это куда интереснее.

Совсем недавно я побывал - в поисках все того же ускользающего всезнания - в сумрачном сером безысходном раннем утре где-то в Москве (еще в те времена, когда по вынужденной неопытности мы принимали интоксикацию за опьянение), я сидел на шатком табурете, облокотясь о немыслимо грязный подоконник (локоть соскальзывал, но я его тупо и упрямо утверждал), и смотрел за окно, со второго или с третьего этажа, как дождь падает на гаражные трущобы, на голые тополя, на прокисшую мусорную кучу, на засаленный асфальт... да, мне опять казалось, что я вот-вот пойму что-то самое главное, но... нет. Тоска и полное, предельное опустошение. Потом вдруг задребезжал обмотанный изолентой телефон, я машинально взял трубку и услышал жизнерадостное: "Иван, это ты?" Трубку я буквально обнял и сказал: "Крис! Как хорошо, что ты позвонил. Я тут сижу и не могу понять: кто я?"

- И кто же я? Мамонт расхохотался:

- Ты хочешь узнать величайшую тайну так вот запросто? Ну ты и циник! Да только чтобы приблизиться к ней, ты должен разгадать три загадки, исполнить три задания и выпить три банки пива. Вот тогда, может быть...

- А если не угадаю? Отчирик? - Я провел пальцем по горлу.

Он поднял хобот тем жестом, каким учителя поднимают указательный палец, объясняя что-то ключевое.

- Если ты угадаешь все правильно, ты будешь все правильно знать. Если ошибешься, ты будешь знать неправильно. Но при этом ты не будешь знать, правильно или неправильно ты о себе знаешь. И ложное знание приведет тебя к ложной жизни и ложной смерти. Тебе это надо?

- Нет,- сказал я.

- Ну так и расслабься. Не задавай лишних вопросов. Будь проще, и люди к тебе потянутся. Хи. Вон, кстати, уже кто-то идет...

Действительно, проваливаясь по колено в песок, брел оборванный человек с катушкой провода за плечами. Разматываясь, катушка наигрывала "Soul shadows" в аранжировке Манукяна.

- Опять этот, - вздохнул мамонт. - Звиняй, братан, пойду я. Держи краба.- Он протянул мне растопыренную корявую лапу. У основания большого пальца синели якорь и надпись: "Отпускаю тебе". Рукопожатие его, однако, было небрежным и скользким.

Человек с катушкой приблизился. На животе его, полуприкрытая лохмотьями, висела внушительных размеров кобура с длинноствольным револьвером.

- Что он от вас хотел? Я подумал.

- Да будто бы ничего. Пива предлагал.

- "Будто бы"...- передразнил он.- Ходят тут... Точно узнавать надо. Точно!

И он пошел дальше, всматриваясь в следы на песке. Вдруг оказалось, что следов этих множество...

- Постойте,- сказал я.- Кто он такой?

- Кто-кто... Мамонт без пальто.

- Ну, это я понял...

-- А чего вам еще надо?

- Подробности.

- Какие у нас, на хрен, могут быть подробности...- Он плюнул, отвернулся и пошел быстрее. Потом повернулся, махнул мне рукой и встряхнул красный провод, пустив по нему волну.

Я понял его и пошел за волной. Она бежала медленно - как раз со скоростью пешехода.

Так я добрался до пятачка зеленой травы. Посредине стоял легкий щитовой домик. Над крышей его протянуты были веревки и сушилось белье. Женщина в легком исстиранном сарафане спускалась оттуда. Она была молодая, но очень усталая.

- Тезей понимает, что охотиться на них бесполезно, - сказала она. - Но что нам остается делать? Размахивать руками? - Она откинула волосы со лба, но они тут же упали обратно. - Я предложила бы вам воды, но нужно идти на колодец...

И - протянула ведро.

Колодец был рядом, шагах в сорока. Бетонное кольцо, ручной насос.

- Только не смотрите вниз,- предупредила женщина.- Там такое можно увидеть...

И она жеманно хихикнула.

Разумеется, я посмотрел. Но увидел только поверхность воды, в которой отражались звезды.

Волна на проводе, которая меня привела сюда, тихонько лежала на песке, свернувшись петлей. Вдруг показалось, что она подмигивает мне.

- Спасибо,- сказала женщина, принимая ведро.- А вы, собственно, кто?

- Стрельцов,- сказал я.- Иван. Она вдруг побледнела и отпрянула.

- Вы... Ван? И - сын Стрельца? А я... а я... Непочтительная дрянь! - Она закатила себе пощечину.

- Что вы делаете?!

- Да, да... конечно... конечно... сейчас, одну секунду...

Она скрылась в домике и действительно через одну секунду появилась вновь: уже причесанная, накрашенная, в какой-то неимоверной полупрозрачной тунике...

- О мой господин... - прошептала она приоткрытыми губами.

- А вот этого не надо,- сказал я.- Руссо туристо. Облико морале.

Похоже, она оторопела. Потом - засмеялась.

- Не может быть, - сказала она. - Тысячу лет здесь никто "Руку" не вспоминал.

- А что здесь вообще вспоминают?

- Ах, да я ведь не об этом...

- И все же?

- Ну... не знаю. Хопитов взять - они много чего цитируют, да нормальные люди их понять не могут. А вы не из Асгарда, случайно?

- Нет.

- У меня подруга в Асгарде. Тревожусь я за нее...

Она посмотрела в небо. Темная суставчатая туча, выпуская впереди себя длинные крюки и когти, ползла по направлению к горе. Еще не был слышен, но предугадывался гром. - - Вот! Вот опять. Чего неймется...

- Я пойду. До свидания.

- Зачем? Не надо! Будьте здесь! Тезей уходит каждый день - биться с чудовищем. А чудовище приходит ко мне...

- Мамонт?

- Он и мамонт, он и бык... Ой, что я сказала! Так нельзя. Он узнает, и все пропало...

Испуг и дрожь ее были слишком театральными. Любительская сцена.

- Я бы тоже уехала в Асгард. Правда там славно? Эти стены... Такое чувство защищенности... ни с чем не сравнимое... А здесь? Песок...

- Почему же вы здесь?

- Говорите мне "ты", господин. Я должна это слышать. "Ты". Скажите же так!

- Почему ты здесь?

- Ангрбода зла на меня, господин. Я боюсь ее гнева. Она превратит меня в козу.

- За что?

- Я узнала ее мужа! Он на самом деле никакой не Локи! Он - Ешитекей!

- Эшигедэй? - попробовал уточнить я, но женщина замахала на меня руками:

- Не говорите вслух! Он услышит!

- А тебя, значит, не услышит?

- Но я же молчу.

Я тоже замолчал - в короткой оторопи.

- Это я понял... Скажи-ка мне лучше вот что...

Она стремительно закивала:

- Да-да. Змей вовсе не соблазнял Еву. Это придумали потом, в оправдание всему. Змей укусил ее, и она умерла. И Адам упросил богов пустить его в Аид, чтобы найти ее там среди теней. Но ему запретили оборачиваться, когда он доведет Еву наружу! Ева вскрикнула, когда наступила на горящий уголь, и Адам бросился к ней. Это было перед самым выходом из Аида, там все медленно и жарко тлело, и раскаленные края прохода светились впереди багрово - и виден был сквозь него райский сад. Но нет - Ева не могла покинуть Аид. И тогда Адам остался с нею, чтобы в поте лица добывать хлеб свой... Когда ты увидишь женщин, танцующих на углях, знай: они готовятся пройти сквозь те врата обратно в мир живых. Но их некому выводить...

Минут через двадцать доктор уже не казался мертвецом. Он порозовел, губы увлажнились, дыхание стало ровным. Время от времени на щеке дергалась какая-то жилка.

Ираида молча сидела возле него, держа за руку. Дед Григорий молча постоял рядом, легонько потрепал ее по затылку и отошел к брату - погуторить.

Между тем Коломиец метался внутри себя, как зверь, обманом запертый в клетке. Как профессионал, он знал, что "на спецоперациях ждут дольше, чем живут в раю. Дж. Ле Карре" - такой плакатик висел в его кабинете. Такими изречениями, вначале исполненными от руки плакатными перьями, потом - заделанными под трафарет, а в последнее время вылезшими из темной щели дорогущего цветного принтера (Коломиец попытался вспомнить, использовался ли принтер для Других целей, и - не смог...), снабжал агентство его зам Всеслав Пак, московский полукореец, давний и верный помощник... предатель. С его подачи все и произошло.

Да... Весь этот безумный вечер - сначала успокаивая и просто удерживая буйно сходивших с ума старушек, потом - обнимаясь с братом упавшим как снег на голову, потом - в тяжелом, тревожном, вязком ожидании непонятно чего,- Коломиец не переставал думать о событиях сегодняшнего позднего утра, уже безумно далеких, но все еще очень болезненных... и чем больше он думал, тем вернее приходил к выводу, что дело нечисто.

Никаких конкретных зацепок. Что-то в интонациях. В тягостном недоумении, которое иногда прорезывалось у того же Пака. В чем-то еще.

Но без Криса не разобраться, наверное...

У Криса же голова сейчас забита совсем другим. Не стоит отвлекать. Вон, сидит, слушает...

Из записок доктора Ивана Стрельцова

Сфинкс был толстенной бабищей лет шестидесяти, одетой в какие-то идиотские жестяные доспехи. Она восседала на каменном троне, держа в правой руке здоровенный мушкет, а по левую руку от нее молча стоял лев.

- Ван, сын Стрельца? - мутно ощерилась она на меня.- Наслышана о твоих подвигах... И что дальше?

- Я хочу вернуться на свою тропу. Мне надоело здесь.

- Хе-хе-хе-хе-хе... Может быть, я пропущу тебя, козлик. А может, и нет. Давай поиграем?

- Ты будешь убегать, а я догонять?

- Ты будешь догонять, если будешь догонять. А если в натуре не догоняешь, то и убегать бесполезно. Начнем?

Не дожидаясь моего ответа, она легонько стукнула прикладом мушкета по каменному основанию трона. Звук был гулкий.

- У кого из живущих лиц больше, чем у Януси? - провозгласила она громко и торжественно.

- У сторожа,- сказал я.

- Ты знал...- Она скривилась обиженно.- Ладно. Еще одна загадка. Зимой и летом одним цветом!

- Забор. Корова. Портвейн.

- А вот и не угадал!

- Говно,- продолжил я логический ряд. Она опять расстроилась. Потом попыталась хлюздить, но я это пресек - и, что характерно, лев посмотрел на меня одобрительно и даже под мигнул.

- Ну, все! - наконец провозгласила она.- Последняя загадка. Угадываешь - идешь, куда хочешь. Нет - остаешься, остаешься, остаешься... - Она почти не двигалась, но при этом как-то ухитрилась потереть ручки.- Оно никогда не кончается, его всегда не хватает; его нельзя родить, его легко убить; где его много, оно стоит, где мало - несется вскачь; его часто крадут, но никогда не возвращают украденное...

- Время, - сказал я.

- Да, время...- Она кивнула, а глаза ее неожиданно погрустнели и похорошели.- Время. Жаль, ты дослушал только до середины. Нетерпеливый... Что ж. Иди. Путь свободен.

Просить, чтобы она продолжала,- было бессмысленно...

- Могу теперь я спросить, мудрая?

- Как хочешь.

- Почему две змеи обвивают посох? Две, а не одна? И почему смотрят в разные стороны?

- На самом деле ты хотел спросить не это, и потому нет смысла отвечать... Ступай. Когда поймешь, что ты хотел спросить, - я встречусь тебе, Но это будет только однажды...

Антон Григорьевич рассказывал, словно диктовал то ли доклад, то ли протокол: сухо, точно, емко. Знаком был с этим делом.

...Именно ОКБ-9бис - возможно, на пару с кем-то еще, Вождь не доверял никому и всегда использовал перекрестные проверки - получил доступ к огромным наработкам "Аненэрбе" в деле модификации личности: в частности, к утаенному от Нюрнбергского трибунала архиву малоизвестной "Организации Айскопфа". Организация эта формально подчинялась рейхсминистерству народного просвещения и пропаганды и имела, помимо всего прочего, небольшой детский концентрационный лагерь под Яблоницей, что неподалеку от Братиславы. Однако доктор Геббельс, скорее всего, обеспечивал лишь "крышу" этому странному предприятию...

Всего через год Антону Григорьевичу удалось воспроизвести многие достижения немецких коллег: в частности, нехирургическим путем отключать на длительное время участки коры головного мозга, простыми светозвуковыми механизмами вызывать тотальную дезориентацию человека в пространстве, времени и собственной личности, стирать оперативную память и вводить ложные воспоминания. Кроме того, внося в партитуры и записи популярных музыкальных произведений (увертюры к "Хованщине" Мусоргского, арий князя Игоря и Кончака, "Половецких плясок" и нескольких других фрагментов из оперы Бородина,

"Наталки-полтавки" Лысенко, "Полонеза" Огинского кое-каких песен в исполнении Бунчикова и Нечаева...) некоторые тщательно выверенные искажения, удавалось подсознательно внушать слушателям те или иные ЭПС (эмоционально-поведенческие схемы): тревогу, тихую радость существования, бдительность, трудовой энтузиазм... С начала сорок седьмого года эти произведения транслировались регулярно, способствуя налаживанию мирной жизни. Но, как оказалось, далеко не все желали этого. Так, например, опера Вано Мурадели "Великая дружба" оказалась настоящей адской машиной! Антон Григорьевич просто не мог поверить, что знаменитый заслуженный композитор способен был сам составить такой коварный план: скорый распад СССР и создание на его обломках Великой Грузии, включающей в себя республики Закавказья, Северный Кавказ, Черноморское побережье до Одессы включительно, Кубань, Дон, Астраханскую область... Композитор, ознакомившись с данными экспертизы, чуть не предался Кондратию, а оклемавшись, вспомнил, что многие из ПИ ("повелительных интенций" - так именовались характерно действующие звукосочетания) были нечувствительно навязаны ему слепым шарманщиком, буквально каждое утро играющим под окнами. На поимку шарманщика были брошены немалые силы, но его и след простыл. Свидетели утверждали, что был он худ и, скорее всего, татарин.

Оперу, само собой, "директивные органы" тут же запретили специальным постановлением, а в секретном протоколе, доведенном до сведения руководства Союза композиторов под роспись, добавили, что две ноты: ми-диез и до-бемоль - при написании новых произведений использовать запрещается категорически; Главлит обязан был теперь следить еще и за этим...

Три следующих года прошли весело и плодотворно: уже практически была готова к реализации новая система подготовки офицерских кадров, в которой главный упор делался на разветвленную сеть военных санаториев с обязательным лечением электросном, - в действительности же это были краткие, но весьма насыщенные гипнопедические курсы адекватно русифицированного "бусидо", самурайского кодекса; начинался век телевидения, и Антон Григорьевич много внимания уделял созданию ПИ для визуального восприятия; кроме того, он широко экспериментировал с растительными алкалоидами, вызывающими расщепление восприятия, и слаботочными микроволновыми эжекторами, пытаясь создать полностью управляемые галлюцинации,- эти опыты удались лишь частично и дали не вполне объяснимый результат: добровольцы, использовавшие для "расщепления" смесь экстрактов грибов Boletus luridus Schaff, Boletus lupines Gaffe и Boletus Sa-tanas Lenz, после облучения микроволнами зоны правополушарного гиппокампа обрели устойчивую склонность к ночному образу жизни, поеданию сырого мяса и длительному быстрому бегу на четвереньках. Если днем они в находились в несколько заторможенном, но вполне адекватном и управляемом состоянии, то с наступлением темноты рвались в лес, сбивались в стаю и травили зайцев, которых на полигоне было видимо-невидимо. Эффект не исчезал со временем, а лишь усугублялся - и, что хуже всего, начинал передаваться контрольной группе, грибков не пробовавшей и излучения не принимавшей. Это было поразительнее всего. Кончилось тем, что полтора десятка участников эксперимента сбежали с территории полигона и скрылись в лесах...

Но эта неудача не обескуражила смелого экспериментатора, и он приступил к изучению самого интересного, что только мог вообразить: момента перехода живого в мертвое - со всеми возможными приложениями к теме. Так, например, с помощью некоторых терапевтических и физических воздействий удавалось поддерживать иллюзию жизни в совершенно обескровленном организме; если это был человек, с ним можно было даже общаться. Своевременная компенсация кро- вопотери иногда позволяла вернуть организм к нормальной жизни... Неожиданно для себя Антон Григорьевич, проводя эти, казалось бы, крайне полезные для дела государственной безопасности научные изыскания, наткнулся вдруг на некий невидимый и необозначаемый, но очень плотный информационный барьер, окружающий Институт экспериментальной медицины. Когда он попытался упорствовать, ему вежливо объяснили, что тема эта уже разрабатывалась, привела к нежелательным последствиям - и вообще неспроста же расстрельная процедура с некоторых пор унифицирована: пуля в затылок, с обязательным разрушением моста и четверохолмия...

Такого рода намеки весьма остужают энтузиазм.

...Слепой татарин-шарманщик, оказавшийся вовсе не слепым и не татарином, пришел сам. Буквально с порога он заявил, что является перебежчиком из "конкурирующей фирмы", работающей на этой же ниве: создании Нового Человека. По его словам выходило, что конкуренты слишком глубоко прониклись оккультными началами Третьего Рейха и лелеют нацистский заговор против советской власти. Владея технологиями модификации массового сознания (в основном через печать: очертания шрифтов, назойливое повторение звукосочетаний наподобие "ющуюс" и "вств", имеющих небольшую, но заметную при частом массированном применении силу инканта-ментума, характерный стиль заголовков статей и заметок), они уже начали нагнетание антисемитских настроений - пока лишь в качестве тестовых испытаний методики. Захват власти должен произойти в пятьдесят четвертом году, в марте, ровно через год после смерти товарища Сталина. К тому времени в стране будет царить тщательно организованный хаос, небольшая поначалу война на Дальнем Востоке станет ядерной и потребует невиданного расхода сил и средств, Генеральные секретари будут сменять друг друга с частотой пулеметной очереди... Ваша личная судьба, товарищ Яценко, печальна: вас ликвидируют сразу после смерти товарища Сталина как одного из немногих специалистов, представляющего реальную угрозу для заговорщиков. Чтобы вы не сомневались в моей личной компетентности, вот вам таблица событий на ближайшие десять дней. Через десять дней мы с вами увидимся, и, если у вас останутся малейшие сомнения, можете сдать меня кому хотите...

Эти десять дней потрясли внутренний мир Антона Григорьевича. Вначале он пытался искать рациональные объяснения, потом - отказался от этого безнадежного занятия. Совпадало все: результаты футбольных матчей и содержание дипломатических нот, прогнозы погоды и сообщения об очередном авиационном рекорде. Допустим, теоретически можно было заставить все команды сыграть именно так, как было предсказано, знать заранее лауреатов Сталинской премии, убедить Днну Зегерс именно так откликнуться на злодеяния клики Тито, и даже погоду, наверное, можно было угадать или уговорить - но президент Трумен или премьер Бидо вряд ли участвовали в этом заговоре... равно как сбитый трамваем "А" служитель культа Илья Архипович Вельяминов, отделавшийся переломом левого плеча (если бы насмерть, было бы понятно...), пионер Тимофей Забияко, вызволивший из дыма и огня девочку Наталию и ее бабушку Павлу Илларионовну Мишулькину, а главное - безымянные девочки в бантиках, вытаскивавшие пеналы с циферками, из которых составлялись номера выигрышных билетов денежно-вещевой лотереи: Антон Григорьевич специально пришел на розыгрыш, чтобы увидеть все своими глазами. Десять номеров, написанных перебежчиком, полностью совпали-Пришлось наступить на горло здравому смыслу - и просто поверить. Тем более что это было только начало.

...План, родившийся в результате почти полугодовых поисков, проверок и рассуждений, был прост и сокрушителен: поскольку никакая интрига по устранению конкурентов стопроцентного результата не обещала, а личный риск все равно оставался чрезмерно высоким, Антон Григорьевич решил уничтожить все направление как таковое. Запущенная им кампания против кибернетики была менее шумной, чем громкие вопли и заклинания адептов мичуринской агробиологии, и менее эффектной, чем прошлогодняя языкознатническая война - хотя там почти сразу применили сверхбомбу, и воевать стало не с кем,- но куда более результативной. Понимая, что просто разгоном учреждений и отдельными посадками отдельных профессоров проблемы не решить,- не те люди работали в кибернетике! - он прежде всего позаботился о создании в умах высшего руководства настроений предпанических: ну, если не успеем, то всё!.. В результате конкуренты - а их оказалось не один и не два, а сразу семь! - были разгромлены наголову, почти все специалисты физически уничтожены, мелкая сошка рассована по лагерям, техника демонтирована, документы уничтожены. Свое детище, ОКБ-9бис, он на глазах у всех задушил своими руками... справедливости ради - не насмерть: "девятка" пополнилась специалистами другого профиля и занялась телеуправлением.

Правда, в то время Антон Григорьевич был уже полноправным членом "Асгарда", полновластной и всезнающей группы, поставившей себе целью: не допустить искажения ленинского плана построения коммунистического общества и замену диктатуры пролетариата железной диктатурой партийной олигархии. Именно их агентом был татарин-щарманщик, он же перебежчик - Мурадов.

Антон Григорьевич не слишком хорошо представлял себе масштабы этой организации. Как он подозревал, ядро ее было крошечным и хорошо законспирированным, зато число людей, прямо или косвенно, сознательно или "втемную" работающих на нее,- огромно. Фантастическое умение просчитывать близкое будущее с такой точностью, как будто в нем побывал, гарантировало полную безопасность организации; помимо этого в ее распоряжении было чудодейственное средство под названием "драконья кровь", останавливающее процессы старения и спасающее от тяжелейших, обыкновенно смертельных ран. Антон Григорьевич получил его во время проведения своей операции - поскольку риск покушения был весьма велик - и лет двадцать спустя... но об этом потом. И вот пожалуйста: кто скажет, что ему восемьдесят пять лет?

Со временем Антон Григорьевич понял сам (да и Другие подсказали, когда время дошло до большей откровенности), что на коммунистическое будущее "Асгарду" начхать, а вот создания мощного и реально функционирующего государственного контроля действительно над каждым рублем и каждым человеком - он опасается. Потому что в этом случае деться ему будет некуда...

Но все это происходило за кулисами жизни, а на виду - Зоечка Яценко, отучившаяся в Москве и проработавшая пару лет в каком-то "ящике", вернулась в родной тамбовский дом, да не одна, а с мужем, заметно старше ее, но крепким, представительным мужчиной, похожим по виду на лектора новомодного общества "Знание". Жили они не то чтобы на широкую ногу, но со столичным шиком, заводили знакомства, часто принимали гостей - при том, что ни он, ни она на работу так и не устраивались; на вопрос же управдома муж молча показал ему некую красную книжечку, подержал перед носом и спрятал.

От книжечки отчетливо пахло минимум "червонцем"...

Никто ничего не знал, но его стали считать секретным физиком на пенсии. Малочисленные давние подружки Зоечки именно на счет секретной физики отнесли тихую секретную жалобу бедняги: муж ее был полнейшим и законченнейшим импотентом...

А в остальном, как пел Утесов, все хорошо, все хорошо. И даже более чем. Через год Антон Григорьевич с благословения первого секретаря и председателя облисполкома затеял строительство охотничьего домика - километрах в двадцати пяти от города, вниз по реке Цна. Домик больше напоминал поместье конца прошлого - начала нынешнего века (оно тут и стояло, чего уж... вон какой фундамент остался...): с прудом, мостиком через пруд, раскидистыми ивами по берегам, немыслимыми дубами вокруг... беседки на берегу, мраморные статуи среди деревьев, дом с бельведером...