Чтение 18–й страницы книги ~За право летать~

- Предатель? - У Юльки пересохло в горле. - Кого он предал? Кого?

- Кого-кого... Своих, кого же еще. Детонаторы фальшивые, ясно? Я случайно засек. Учебные они. Там маркировка на них специальная. Так кто он после этого?

Юлька втянула воздух. Выдохнула. Сердце, на секунду остановившееся, заколотилось.

- Так ведь так и было задумано, - сказала она. - Чтобы те, - она коротко вздернула лицо вверх, - были уверены, что все по правде. А как они узнать могут? Спросить кого-то из нас. Знаешь, как они умеют... И мы должны быть уверены, что взрыв будет. Что все по-честному. А вы теперь...

- Бу спока, - сказал Иван, ухмыляясь. - Все и будет по-честному. Мы свои детонаторы поставили. Настоящие.

- Двенадцать штук, правда, - вмешался третий, Петр. - У нас всего двенадцать было. Но и этого хватит.

- Так вы хотите... взорвать?

- А ты хочешь сдаться?

- Но марцалы не собирались взрывать город! Они только хотели этим козырнуть. Вы что, ребята! Это же марцалы. Это же... наши! - У неё не нашлось другого довода.

- Значит, ты хочешь сдаться, - как бы не слыша её, сказал Петр. - Значит, ты такая. После всего... после пацанов сгоревших... Ты сама-то кто? Слухачка щипаная, придонный персонал. Тебе-то все одно ничего не грозило...

- Не заводись, - сказал Антон. - Она ничего такого не сказала.

- Нет, сказала. Сказала, что хочет сдаться.

- Не сказала.

- Сказала, я сам слышал.

- Ничего ты не слышал. Уймись. А ты, - повернулся он к Юльке, - тоже думай. Откуда ты можешь знать, что они хотели, чего не хотели? Телепатка, что ли?

- Немножко, - соврала Юлька. - Я знаю, когда говорят правду.

- Ну и?..

- Барс мне именно так и сказал: козырнуть. И я поняла, что это правда.

- Врешь, - беззлобно сказал Антон. - Вот я точно знаю, когда врут. Меня ещё весной начали раскачивать. И сказали, что потом сильнее раскачают. Почему мы этого Барса и заподозрили...

- Откуда у вас детонаторы?

- Со складу, вестимо, - хмыкнул, Иван. - Откуда ещё детонаторы берутся?

- Мы их давно скребанули, - пояснил Антон. - Рыбу глушить хотели. А видишь - для настоящего дела понадобились... Барс - предатель. - Он резко изменил тон, глаза его сузились. - Он хочет сдаться. Их несколько таких. Хотят остаться на Земле.

- А... остальные?

- Ну... если Империя захватит Землю... Чего им тут делать? Коров пасти? Будут биться до последнего, а потом - взорвут все к чертовой матери.

- Взорвут нас... и смотаются... Так, по-вашему?

- А зачем нам жить? - тихо спросил Петр. - Нам и сейчас-то особенно незачем жить, а под Империей... Или тебе это все по барабану?

- Не задирайся к ней, - сказал Антон. - Она ещё ничего такого не сказала.

- Ну так подумала!

- И не подумала, - сказал Антон. - Так вот, слушайте меня. Если Барс вдруг позвонит и скажет, что отбой и все такое... Он же Предатель.

- Значит, надо взрывать, - сказал Петр.

- Не сразу... Мы просто не выйдем из бункера. Потребуем адмирала и все ему объясним.

- И что? - недовольно спросил Петр.

- А то. Сейчас власть у нас, вот на этой самой кнопке. Мы втроем - или ты с нами? тогда вчетвером - сможем дежурить круглосуточно много дней. Или месяцев. Потребуем, чтобы имперцы убрались навсегда. И если они сунутся хоть раз... хоть на самую глухую окраину... тогда - взрывать. Вот тогда, Петька. Только тогда. Понял меня? Только тогда.

- Понял... - протянул Петр.

- Бесполезно это, наверное, - сказала Юлька. - Ну сотрем мы в порошок Питер. А остальные города? Они же останутся.

- А сейчас во многих местах при кнопке сидят решительные пацаны, - сказал Иван. - Ты про "Шрапнель" слышала?

Юлька слышала. "Шрапнелью" называлась широко известная "секретная" организация, объединяющая гардемарин КОФ из разных школ и даже разных стран. Они переписывались, устраивали какие-то встречи, съезды - в общем, производили большой шум... Юлька была уверена, что все это нельзя принимать всерьез. Да и Санька... он тоже так говорил.

- Слышала, - сказала она.

- "Шрапнель" - это так, вроде обертки, - сказал Иван. - А вот что у неё внутри есть - это серьезно. Это решительные пацаны. И такой вариант мы с ними обсуждали.

- И не только такой, - сказал Антон.

- Не только, - согласился Иван. - Но пока что в работе - этот.

Юлька опустила голову. Все стало ещё безнадежнее, чем было раньше.

- Развяжите меня, - сказала она. - Я с вами.

Они заходили на посадку и касались полосы с интервалом в сорок секунд: девятка "Арамисов", два "Портоса" и две "Звездные птицы" - последние, кто ещё оставался в небе. Тридцать три пулковских корабля к этому времени уже вернулись на землю - на саму базу, на запасные полосы, на чужие (и даже весьма отдаленные) базы; кто-то сел просто в чистом поле, прорыв трехметровой глубины траншею, кто-то - на шоссе... Возможно, к вечеру объявятся ещё несколько пилотов - какая-то надежда оставалась. Возможно, их будет человек десять... Из тех, кто сумел приземлиться, почти половина имели дозу свыше ста рентген, причем четверо из них - под тысячу. Их вытаскивали из кокпитов словно обваренных, с красной вздувшейся кожей, с выцветшими глазами, малейшее прикосновение вызывало боль и кровоподтеки. Немедленно на вертолетах облученных перебросили в госпиталь; туда же на служебном глайдере сейчас отправлялись семнадцать человек из преподавателей, наземного персонала и гардемарин начального класса, которые согласно картотеке годились в доноры костного мозга - это нужно было ребятам на первые двое-трое суток, пока в репликаторах не вырастут в достаточном количестве клетки их собственного костного мозга. Капитан первого ранга Геловани попал в число доноров и был этим почти счастлив...

Сегодня Геловани испытывал вот это "почти счастье" во второй раз. Первый был - когда он понял, что вторую волну поднимать в небо не нужно, что имперцы уходят, уходят!..

Размеры потерь стали известны позже. То, что они будут огромны, Геловани понимал ещё до начала сражения; так оно и оказалось: земляне и марцалы потеряли примерно четверть взлетевших кораблей - больше тысячи единиц. Но потери Пулкова были - три четверти! Насколько он знал, больший процент потерь выпал только на долю норвежско-шведской эскадры, по которой пришелся самый первый удар врага - над Северным полюсом. Из девяноста тяжелых "СААБов" вернулся только один... Пулковцам же подвернулась самая крупная из замеченных имперских группировок; и там же, в их боевых порядках, произошел мощнейший взрыв, оцениваемый этак примерно в полторы-две гигатонны. Природа взрыва была пока неясна...

Именно после этого взрыва имперцы начали выходить из боя вверх, разрывать огневой контакт - и на высоте примерно две тысячи километров исчезать, уходить из нашего пространства в другое, свое, недоступное для нас субпространство, или просто "суб", - так его называли все.

- Кого-то ещё ждем? - спросил Геловани врача базы, Софью Михайловну Табак по прозвищу Мальборо, давнего надежного боевого товарища, с одной стороны, и очаровательную женщину, за которой он второй год не слишком уверенно ухаживал, - с другой; она стояла рядом с ним и, как и он, смотрела на садящиеся кораблики. Лицо её, матово-белое (она не переносила прямых солнечных лучей, поэтому всегда носила широкополую шляпу-стетсон; от этой шляпы, а не только от фамилии, произошло её прозвище), было непроницаемым. Все мы зачем-то держим лицо, подумал Геловани, а если разобраться... Недавний налет на морг выбил его из колеи - похоже, надолго.

- Да, - сказала Мальборо, не отрывая глаз от дальнего конца посадочной полосы. - Марцалы сообщили, что один их пилот тоже может быть донором.

- Кто?

- Не знаю.

- Еще не сел?

- Тоже не знаю...

Геловани окинул взглядом стоянки. Высокие кили "Звездных птиц" были видны издалека. Раз, два, три... и вон, далеко, ещё один. Сели с полчаса назад. Пилоты, наверное, отчитываются...

Сел последний "Портос". "Звездные птицы" низко прошли над полосой, покачали, крыльями и ушли в небо. На свою базу.

- Можно ехать, - сказала Мальборо.

- Бегут, - показал Геловани. - Наверное, к нам. От Центра управления стремительно бежали трое: тощий марцал в летном серебристом комбинезоне и с ним двое: адъютант начальника Школы каплей Швецов и какая-то девочка из бригады симпатов. Марцал и девочка молча вскочили в глайдер, а запыхавшийся Швецов бросил руку к пилотке:

- Господин каперанг, вас срочно к адмиралу! Срочно! "Тревога один-аз"!

- Понял. - Геловани обернулся к Мальборо: - Жаль. Если освобожусь, нагоню вас.

И он бросился за Швецовым, точно зная, что от такого темпа бега скоро прихватит селезенку: не молоденький. Сердце и легкие спокойно выдерживали все, что он им задавал, а вот селезенка капризничала. Но "Тревога один-аз" требовала мгновенной явки на боевой пост - то есть в Центр управления.

И еще: из-за очередного появления в небе имперских кораблей "Один-аз" не сыграли бы. Сыграли бы "Один-веди" - в крайнем случае. Должно было случиться что-то более масштабное... или неожиданное.,,

Чертов Липовецкий. Накаркал... как-то очень молча, про себя, но вот как Бог свят - накаркал... ничего такого не говорил, но думал, паршивец...

Вбежав в зал Центра, Геловани автоматически кинул взгляд вверх, на карту - но карта была темна и пуста, кто-то выключил даже планетарный проектор, рисовавший на ней созвездия. Никаких данных не поступало, все колокольчики погибли, и сколько пройдет недель, прежде чем снова удастся засеять небо...

Не о том думаю, не о том.

В левом боку заболело мгновенно и отчаянно - будто ткнули кортиком. Стоило усилий не согнуться.

Адмирал, большой, как белый медведь, размашисто шагал ему навстречу, держа в каждой руке по мальчишке-пилоту.

- В предполетную, Данте Автандилович, - пробасил он. - Тряхнем стариной.

- Простите, Игорь Викентьевич?

- Летим на разведку. Мы с вами. Вот вам пилот. - Он подтолкнул к Геловани одного. - Ребятишки не разглядели, что там и как. Визиблы снимать я запретил, а в них оказалось ни черта не видно. Полетели, посмотрим глазами. После Смолянина... теперь во все можно поверить...

- Так все же - что там? - И, не дождавшись ответа от адмирала, посмотрел на пилота. Фамилию его он помнил - Джункаев, - а вот имя забыл. Имя было какое-то простое и вместе с тем замысловатое. - Что там такое вы нашли?

- Может, померещилось, - сказал пилот. - Мы уже уходили, когда вдруг это заметили. А строй оставлять командир запретил.

- Так что именно? Не томи душу.

- Простите, господин каперанг! Я только хотел сказать... я не уверен, что мы это видели, потому что от взрыва сначала почти ослепли, а потом ещё добивали крейсер... В общем, могло и показаться. Но вроде как... как маленькая планета. Видно было примерно так же, как Луну видишь, когда на неё специально не смотришь. А специально посмотреть не получилось, потому что мы уже уходили...

- Маленькая планета?

- Так точно, господин каперанг. На высоте около двух тысяч. Мы были ниже поясов, так что это не глюк... наверное.

Геловани наконец вспомнил, как зовут мальчика. Исса. Но не сын плотника и не сын крестьянина, а сын офицера...

Не поэт и не пророк, а художник. Это его рисунки висят в общежитии пилотов.

- Хорошо, мичман, - сказал Геловани. - Сейчас подлетим и посмотрим.

- И захватите фотоаппараты, Данте Автандилович, - полуобернувшись, сказал адмирал.

Можно было не напоминать: Геловани никогда не поднимался в небо без фотоаппаратов или кинокамер. И - без приличного бинокля. Все это хранилось в его шкафчике.

Забравшись в свой старый, ставший несколько тесноватым комбинезон, вдохнув травяной запах антисептика, которым пропитывали скользкую сетчатую подкладку, Геловани ощутил легкий вибрирующий ток в нервах: уж очень хотелось в небо. Адмирал забирался в комбинезон кряхтя - и с помощью Швецова.

- Задницу отрастил, - пожаловался он Геловани, когда они уже шли к выходу на летное поле. - Перед ребятишками неудобно. Что делать, не знаю. Как меня Марья терпит, не понимаю...

Марьей звали молодую жену адмирала, модельных форм красавицу, на полголовы его выше. Причем, что было Геловани приятно, нравов она была строгих и честь мужа блюла неукоснительно.

- Она же вас не за задницу полюбила, Игорь Викентьевич, - пожал плечами Геловани. - Стало быть...

Они вышли на поле. Вдоль полосы ровно, без порывов и завихрений, летел холодный сыроватый воздух, натянутый с моря. Огромная, черная с подошвы туча как бы стекала от космодрома в сторону города, и даже высокие окраинные дома, обычно хорошо видимые, сейчас скрывала лилово-серая завеса дождя. Вот костерят-то нас сейчас питерцы, подумал Геловани, то разгуляй им устроили, то потоп...

- А почему антигравы не выключили? - повернулся адмирал к Швецову. - Или отбоя не слышали?

- Не знаю, Игорь Викентьевич. Сейчас позвоню... - Адъютант дернулся обратно, но адмирал остановил его:

- Потом, Егор. Разберемся, когда вернусь. Оно и правильно, что не выключили. Пока пусть побудет так... - И обернулся к Геловани. - Обоюдность должна быть? Мы их не видим, так уж и они нас пускай не видят...

Подкатил микроавтобус. Вдали, у главного стартового стола, уже стоял один "Портос"; второй тянули трейлером. Адмирал по примете пнул покрышку колеса и полез внутрь тесного салона.

Ей сказали: ладно, поспи пока, - и Юлька с готовностью свернулась на пластиковом матрасе, с головой укрывшись синим гардемаринским одеялом. Кто-то, пока они ползали по штольням, перемешивая старую грязь, натаскал в бункер спальных принадлежностей, кой-какой еды - в основном концентратов, - воды в бутылях, даже биотуалет поставил - за пластиковой занавеской. В общем, позаботился...

Происходящее не желало укладываться в голове.

С презрением к себе она отметила, что думает о Саньке мало, редко и без волнения. Она не разлюбила его... но Саньку заслонило все остальное. И как теперь быть? Все вернется? Она не знала... раньше такого с нею не было... Но все это были мысли и чувства необязательные, какого-то третьего плана. А на первом держалось: предатели... предатели... все - предатели!

Барс предает своих.

Марцалы предают нас...

Она уже научилась произносить эту фразу. Сначала - с ужасом, потом - просто, как данность.

Но тогда получается, что Барс - наш. Он подменил детонаторы, чтобы даже при каком-то несчастном случае у них ничего не получилось... кто же мог предполагать...

Она уже делила: он и они. Вернее, он и ещё несколько с ним - и все остальные они. Друзья и враги.

Враги ещё худшие, чем имперцы, потому что только что притворялись лучшими друзьями...

Враги - потому что Барс против них. Барс, при одной мысли о котором в горле вспухал горячий комок. И он - в опасности, потому что не знает, что мины - настоящие. Он будет думать, что они холостые...

Надо что-то придумать, надо как-то сообщить ему об этом!

Барс...

Она любила его так, что почти теряла сознание.

Приказ раскрылся перед Машей, когда она уже перестала этого ждать. Впрочем, она просто потеряла ощущение времени. То есть она могла напрячься и посчитать, сколько минуло дней, часов, минут - с того момента, когда этот приказ пришел. Но это были бы только слова: дни, часы, минуты. Они ничего не значили. Она могла бы перечислить места, в которых побывала, но это тоже ничего не значило: эти места исчезали в тот миг, когда она отводила взгляд...

Сейчас она встала и наконец по-настоящему осмотрелась. Грязноватое окошко. Фиолетовые шторы из неизвестной науке ткани. Столик со следами ожогов от окурков и словами "Верните Ленина на место!!!". Узкая продавленная кровать. На ней Маша и спала только что, поверх одеяла, натянув на голову чей-то синий рабочий халат...

Она вспомнила все и тут же все забыла, потому что - был Приказ.

Это был страшный приказ. Она никогда не получала таких и не слышала, чтобы кто-то получал... Но это был Приказ, и его следовало выполнять.

Так. Добраться до Питера. Не самая большая проблема, но потребует времени. Может быть, это и хорошо: прокачаются мозги. Заодно - продумать легенду, чтобы попасть на объект. И наконец - найти, чем... чем произвести ликвидацию. Она проговорила это ещё раз: произвести ликвидацию. Произвести ликвидацию.

Если страшные слова повторять много-много раз, они лишаются смысла. Ну - почти лишаются.

Маша заперла номер, оставила ключ с деревянной грушей, отполированной тысячами прикосновений, в окошке администратора, в дверях надела синий халат и вышла на горячую пыльную улицу. Мимо медленно ползли ещё более горячие грузовики...

На пыльной железнодорожной платформе возле цементного завода она загнала глайдер в пустой вагон товарняка и этим же товарняком проехала две платформы. Там, она знала, останавливается междугородный автобус.

Почти тренажер, с легким раздражением подумал Геловани. Он всегда так думал с тех пор, как пересел с самолетов на катера. Никаких перегрузок в обычном полете: линейные и угловые ускорения минимальны, они для того лишь, чтобы не дремал вестибулярный аппарат. И скорость... какая хочешь скорость. Из плотных слоев выбираешься на звуковой или чуть выше - чтобы не сдуло навесные контейнеры. А потом разгоняйся...

Раздражение было рождено завистью. Это не мы создали, это нам привезли и дали готовым. С кучей готовых знаний, как и почему крутятся эти железки. В общем, не спрашивая, хотим мы все это или нет.

Естественно, мы хотели. О, как мы это хотели!

И не откажемся теперь уже никогда.

Вот только в случае чего - сумеем ли мы продлить развитие этой технологии? Геловани разговаривал со спецами, и спецы не имели единого мнения.

...Вот - исчез вес, всплыл один из фотоаппаратов, старый широкопленочный "Киев", тяжеленная штука... Кораблик покачивало порывами ветра: над землей он был сильнее и турбулентное. Мальчик Исса дал тягу резко, не дожидаясь, когда будет достигнут стартовый потолок, соскользнул вниз, вывел корабль из пике над самой землей и взял вверх почти по вертикали, на полной тяге. Так стартовать не рекомендовалось, был риск и для корабля с экипажем, и для сооружений космодрома. Но Геловани не стал делать замечаний: Исса был только что из боя, где сгорели, разлетелись на молекулы, получили лучевой удар или просто задохнулись многие его товарищи, и шел во второй полет без отдыха или хотя бы психомассажа - потому что в небе появилось что-то новое.

Вряд ли безопасное новое...

На то, чтобы пробить тучи, ушла почти минута. Двигатель работал с низким гулом, иногда сбиваясь на короткую вибрацию.

Небо впереди стремительно меняло цвет: синее - фиолетовое - черное без звезд - черное со звездами...

Потом из-под брюха корабля вылезло солнце и затмило все.

- Как пусто, - сказал вдруг Исса. - Нигде нет никого...

- Никого? - переспросил Геловани.

- Обломки, - сказал Исса, и слово вдруг хрупко переломилось в его горле. - Обломки, - повторил он. - И мертвые корабли. Чужие и наши.

Геловани промолчал.

- Это была мясорубка, - сказал Исса. - Мясорубка. Мы попали в мясорубку. В бетономешалку. Нас стерли бы в порошок, господин каперанг...

- Да, гардемарин. И все же мы как-то отбились. Правда, непонятно как. И надолго ли.

- Я думаю, это марцалы. Это они что-то взорвали.

Геловани помолчал.

- Я тоже так думаю, - сказал он наконец. Земля теперь мягко стелилась внизу, и на неё можно было смотреть, как на воду через борт лодки. Слюдяной блеск большой реки - Дунай. Опытный глаз ловил белоснежные сугробы над космодромами: вон там, слева и позади, скорее всего Плоешти, а вон там, справа - Белград... Движение заметно убыстрялось, но высота оставалась предельно малой: километров сто пятьдесят.

- Корабль падает, - сказал Исса. - Кажется, "Хаммер". Вправо градусов пятнадцать...

Геловани стал смотреть туда. Несколько секунд не происходило ничего. Потом на фоне густой синевы набегающего моря вспыхнула ослепительная игла, воткнутая косо, окуталась дымом, превратилась в белый конус с раскаленной вершиной, с трудом пробивающийся к земле...

- Кто-то ещё живой там оставался, - сдавленно сказал Исса. - Без сознания только... Теперь уже все. Никого нету...

Они пролетели совсем рядом с дымным следом как раз в тот момент, когда несгоревшие остатки восьмидесятитонного корабля врезались в землю - где-то в невысоких лесистых горах. Видно было, как брызнули искры, как прошла ударная волна... Потом все скрылось под крылом.

- Завтра отец приедет, - сказал Исса. - Отпуск специально взял - на выпуск. Он приедет, а я живой...

-Да...

Геловани сжал кулаки. Завтра будет большой день. Соберется много родителей. Впрочем, многие будут у ворот базы уже сегодня... сейчас секретарши печатают списки: погибших - длинный, госпитализированных - совсем короткий. Возможно, несколько имен "пропавших без вести"... Списки попадут уже в вечерние газеты вместе с какими-то короткими описаниями сражения, комментариями военных обозревателей и прочая, и прочая. А потом будет траур, приспущенные флаги и минуты молчания и похороны того малого, что удастся собрать на орбитах и на земле в местах падений...

Что осталось от этих пяти пацанов - экипажа упавшего "Хаммера"? Что не превратилось в плазму и не рассеялось в атмосфере? Какие-то граммы костной ткани - и тем не менее уже есть что хоронить. Сами пацаны этого не знают, а их тела давно помечены особым образом, какая-то запредельно сложная химия - зато по щепотке пепла можно определенно назвать имя...

Море осталось позади, узкая полоска зелени вдоль берега-и ослепительная, почти снежная белизна пустыни. Впрочем, вон там, далеко на западе, отсюда не видно по-настоящему, а только угадывается - искусственная облачность; и там пустыня зеленеет. Но мы идем мимо.

Идем мимо. И-дем... ми-мо...

Геловани не понял, почему задержался на этих словах. Застрял. Он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, а когда открыл, земля была сбоку, как огромная стена, подернутая дымкой - зеленая с красноватыми расчесами.

- Маневр уклонения, - сказал Исса спокойно. - Целый рой обломков. Вроде бы это не наши. Хотя не уверен.

Корабль качнулся и выровнялся, даже чуть склонился на левый борт. Там вспыхивали и сгорали метеоры, чертя короткие отрезки пологих дуг.

- Точно, имперец, - удовлетворенно произнес Исса. - Красноватый оттенок, видите? Вернее, розоватый.

Нет, простым глазом этого было не различить, а вот визибл - мог. И разве что какой-нибудь спектрометр...

- Планеты пока не видно?

- Пока нет.